В принципе, ключевых характеристик этого конфликта – массового призыва, большой длительности, огромных затрат и потерь – было бы достаточно, чтобы ввести меры, которые привели бы к выравниванию. Но этого не случилось. Да, Гражданская война в США изменила фискальный режим сильнее, чем любая предыдущая война на американской земле. В 1862 году Союз ввел подоходный налог, а год спустя за ним последовала и Конфедерация. Тем не менее подоходный налог Союза изначально был очень низким и только в небольшой степени прогрессивным – 3 % на большинство облагаемых доходов и дополнительно еще до 5 % для получателей самых высоких доходов. В 1864 году в ответ на бунты против призыва и робкие споры о справедливости Конгресс выделил класс налогообложения с более высокими ставками – до 10 %. Но даже при этом налог не давал больших поступлений. А поскольку его изначально вводили, чтобы обслуживать военный долг, то в 1872-м подоходный налог был отменен. Основным источником поступлений оставались потребительские налоги, по своей природе регрессивные, а единственный прямой налог, десятина на сельскохозяйственную продукцию, который по сути был формальным изъятием, также был вполне регрессивным. Тем временем в Конфедерации, решившейся на эмиссию денег, инфляция к концу войны достигла более 9000 %[235].
Итоговое влияние войны на неравенство сильно отличалось на Севере и Юге. В Союзе богатые получили огромные прибыли от военных поставок и обслуживания военного долга. Количество миллионеров в 1860-х годах резко увеличилось. Гражданская война дала толчок к увеличению состояний таких известных магнатов, как Джон П. Морган, Джон Д. Рокфеллер и Эндрю Карнеги. Такого рода концентрация на самой вершине, по всей видимости, не отражена в исследованиях образцов переписи, указывающих на значительно схожие уровни неравенства богатства в 1860-х и 1870-х; доход от собственности в целом лишь слегка концентрировался. Общий же разрыв доходов, напротив, в это десятилетие значительно усилился: в Новой Англии коэффициент Джини поднялся более чем на шесть процентных пунктов, а доходы верхнего 1 % выросли на половину прежнего уровня; в других регионах отмечены похожие, хотя и часто более умеренные изменения. Нет сомнений в том, что Гражданская война привела к росту неравенства на Севере[236].
Что касается побежденного Юга, то там ситуация была противоположной. Отмена рабства сильно подорвала основу богатства плантаторской элиты. В 1860 году на долю рабов приходилось целых 48,3 % всего частного богатства южных штатов, что значительно больше общей стоимости всех фермерских земель и построек на них. По сравнению с остальной страной рабовладение повышало неравенство на Юге гораздо сильнее: к 1860 году коэффициент Джини доходов домохозяйств достиг 0,61 в Южноатлантических штатах, 0,55 в Юго-восточном центральном регионе и 0,57 в Юго-западном центральном регионе по сравнению с 0,51 в стране в целом и 0,46 для Юга в 1774 году. И хотя рабовладение было распространено довольно широко и рабами владела примерно четверть домохозяйств Юга, около четверти всех рабов было сосредоточено в 0,5 % самых богатых домохозяйств. Всеобщее освобождение без компенсации вкупе с военным хаосом и многочисленными разрушениями значительно снизили региональные активы южных штатов, и при этом потери были непропорционально сосредоточены в высших слоях класса плантаторов[237].
Наиболее подробные данные имеются из переписей 1860 и 1870 годов, которые позволяют нам проследить изменения во время Гражданской войны и ее последствий. В южных штатах данные говорят о невероятно огромном падении богатства: среднедушевое богатство только за десятилетие упало на 62 %. Эти потери были неравномерно распределены по разным слоям богатства и классам активов (табл. 6.1)[238].
Табл. 6.1. Собственность 1870 года относительно показателей 1860 года (1860=100) среди белого населения Юга
Самые богатые 10 % буквально потеряли почву под ногами по отношению к остальному населению: их доля в общей личной собственности упала с 73 до 59,4 % даже несмотря на то, что их доля недвижимости слегка поднялась – с 69,4 до 71,4 %; в целом их доля в общем богатстве снизилась с 71 до 67,6 %. За исключением верхнего 1 % степень потерь личной собственности усиливается с повышением богатства, тогда как менее зажиточные сильнее пострадали от потери недвижимости. Первая тенденция обусловлена в первую очередь отменой рабства, уничтожившего большую долю личного имущества верхних слоев южного общества, тогда как не имевшие рабов потеряли меньше. Этот процесс оказал бы более массивное выравнивающее влияние на южное общество, если бы он частично не был компенсирован сильным обесцениванием или снижением количества недвижимости среди менее зажиточных. Это также заметно и по коэффициентам Джини распределения богатства среди белых южан в 1860 и 1870 годах. Хотя коэффициент Джини для недвижимости снизился только слегка (с 0,72 до 0,7), неравенство личного имущества сократилось значительно, с 0,82 до 0,68. Сокращение общего неравенства богатства, таким образом, следовало средним курсом, и коэффициенты Джини для всех активов уменьшились с 0,79 до 0,72. Учитывая короткий временной промежуток, это можно назвать значительным снижением общего неравенства. Общую тенденцию мало изменило даже включение в перепись 1870 года освобожденных рабов.
Такой трансформации эхом вторят изменения в распределении доходов (табл. 6.2). Среди всего населения Юга коэффициент Джини доходов с собственности упал с 0,9 в 1860 году до 0,86 в 1870-м. В целом доля общего дохода южного 1 % сократилась более чем на треть, а региональные коэффициенты Джини доходов резко упали на 7–9 пунктов[239].
Табл. 6.2. Неравенство доходов домохозяйств Юга
И все же выравнивание на Юге было не столько результатом войны, сопровождающейся массовой мобилизацией, сколько следствием военного поражения. Несмотря на все внешние признаки одной из первых «современных» войн, сопровождающихся массовой мобилизацией, привлечение промышленных ресурсов и стратегическую нацеленность на гражданскую инфраструктуру, Гражданская война по своим последствиям для материального неравенства все же оставалась достаточно традиционным конфликтом, в котором элита победителей получила, а элита проигравших потеряла богатство – причем непропорционально по отношению к общему населению. Подробнее я коснусь этого исторически распространенного исхода войны позже в этой главе. Единственное своеобразие 1860-х годов заключалось в методах, отличавшихся от методов более архаических конфликтов (например, открытого грабежа). В данном конкретном случае основным результатом стал переход богатства и власти от южан-плантаторов к северянам-капиталистам. Богатая элита победителей воспользовалась экономическими возможностями, получив прибыль от войны и связанного с войной экономического развития, вместо того чтобы просто обогатиться, захватив активы южан, но этому процессу способствовало отсутствие распределительных механизмов, что само по себе было следствием относительной слабости федерального правительства и демократических институтов в целом. В предыдущих столетиях они бы просто присвоили плантации южан или перевезли рабов в свои владения. Богатая элита проигравших в данном случае потеряла свои активы не из-за прямого захвата, но скорее из-за экспроприации без компенсации. Это уменьшило размах потерь, поскольку освобожденные рабы не лишали плантаторов своего труда.
В то же время всеобщий характер конфликта и распространенность потерь среди всего населения сделали поражение более дорогостоящим и чувствительным по сравнению с более традиционной войной досовременного периода, ведущейся обычно с меньшим размахом и с менее фундаментальными последствиями. Гражданская война, таким образом, была гибридной, случившейся на специфическом этапе социальной эволюции, и, образно говоря, одной ногой стояла в современности (массовая мобилизация и влияние на всю страну в целом), а другой – в прошлом (ничем не сдерживаемое обогащение элиты победителей и значительное сокращение активов элиты проигравших). Возможно, в последний раз в истории наблюдалась такая значительная разница в тенденциях неравенства для победившей и проигравшей сторон. Что же касается обеих мировых войн, то, судя по данным о верхних долях дохода, элиты в них, напротив, проигрывали независимо от того, победила или проиграла их страна[240].
Единственная серия конфликтов ранней современности, которую можно причислить к событиям с массовой мобилизацией в крупном масштабе – это войны, последовавшие за Французской революцией и продолжавшиеся до конца наполеоновской эпохи. В 1793 году Франция оказалась в уникальной ситуации – в состоянии войны против многих ведущих европейских держав, включая Австрию, Англию, Пруссию и Испанию. 23 августа того же года французский Национальный конвент объявил «массовый набор», согласно которому на военную службу должны были привлекаться все неженатые физически годные мужчины в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Риторика и последующая практика того времени походили на риторику и практику войны, сопровождающейся массовой мобилизацией:
С этого момента и до того времени, как все враги Республики будут изгнаны с ее земли, все французы поступают на постоянную военную службу. Молодые люди будут сражаться; женатые мужчины будут ковать оружие и доставлять продовольствие, женщины – делать палатки с одеждой и помогать в госпиталях, дети – делать повязки из тряпок; старики будут выступать с речами на площадях, вдохновляя воинов, насылая проклятья на королей и прославляя единство Республики