Насколько можно судить, реформа, не ассоциировавшаяся тем или иным образом с насилием, редко была действенным средством сокращения неравенства доходов и богатства, если вообще такое случалось. То же самое можно сказать и в отношении отмены или сокращения долгов. Долг, несомненно, являлся движущей силой неравенства, заставляя фермеров продавать свою землю и сокращать располагаемые доходы. По меньшей мере в теории отмена или сокращение долгов могли улучшить положение бедных должников за счет богатых кредиторов. На практике же нет веских подтверждений того, что такие меры действительно приводили к каким-то реальным результатам. О программах освобождения от долгов известно еще из самых ранних письменных источников: Майкл Хадсон собрал более двух десятков упоминаний об отмене процентов или самих долгов с 2400 по 1600 год до н. э., и эта древняя ближневосточная традиция отражена в ограничениях юбилейного пятидесятого года в ветхозаветной Книге Левит. Царские декреты об освобождении в шумерских, вавилонских и ассирийских источниках лучше понимать как элемент постоянной борьбы между правителями государства и богатой элитой за контроль над излишками и возможность собирать налоги и формировать войска, о чем я уже рассуждал в вводной главе. Если освобождение от долгов было одновременно эффективным и повторяющимся, то стоило бы ожидать, что оно бы отражалось в ценовых условиях займов (что могло бы объяснить задокументированные высокие процентные ставки); если оно было эффективным, но редким, или регулярным, но неэффективным, то оно оказывало бы малое влияние на неравенство. В любом случае похоже, что освобождение от долгов или их облегчение трудно интерпретировать как мощный инструмент выравнивания[486].
Отмена рабства может рассматриваться как многообещающая сила выравнивания. В тех – относительно малочисленных – обществах, в которых большая часть капитала элиты была связана с рабами, освобождение теоретически могло уменьшить имущественное неравенство. На практике же крупномасштабные освободительные процессы часто были связаны с насильственными потрясениями. После провалившейся в 1792 году попытки британский парламент в 1806 году все-таки наложил запрет на работорговлю – эта мера изначально подразумевала только небританские колонии и должна была служить национальным, в более узком смысле – военным интересам Великобритании, враждовавшей с Францией в эпоху наполеоновских войн. Собственно отмену рабства ускорили масштабное восстание рабов в Демераре 1823 года и особенно восстания на Ямайке в 1831–1832 годах. В 1833 году последовал Акт об эмансипации, предписывавший освобожденным рабам бесплатно работать на своих бывших хозяев несколько лет и предлагавший компенсацию рабовладельцам. Издержки в 20 миллионов фунтов были огромными – они эквивалентны 40 % ежегодных государственных расходов или 2,3 млрд современных долларов США (или даже более 100 млрд долларов, если сравнить современную экономику Великобритании с ее экономикой того времени). И хотя они были меньше рыночной стоимости освобожденных рабов – оценки того времени упоминают 15 миллионов, 24 миллиона и даже 70 миллионов фунтов, – вместе с бесплатной работой во время «наставничества», длившегося от четырех до шести лет, общая сумма компенсации не должна была привести к таким уж большим убыткам. Более половины компенсаций досталось отсутствовавшим на плантациях владельцам и кредиторам – в основном проживавшим в Лондоне купцам и рантье. Никто из крупных рантье, насколько известно, не отказался от компенсации. В таких условиях выравнивание должно было в крайнем случае оказаться весьма умеренным. Более того, в то время, когда государственные доходы Великобритании в большой степени зависели от косвенных налогов, таких как таможенные и акцизные сборы, необходимость взять на себя большой долг для финансирования этой схемы перераспределила доходы большинства населения в сторону более преуспевающих рабовладельцев и покупателей государственного долга[487].
Другие случаи освобождения еще более явно связаны с насильственным конфликтом. Франция отменила рабство в 1794 году, в разгар революции, в качестве тактического средства, призванного привлечь на свою сторону восставших рабов Санто-Доминго (ныне Гаити). Впоследствии эта мера была отменена Наполеоном. В 1804 году, когда Гаити объявило о независимости, бывших рабовладельцев изгнали, а оставшихся перебили в ходе резни. В остальных французских колониях рабство было отменено в результате еще одного насильственного потрясения – прокатившейся по части Европы волны революций 1848 года, в ходе которых снова была свергнута французская монархия. Владельцы получили некоторую компенсацию наличными и кредитом, хотя и на менее щедрых условиях, чем в Великобритании. Война сыграла свою роль и в освобождении рабов в большинстве испанских колоний в Латинской Америке. Вторжение Наполеона в Испанию в 1808 году привело к свержению колониальной власти, и новые государства приняли законы об освобождении рабов. В Главе 6 я рассуждал о насильственной отмене рабства в США в ходе гражданской войны, в которой экспроприация рабовладельцев без всякой компенсации отчасти уравновесилась ущербом для неэлитных групп, сократившим общую степень выравнивания. Тем временем меры по подавлению атлантической работорговли, преимущественно представлявшие собою акты государственного насилия, привели к упадку рабства в оставшихся частях Латинской Америки. Основными оплотами оставались Бразилия и Куба. В случае с Кубой (и Пуэрто-Рико) изменению политики опять-таки способствовал насильственный конфликт. Революция 1868 года привела к отмене рабства на части острова в ходе войны, длившейся целое десятилетие. С 1870 года рабство последовательно ограничивалось, пока не было окончательно отменено в 1886-м. Когда Бразилия продолжила ввозить африканских рабов в нарушение дипломатических договоренностей, английский флот в 1850 году атаковал бразильские порты, уничтожил рабовладельческие корабли и все же вынудил страну запретить работорговлю. С насилием непосредственно не была связана только последняя стадия процесса: начиная с 1871 года рабство постепенно ограничивалось, пока в 1888-м не было отменено окончательно и без всякой компенсации владельцам[488].
В целом, чем больше было задействовано насилия, будь то в ходе войн или революций, тем более эффективным было выравнивание (как на Гаити, в большинстве латиноамериканских стран и США); а чем более мирным был процесс, тем больше подразумевалось компенсаций и тем лучше были условия для рабовладельцев в переходный период (как в Великобритании и французских колониях). Частичное исключение представляет собой только Бразилия. Таким образом, отмена рабства, сокращающая неравенство богатства, обычно ассоциируется с насильственными выравнивающими силами, рассмотренными в предыдущих главах книги. И наоборот, одновременно мирные процессы отмены рабства, достигавшие значительного выравнивания (в материальном отношении), были редки – возможно, их даже не существовало. В более широком смысле все эти аболиционистские процессы повлияли на неравенство еще слабее, поскольку рабовладельцы, как правило, сохраняли за собой землю и могли воспользоваться альтернативными механизмами эксплуатации трудовых ресурсов, такими как, например, батрачество на Юге после гражданской войны.
Как мы видели, экономический спад способен сократить неравенство. Распад государств и крах системы, о которых говорилось в Главе 9, приводили к выравнивающим эффектам, выявляемым по археологическим доказательствам. Серьезные экономические потрясения после трансформационных революций также могли приводить к подобному результату, хотя и в менее широком масштабе. Но какова роль «мирных» макроэкономических кризисов – спадов экономической активности, не связанных с насильственными потрясениями? На протяжении большей части истории степень влияния таких кризисов на неравенство определить невозможно. Ранний пример продолжительной экономической депрессии мы наблюдаем в Испании первой половины XVII века, когда реальное производство на душу населения упало в результате сокращения экспорта шерсти и снижения торговой активности. Что касается неравенства, то последствия этого спада различны в зависимости от того, на какие косвенные показатели ориентироваться: если отношение земельной ренты к заработным платам за этот период упало, что заставляет сделать предположение о более высоком обороте от труда, чем от земли, и тем самым о снижении неравенства доходов, то соотношение номинального производства на душу населения к номинальным заработным платам оставалось относительно стабильным, что говорит об отсутствии крупных изменений в распределении дохода. Таким образом, ограниченность доступных данных отчасти показывает трудности, с какими сталкиваешься при анализе выравнивания с помощью экономических сил при изучении досовременных обществ[489].
Надежные данные доступны только для относительно недавнего прошлого. Крупные экономические кризисы не оказывали систематического негативного эффекта на неравенство. Наиболее обстоятельное на настоящее время исследование рассматривает 72 системных банковских кризиса с 1911 по 2010 годы, а также 100 случаев спада потребления на по меньшей мере 10 % с пика и 101 случай снижения ВВП на ту же степень с 1911 по 2006 год. Эти различные типы событий пересекаются лишь отчасти: например, только 18 банковских кризисов совпадали с рецессиями. 37 из 72 системных банковских кризисов в 25 странах дают пригодную для анализа информацию. Их исход склоняется в пользу увеличения неравенства: если неравенство дохода снизилось лишь в трех случаях, то в семи оно поднялось, а если включать и случаи, для которых нет предкризисных данных, то в тринадцати. Спады потребления вероятнее приводят к отличающимся результатам: среди тридцати шести пригодных для анализа случаев неравенство снижалось в семи и повышалось только в двух. Для снижения ВВП нет определяемого тренда. Среди обоих типов макроэкономических кризисов наблюдаются очень небольшие изменения в неравенстве. Отдельное исследование шестидесяти семи случаев снижения ВВП в развивающихся странах выявляет десять случаев, в которых неравенство росло, что указывает на то, что более бедные страны могут оказаться более восприимчивыми к таким потрясениям. Приходится прийти к выводу, что макроэкономические кризисы не служат важным средством выравнивания и что банковские кризисы даже, скорее, приводят к противоположному эффекту