В результате землевладение расширялось за счет государства, а попытки внедрить выравнивающие схемы прекратились после периода политической нестабильности середины VIII века. Рост крупных поместий защищал крестьян от государственного налогообложения и позволял помещикам превращать излишки сельскохозяйственной продукции в частную ренту. Связанные с торговлей на большие расстояния, эти коммерциализированные поместья поддерживали все более обогащавшуюся элиту. Те, у кого было достаточно капитала, чтобы держать мельницы, отводили воду от участков крестьян – несмотря на жалобы последних, государство в таких случаях вмешивалось лишь время от времени. Наблюдатель VIII века писал:
Благородные, чиновники и влиятельные местные семьи устраивают свои поместья одно возле другого, поглощая землю крестьян как им угодно без страха регулирования… Они незаконно скупают равные участки крестьян… Так они не оставляют крестьянам места для жизни.
Возможно, этот автор лишь повторял стереотипы и был склонен к преувеличениям, но тем не менее он указывал на действительно насущную проблему – продолжавшуюся концентрацию земельного богатства. Наибольший разрыв наблюдался на самой вершине, среди семейств, которые в VI–VII веках тесно сблизились с императорским двором, покинув свои местные уделы и переехав в столичные города Чанъань и Лоян, где близость к трону обеспечивала наиболее непосредственный доступ к политической власти и, как следствие, открывала дорогу к обогащению. Сосредоточенность в одном месте помогала вельможам сохранять высшие государственные и региональные должности. Эти семейства, отличавшиеся от провинциального высшего класса, которые редко поднимался до государственных должностей, образовывали тесную группу элиты, сплоченную брачными связями.
Наиболее детальное описание этой группы и многочисленные эпитафии на гробницах говорят о том, что к IX веку по меньшей мере три пятых всех известных представителей имперской элиты, проживавшие в Чанъане, были связаны родством, включая большинство высших чиновников, таких как министры и руководители провинциальных администраций. Таким образом, государством династии Тан теперь управляла «крайне ограниченная сеть родственников и свойственников», с немалой выгодой для ее членов[350].
И все же проживание в метрополии имело свои недостатки: если во времена порядка и стабильности оно было в высшей степени прибыльным, то в периоды волнений и ослаблений центральной власти, уже не способной противостоять узурпаторам, высший слой элиты Тан тоже подвергался значительной опасности. В 881 году н. э. мятежный вождь Хуан Чао захватил столицу Чанъань. Уже через несколько дней сопротивление со стороны высших чиновников вызывало жестокие ответные меры мятежников, в результате которых погибли сотни человек, среди них четыре бывших министра (некоторые покончили с собой). Вскоре и сам Хуан Чао потерял контроль над своими войсками, устроившими настоящий погром в городе, в котором богатства накапливались на протяжении столетий. Основными мишенями погромщиков были представители правящей элиты; согласно одному источнику, солдаты «особенно ненавидели чиновников и убивали всех их, кто попадался им на глаза». В ответ на публикацию насмешливого стихотворения были убиты три тысячи ученых и писателей. И это было только начало; несмотря на то что восстание Хуан Чао закончилось поражением, в последующие годы Чанъань все равно несколько раз грабили соперничавшие военачальники, в результате чего жители сильно обеднели. Как писал Чжэн Гу:
На закате лисы и зайцы бегают там,
Где совсем недавно проживали вельможи государства.
Как же грустно слышать нефритовые флейты,
Но не видеть проезжающие мимо благоухающие повозки!
Потрясения не обошли стороной владения богачей за пределами столицы. Вэй Чжуан, отпрыск одного из самых влиятельных родов, описывает разорение фамильного поместья:
Старые поля покинуты и пусты… Когда я спрашивал о судьбе соседей, [мой кузен] то и дело показывал на могилы… После долгих лишений все слуги разбежались…[351]
В ходе нескольких повторяющихся кризисов число убитых землевладельцев, возможно, исчислялось тысячами, а выжившие лишились своих резиденций и загородных поместий. Чистки продолжались до тех пор, пока от старой элиты не осталась лишь горстка. В 886 году после неудавшегося переворота были казнены сотни чиновников, поддержавших претендента. В 900 году придворные евнухи перебили почти всех приближенных к императору в ответ на замысел избавиться от них, а в ответ на это в следующем году перебили их и их союзников. В 905 году в ходе одного инцидента семь из оставшихся в живых влиятельных министров были убиты и сброшены в Желтую реку. Эти и другие подобные случаи насилия эффективно расчистили ряды столичной элиты.
Насилие быстро распространилось и за пределы собственно столицы. В 885 году был разграблен и уничтожен Лоян; начиная с 880-х и до 920-х годов подобные грабежи происходили в провинциальных центрах по всей стране, что привело к огромным потерям среди региональной элиты:
Одни дома за другими лишались всех ценностей. Повсюду изысканные особняки с изящными карнизами сгорали дотла[352].
В итоге выжили немногие. Центральный правящий класс был быстро уничтожен и к концу столетия почти полностью исчез из исторических записей. В столичном регионе гробницы с эпитафиями, принадлежавшие тем, кто мог позволить себе пышное захоронение, после вспышки насилия в 881 году встречаются всё реже. Местные кланы элиты не избежали резни. Судя по дошедшим до нас скорбным записям, некоторые их представители выжили, но, как правило, лишились своего имущества. После того как накопленное их предками богатство исчезло, а сеть влияния распалась, они лишились статуса элиты. Начиная с 960 года новая империя династии Сун стала утверждать своих ставленников из совершенно других родов, часто провинциального происхождения, которые захватывали власть по мере восстановления центральных институтов[353].
Насильственное и всеобъемлющее крушение аристократии Тан, пожалуй, представляет собой особенно экстремальный пример того, как распад государства лишает богатства тех, кто находился на вершине социальной пирамиды, и выравнивает распределение имущества в силу обеднения и даже уничтожения богатых. Но даже насилие, не нацеленное напрямую на государственную элиту, могло приводить к значительной степени выравнивания. Распад государства лишал элиту дохода от государственных должностей и связей, как и от экономической деятельности, и уменьшал ее владения по мере уменьшения контролируемой государством территории под натиском внутренних или внешних врагов. Во всех подобных случаях общий итог был един, даже если его и трудно измерить в каких-то значимых терминах: уменьшение неравенства посредством удаления высшего отрезка распределения доходов (на кривой Лоренца) и значительного сжатия доли верхних процентных долей населения в общем распределении доходов и богатства. По той простой причине, что богатым было терять больше, чем бедным, выравнивание происходило независимо от того, приводил ли распад государства к общему обеднению или к обеднению только элитных групп[354].
Падение западной половины Римской империи и, как следствие, исчезновение ее правящей элиты представляет собой менее кровавый, но не менее показательный пример выравнивания в результате распада государства. К началу V века н. э. огромные материальные ресурсы сконцентрировались в руках малочисленного правящего класса. Имеются сведения об огромных состояниях в западной части средиземноморского региона, охватывавшего собственно Италию и обширные территории Иберии, Галлии (ныне Франция) и Северной Африки. Римский сенат, в который согласно давней традиции входили самые богатые и влиятельные римляне, подчинила себе кучка семейств, тесно связанных между собою родственными узами. Утверждается, что сверхбогатые аристократы «располагали поместьями по всему римскому миру». В одном примере упоминаются владения в Италии, на Сицилии, в Северной Африке, Испании и Британии, принадлежавшие всего лишь одной семейной паре. Земельное богатство, накапливаемое в результате браков, передачи по наследству и занятия государственных должностей, поддерживалось не только благодаря гарантии безопасности, предоставляемой объединенным имперским государством, но и благодаря обеспечиваемому государством движению товаров, что позволяло владельцам поместий получать выгоду от надежных торговых путей.
Как и в Китае эпохи династии Тан, иммунитет от дополнительных пошлин и обязательств, ложившийся лишним бременем на представителей менее обеспеченных слоев, только увеличивал благосостояние высшей элиты. В конечном итоге годовой доход богатейших семей был сопоставим с государственными поступлениями из целых провинций, благодаря чему они могли возводить себе величественные резиденции в Риме и по всей империи. Местные же богачи, не способные конкурировать с центральной элитой, тем не менее тоже пользовались своей причастностью к имперской власти: известно, что два землевладельца из Галлии владели поместьями в Италии, Испании и на юге Балкан[355].
Способность накапливать богатства, невзирая на региональные границы, способствовала созданию высшего эшелона класса собственников, возвышавшегося над менее знатными и влиятельными и успешно защищавшего свое имущество от требований государства. Таков был результат привилегированного доступа к высшим политическим должностям в империи с десятками миллионов жителей, в которой процветали коррупция и мздоимство. Таким образом, положение этого класса и крайняя неравномерность распределения богатств сильно зависели от прочности имперской власти.