Именно Шишкину Яковлев поручил возглавить работу по разработке уникального документа, которого еще не было у нас в стране – «Руководства для конструкторов», своеобразного свода правил по основам проектирования, постройки и испытаниям самолетов. Выступая на заседании коллегии НКАП по этому вопросу, замнаркома Яковлев говорил, что пока в стране существовали два-три крупных конструкторских бюро, еще можно было мириться с отсутствием единой методики, когда каждое КБ создавало летательный аппарат по своему видению и разумению, теперь, когда в системе авиапрома появилось много новых творческих коллективов, такой свод правил и единых требований просто необходим.
Уже одно это показало, что к руководству опытным авиастроением пришел тот человек, которого это место ждало.
Но больше всего надежд Яковлев возлагал на ЦАГИ. Однако этот институт, находившийся в процессе перебазирования из Москвы в подмосковный поселок Стаханово (будущий город Жуковский), оказался слабо связанным с делами и нуждами ОКБ, возглавлявшимися по большей части молодыми руководителями. Во главе ЦАГИ следовало, по его мнению, поставить человека, который развернул бы деятельность этого важнейшего научного учреждения на обеспечение насущных нужд стремительно развивающегося авиапрома, не забывая при этом и фундаментальной науки. Таковым человеком казался ему генерал И.Ф. Петров, которого он оценил во время командировки в Германию. Кандидатура эта Яковлеву казалась вдвойне подходящей еще и по той причине, что опыт и знания Петрова очень ценил Сталин – вождь знал его еще с Гражданской войны, – и верил ему.
Шахурин повертел в руках проект приказа о назначении Петрова и отложил в сторону: надо подумать. Приказ он подписал через два дня, и Яковлев понял, что тот советовался с Хозяином.
Поначалу Ивана Федоровича Петрова в ЦАГИ восприняли настороженно, если не сказать враждебно. Генерал, летчик – и будет руководить «чистой» наукой! А чистая наука (выдающиеся ученые, такие как Б. Юрьев, И. Остославский, М. Келдыш, А. Мартынов и др.) тем временем с утра стояла в длиннющей очереди у единственной проходной, отмечая пропуска у бдительных охранников. Иван Федорович вызвал к себе начальника режима и потребовал упростить унизительную процедуру проверки и ловить врагов где-нибудь в другом месте. На это предложение главный охранник высокомерно ответил: «Я в своих действиях отчитываюсь только перед Лаврентием Павловичем!»
Но не таков был Петров, чтобы отступить, и он добился своего, несмотря на столь внушительные силы, на которые намекал чекист, которого, в конце концов, пришлось уволить.
Окончательно расположил к себе коллектив новый начальник ЦАГИ тем, что организовал в институте летный отряд по первоначальному обучению навыкам полетов… ученых. С удивлением Петров выяснил, что многие из тех, кто рассчитывает прочность, исследует ламинарные и турбулентные потоки, не только не летали сами, как пассажиры, но и вообще видели самолеты лишь издалека. Учениками летного отряда в числе первых стали В.П. Ветчинкин, М.В. Келдыш, С.А. Христианович, А.А. Дородницын, И.В. Остославский, С.Н. Шишкин, Г.П. Свищев и др. В 6.30 утра «молодые курсанты» спешили на аэродром, садились вместе с инструктором в кабину и отдавались стихии полета.
По воспоминаниям самого Петрова молва об уникальном летном отряде дошла и до Политбюро:
«На одном из заседаний Маленков обратился к Сталину:
– Вы знаете, товарищ Сталин, что Петров затеял в ЦАГИ?
– Что? – спросил тот.
– Организовал летный отряд, в котором летают все наши крупные ученые авиации.
– Ну, и что?
– Да они могут разбиться!
Сталин пожал плечами и ответил:
– Пусть наши ученые не создают таких самолетов, которые разбиваются».
Разумеется, летчиков из необычных курсантов Петрова не получилось, но все как один из них заявляли, что именно эти полеты в утренние часы раскрыли им сущность авиации не меньше, чем тома мудреных формул.
Яковлев всецело поддерживал своего старшего товарища, ставшего в некотором роде его подчиненным, он весьма дорожил его дружбой.
2 июня 1940 года приказом по НКАП, подписанному замнаркома Яковлевым, ЦАГИ было поручена перспективная работа – исследование сверхзвуковых скоростей…
Вторая командировка в Германию: «Смотрите и готовьтесь к войне!»
Дружба Яковлева и Петрова еще больше окрепла во время второй командировки делегации И.Ф. Тевосяна в Германию. Теперь, в марте 1940 года, авиационную часть делегации возглавлял уже замнаркома А.С. Яковлев. В нее и входил генерал Петров. Накануне поездки Яковлева и Петрова вызвал к себе И.В. Сталин, сказавший, чтобы при осмотре заводов они постарались определить их промышленный потенциал.
– На случай войны с Германией нам важно знать, сколько они смогут выпускать боевых самолетов в день. А вообще-то смотрите и готовьтесь к войне – так сформулировал задание вождь.
По каким-то признакам Яковлев предположил, что, несмотря на то, что официальным главой авиационной части делегации является он, у Петрова какой-то другой статус, который для Сталина будет повыше. И то, что при прощании вождь сказал Петрову про баню, в которой хорошо бы, как раньше, вместе попариться, окончательно утвердило его в этом предположении.
В своей книге «Цель жизни» А.С. Яковлев оставил прекрасное описание этой поездки, с яркими характеристиками немецких конструкторов, руководителей Третьего рейха, и мы отсылаем читателя к ним. Здесь же мы предоставим слово вновь И.Ф. Петрову, в сжатой форме, по-военному четко изложившему маршрут и цель поездки.
«Нашей группой были осмотрены самолетостроительные заводы Хейнкеля в Ростоке, Юнкерса в Дессау, Дорнье в Фридрихсгафене, Мессершмитта в Регенсбурге и Аугсбурге, Фокке-Вульфа в Бремене, Хеншеля в Шокефельде; моторостроительные заводы Даймлер-Бенц в Штутгарте и Бисдорфе, Юнкерса в Дессау, Сименса и Гальске в Берлине, Хирта вблизи Берлина, завод «Байрише моторен верке» (BMW) в Мюнхене; заводы, поставлявшие оборудование для самолетов и моторов, – Боша в Штутгарте, Сименса и Гальске в Берлине, Шварца в Берлине, Юнкерса в Магдебурге, Карла Цейса в Иене, завод «Аскания Верке» в Берлине и многие другие (всего 219 точек).
Мы осматривали лаборатории, цеха, испытательные станции и стенды, беседовали с конструкторами и производственниками. В результате нам не только удалось ознакомиться с имевшимися конструкциями, но и увидеть перспективу их дальнейшего развития на ряд лет. На основе оценок, сделанных авиационной группой, было решено закупить следующие образцы самолетов: по два экземпляра бомбардировщиков J-88К1 (пикирующий вариант), J-87 и Do-215; по пять экземпляров истребителей Не-100, Ме-11 °C-2 (двухмоторный) и Ме-109Е; по два экземпляра двухмоторного учебного самолета FW-85.
При посещении фирм «Дорнье» и «Фокке-Вульф» была выявлена подготовка к запуску опытного бомбардировщика Do-217 и одномоторного истребителя FW-190. Образцы их к закупке не рекомендовались, поскольку они не вышли к тому времени из стадии испытаний.
После осмотра основных авиационных заводов Германии большая часть членов авиационной группы – П.В. Дементьев, А.С. Яковлев, Н.Н. Поликарпов и другие – уехала в Москву. Закупку отобранных самолетов и отправку их в Москву А.С. Яковлев по согласованию с Москвой возложил на меня».
Яковлев уезжал в Москву, тая в душе тревогу. Дело в том, что в предпоследний день в пачке газет, которые портье приносил в номер, он обнаружил одну на русском языке. Это было белоэмигрантское издание, которое читать советским людям категорически не рекомендовалось. Александр Сергеевич уже совсем было вознамерился скомкать газету и бросить ее в урну, но название одной из статей зацепило глаз. Он развернул газету.
«Швайнхунде, господа, швайнхунде!»
Конечно, Мужской приют на Мельдеманштрассе хоть и был учреждением из разряда благотворительных, но все же он был гораздо чище и пристойней, чем те ужасные венские ночлежки, в которых Адольфу довелось обитать в прошлые годы. Да и народ здесь был поприличней – практически не было чехов, сербов, цыган, а в читальном зале ему иногда даже разрешали рисовать.
Но как можно художнику работать на столе, без мольберта! И Адольф, следуя вежливым напоминаниям, похожим на понукания, своего друга Карла Ганиша, брал мольберт и отправлялся в город – творить на природе.
Черт бы побрал этого Ганиша! Адольф скрежетал зубами, повторяя его имя. Художник, творец, вынужден был отправляться на поденную работу, чтобы этот пройдоха мог жить припеваючи. Адольф злился, но понимал, что именно благодаря способностям Карла его пейзажи и натюрморты находили сбыт, но дележ прибыли на равные части возмущал молодого художника. Добро бы Карл тратил деньги достойно, а то все на танцзалы, на девушек. Нет, все свои свободные деньги Адольф тратил на оперу. Моцарт, Гайдн и, конечно, Вагнер. Музыка Вагнера вызывала в молодом художнике неизъяснимый прилив гордости за принадлежность к самой великой нации мира…
Сегодня путь Адольфа лежал на привокзальную площадь. Ему давно хотелось запечатлеть на холсте роскошное здание венского железнодорожного вокзала – оно привлекало его не только как художника, но и как архитектора – Адольф Шикльгрубер к своим двадцати двум годам имел за плечами провал вступительных экзаменов не только в художественное училище, но и в архитектурную академию. Однако эти неудачи не поколебали его мнения о собственных талантах, а лишь укрепили во мнении, что в Австрии, великой германской земле, чистокровному немцу достойно устроиться в жизни стало невозможно из-за засилья евреев, чехов, мадьяр, которые даже в имперских учебных заведениях определяют судьбу людей арийской расы.
Январское солнце заливало жидким светом привокзальную площадь, и той игры света и теней, которые так нравились ему, Адольф не увидел, и настроение его окончательно испортилось. Идея запечатлеть на холсте Венский вокзал родилась у Адольфа три недели назад, в рождественскую ночь 1912 года. Тогда здесь на площади магистрат устроил народное гулянье с бесплатной раздачей подарков, с горячим пуншем, и ярко освещенный вокзал казался ему, измученному постоянным безденежьем, голодом, задавленному унижением (задавленному, но не сломленному, нет, господа, не сломленному!) отправной точкой в новую жизнь. Но рождество прошло, настал серый январь 1913 года с серыми буднями полуголодной жизни, и сейчас, глядя на толпы людей, вытекающих из дверей вокзала, одетых в серые одежды, жизнь показалась совсем серой и беспросветной. За годы работы на венских площадях Адольф научился различать эти серые потоки: берлинская публика была не в счет, а вот пассажиры из Польши, поляки резко отличались от итальянцев, сербы от румын, французские путешественники не шли ни в какое сравнение с болгарами.