Крестьянские восстания часто начинались с бунта против налогов, включая Фламандское восстание 1323–1328 годов, восстание Уота Тайлера в Англии в 1381 году, «Гарель» в Руане в 1382 году, Трансильванское крестьянское восстание в 1437 году, восстание «Бедного Конрада» в Вюртемберге в 1514 году, Словенское крестьянское восстание 1515 года, восстание Дакке в 1542–1543 годах в Швеции, «Дубинная война» в Финляндии 1595–1596 годов, четыре восстания кроканов во Франции с 1594 по 1707 годы, Швейцарская крестьянская война 1653 года, восстание «Белого лотоса» в Китае с 1794 по 1804 год, Палестинское восстание крестьян 1834 года, крестьянское восстание «Имсул» в Корее в 1862 году, первые стадии крестьянского бунта в Румынии 1906–1907 годов, а также Тамбовское антисоветское восстание 1920–1921 годов. Это было существенным элементом Крестьянской войны в Германии 1524–1525 годов, и то же верно в отношении крупных восстаний во Франции, России и Китае в XVII веке. Этот список далеко не полон[339].
Как и в Средневековье, в начале современного периода крестьянские бунты и восстания редко оказывали сколько-нибудь значимый эффект на распределение доходов и богатства. Крестьянская война в Германии позволила крестьянам добиться некоторых уступок, оказавшихся полезными в долгой перспективе тем, что они сдерживали распространение так называемого второго крепостничества, – и эти меры защиты отличили жителей южной Германии от обитателей севера и востока, не присоединившихся к восстанию. Швейцарская крестьянская война 1653 года более непосредственно привела к снижению налогов и освобождению от долгов. Хотя подобные примеры и заставляют предположить, что временами насилие имеет какое-то влияние, общая картина тем не менее остается ясной: в досовременных условиях крестьянскими бунтами невозможно было достичь более значительного выравнивания. Тут имеют значение как цели, так и возможности. Как выразился Ив-Мари Берсе,
очень немногие восстания были успешны в том отношении, что захватывали власть полностью; на деле многие даже не ставили себе такой цели.
И в самом деле, чем ближе они подходили к такому результату, как, по некоторым предположениям, случилось во время Фламандского восстания 1320-х годов, тем более кровавой оказывалась реакция[340].
То, что верно в отношении крестьянских восстаний, еще более верно в отношении восстаний городских. На протяжении большей части истории города располагались посреди обширной сельской местности с гораздо более многочисленным населением. Эта местность служила источником войск, оружия и ресурсов для правителей и представителей знати, которые могли, в свою очередь, склонять бунтующие города к покорности. Кровавый разгром Парижской коммуны 1871 года – лишь один относительно недавний пример. Если восстание в городе и имело какие-то шансы на успех, то только в самоуправляемых городах-государствах, элиты которых не были готовы воспользоваться внешними средствами подавления.
В Главе 6 Древняя Греция служила ранним примером военной массовой мобилизации и сопутствующего ей эгалитаризма. Отсюда возникает вопрос: могли ли в такой среде заодно возникать революционные движения, нацеленные на достижение всеобщего равенства? В пьесах и утопических текстах определенно проскальзывают такие радикальные мысли. В комедии Аристофана «Женщины в народном собрании», поставленной в Афинах в 392 году до н. э., афинские женщины отменяют частную собственность и семью, объявляя равенство для всех. Четыре года спустя в комедии «Плутос» изображается, как отбирают богатство у недостойных владельцев. Платон в своей «Республике» высказывал озабоченность тем, что существуют «не одно, но два государства, одно для бедных, а другое для богатых», и в своих поздних «Законах» он размышляет над тем, чтобы отношение неземельного богатства самых богатых и самых бедных граждан не превышало пропорции 4 к 1. Другие утописты пошли еще дальше: Эвгемер, автор начала III века, описывает остров Панхея, обитатели которого не имели частной собственности, кроме домов и садов, и получали примерно равные доходы. Ямбул, живший позже в том же столетии, описывал Остров Солнца, на котором полностью отсутствовали частная собственность и институт брака и где царили всеобщее равенство и, как следствие, счастье[341].
На практике же ничего подобного в Древней Греции не наблюдалось. Как и в более поздние исторические периоды, для значительного выравнивания требовалась значительная сила. Наиболее экстремальным примером, описанным в источниках, может служить гражданская война в крупном пелопоннесском полисе Аргос в 370 году до н. э., во время которой 1200 богатых граждан были показательно осуждены и забиты насмерть дубинками; их имущество было конфисковано и роздано демосу. Но такие сцены, отдаленно напоминавшие Китай эпохи Мао, не были нормой. Как мы увидим в Главе 12, в источниках земельные реформы часто упоминаются в связи с переворотами, но без крупномасштабного насилия, наблюдаемого в связи с революциями современной эпохи[342].
По-настоящему радикальные городские восстания в истории редки. Один примечательный случай касается зилотов в Фессалониках в 1342–1350 годах: популистские элементы установили власть над городом, перебили аристократов, захватили их имущество и перераспределили их богатство. Но, хотя враждебные источники изображают их как экстремистов, нет никаких свидетельств, подтверждающих существование последовательной программы конфискаций или перераспределений. Еще одним кандидатом на более активные городские движения наряду с древнегреческой культурой полисов может послужить Италия Средневековья и ранней современной эпохи. И действительно, в этом регионе были зафиксированы многочисленные городские волнения, но опять-таки как крестьянские бунты часто не были направлены непосредственно против землевладельцев, так и городские восстания, даже вызванные экономическими причинами, редко были направлены против капиталистов и работодателей. Гораздо чаще случались выступления против коррупции и налогов. Как и в случае с крестьянскими восстаниями, городским восстаниям не удавалось добиться успеха даже при относительно скромных целях. Хорошим примером помимо прочих может послужить известное восстание флорентийских чомпи в 1378 году, возглавленное текстильными рабочими, не включенными в гильдии и потому оказавшимися в крайне невыгодных условиях. И хотя им удалось захватить город, требования они выдвигали скромные: включение в новообразованные гильдии и налог на богатство. Но даже при этом восстание было жестоко подавлено[343].
Фраза, вынесенная в заголовок, взята из сочинения Chronique des quatre premiers Valois и относится к крестьянам – участникам недолговечного восстания Жакерия 1358 года. Но это же можно сказать почти о любом подобном выступлении в истории. Во время восстания 1932 года в Сальвадоре коммунисты убили самое большее три десятка человек, тогда как подавлявшие восстание военные перебили тысячи, включая женщин и детей: оценки варьируют от 8000 до 40 000. Это не стало полной неожиданностью: еще до начала восстания один из лидеров повстанцев, Альфонсо Луна, заявил военному министру Хоакину Вальдесу, что «крестьяне своими мачете завоюют себе права, которых вы их лишаете», на что последний ответил: «У вас мачете, а у нас пулеметы». Не достигнув того, что Ив-Мари Берсе назвал полнотой власти, никакое восстание не могло надеяться сократить неравенство доходов и богатства как таковое, даже если и ставило себе такую цель, что бывало редко. Это значит, что размах насильственной экспроприации и степень контроля, характерные для XX века, просто не были доступны в досовременном обществе. Отсутствовала и твердая идеологическая убежденность в необходимости такого насилия. На полной экспроприации и полном равенстве не настаивали даже столь осуждаемые французские якобинцы во время так называемого террора: они просто не представляли себе, что такое настоящий террор общенационального масштаба[344].
Таким образом, намеренное систематическое выравнивание посредством насильственных восстаний находится за пределами доиндустриальных средств и возможностей. Только в XX веке мы встречаем революционеров, вооруженных как пулеметами, так и радикальными программами. Только тогда описанные в Chronique des quatre premiers Valois жестокие расправы наконец-то обрушились и на другую сторону – сторону господ и помещиков, «изначальный 1 %». Только тогда восставшие смогли настолько прочно установить свою власть, чтобы проводить трансформационные перемены на протяжении достаточно долгого времени и с достаточно выраженным эффектом. Хотя в досовременном мире не было недостатка в полных насилия народных волнениях, для осуществления радикальной уравнительной политики – независимо от ее цены как для правящих, так и для управляемых, – потребовались выход на новый уровень насилия и новый его масштаб.
Но у этой истории есть свой конец. Несмотря на всю беспощадность и убежденность революционеров, учрежденное насильственным образом равенство удерживалось постольку, поскольку существовал поддерживающий его режим. Как только этот режим рушился, как было с Советским Союзом и его сателлитами или с Камбоджей, или менял путь развития, как в случае Китая и Вьетнама, неравенство доходов и богатство быстро возвращались. Как видно на примере России и Китая, этот принцип проявляется даже в радикально отличающихся условиях: экономический крах и взрывной рост неравенства в первом случае и масштабный экономический рост и постепенный подъем неравенства – во втором