[418]. То, что епископ выступает против этого судебного обряда, прямо названного им языческим, ясно указывает на его сущность и время его возникновения. У нас нет доказательств того, что испытание железом также восходит к языческим временам, однако у Ибн Руста есть описание одного интересного русского обычая, относящегося к дохристианскому периоду: «Если один из них предъявляет иск другому, то судится с ним у царя их, они оба препираются, и вот решается между ними обоими, как (царь) пожелал, а если оба не соглашаются на его слова (т. е. решение), (царь) приказывает, чтобы они оба судились при посредстве своих мечей, какой из двух мечей острее – у того победа. Выходят сродники обоих, встают со своим оружием, бьются, кто из тех был сильнее своего соперника, становится решающим в тяжбе за то, что он (начавший тяжбу) хотел»[419]. Судебный поединок предусматривался и другими, более поздними правовыми памятниками, например Псковской судной грамотой XV в.: «§ 37. А которому человеку поле будет с суда, а став на поле истец поможет своего исца, ино ему взять, чего сачил на исцы; а на трупу кун не имати, толка ему доспех сняти, или иное што, в чем на поле лезет…»[420] – «Если какому-либо человеку присудят поединок и на поединке какая-либо сторона победит другую, то победившая сторона получает с другой искомое; в случае убийства (на поединке одного из тяжущихся) денег (по тяжбе) не взыскивается, (победившая сторона) только снимает (с убитого) доспехи и другие (одежды), в которых (убитый) сражался…»[421]. Поединок, как и война, относился к сфере ведения Перуна. Из договоров с Византией мы знаем о власти этого бога над оружием людей, равно как и то, что нарушители роты, согласно воле Перуна, должны были погибнуть от своего оружия. Следовательно, и в судебном поединке громовержец даровал победу правой стороне и обессиливал оружие ее противника, защищавшего неправое дело. Учитывая то, что остальные два вида божьего суда в статье 22 «Русской Правды» Пространной редакции были напрямую связаны с Перуном, можно предположить, что первоначально в языческом праве на первом месте стоял судебный поединок, замененный впоследствии по ассоциации на испытание железом. Итак, следует заключить, что данная статья восходит к языческим правовым представлениям, но была подвергнута существенным изменениям в христианский период. Судебный поединок был известен не только в языческой Руси или, в более поздний период, в Псковской республике, но и в Московской Руси, где он проходил в столице государства: «На берегу ручья, там, где сейчас Рождественка пересекает Театральный проезд, располагалась поляна, на которой в древности обычно происходило „поле“. В Древней Руси под этим понимали судебный поединок… Принимать вызов на поединок обязаны были все без исключения: никакие обстоятельства и соображения не принимались во внимание. В этом смысле очень показательно одно судебное дело времени Василия III, когда дети боярские (так называли тогда дворян) отказались драться с крестьянами и требовали, чтобы ответчики выставили против них также детей боярских. Но судьи не уважили это требование и в итоге именно из-за отказа от поединка признали истцов виновными. ‹…› Перед началом оба противника приносили присягу: обвинитель – в справедливости своего обвинения, обвиняемый – в своей невиновности, и бой начинался»[422]. И в этом описании мы видим следы былых языческих представлений: как место проведения судебного поединка у ручья, в непосредственной близости от воды, стихии, непосредственно связанной с Перуном, который был не только богом войны, но и один из двух верховных божеств-хранителей вселенского закона, так и присягу перед началом поединка, напоминающую нам о том, что на своей заключительной стадии рота уже тесно связывалась с этой торжественной процедурой, когда каждая из сторон призывала богов в свидетели истинности своих слов.
Статья «о муже кроваве» (§ 10 «Русской Правды» Краткой редакции, § 31 «Русской Правды» Пространной редакции, § 2 «Русской Правды» Сокращенной редакции и розенкампофский список) была рассмотрена выше в плане связи роты с гаданием. Ее правовая суть заключалась в том, что если один человек наносил другому побои, не оставлявшие видимых следов, а потерпевший не мог найти свидетелей, но был уверен в правоте своего дела, он, идя на роту, брал в свидетели бога.
В следующий раз рота встречается нам в статье 37 «Русской Правды» Пространной редакции: «§ 37. О татбе. Паки ли будеть что татебно купил в торгу, или конь, или порт, или скотину, то выведеть свободна мужа два или мытника, аже начнеть не знати, у кого купил, то ити немь тем видокам на роту, а истьцю свое лице взята…»[423] – «Если человек купил на торгу какую-либо краденую вещь, то ему надо было выставить двух свободных человек или мытника, а если он не знал, у кого купил краденое, то эти свидетели должны были идти на роту в его пользу, а истец – взять обнаруженную вещь». Здесь мы впервые видим, что на роту могли идти не только истец или ответчик, но и свидетели, которые таким путем должны были подтвердить добропорядочность человека, купившего по неведению краденое.
Далее в данной редакции «Русской Правды» идет блок из трех статей, во всех которых упоминается рота: «§ 47. Оже кто скота взищетъ. Аже кто взищеть кун за друзе, а он ся начнеть запирати, то оже на нь выведеть послуси, то ти поидуть на роту, а он возметь свое куны; зане же не дал ему за много лет, то платити ему за обиду 3 гривны.
§ 48. Аже кто купець купцю дасть в куплю куны или в гостьбу, то купцю пред послухи кун не имети, послуси ему не надобе, но ити ему самому роте, аже ся почнеть запирати.
§ 49. О поклажаи. Аже кто поклажаи кладеть у кого-любо, то ту послуха нетуть, но оже начнеть болыпимь клепати, тому ити роте, у кого то лежал товар: а толко если у мене положил, зане же ему в бологодел и хоронил товар того»[424].
Статья 47 определяла порядок взыскания денег. Если должник начнет запираться, то истец должен был выставить свидетелей, которые бы пошли на роту, после чего мог взять свои деньги и взыскать еще с должника вознаграждение в 3 гривны. На этой статье «Русской Правды» была основана статья 10 договора Новгорода с Готским берегом и немецкими городами 1189–1199 гг., определявшая число свидетелей: «§ 10. Оже емати скот варягу на русине или русину на варязе, а ся его заприть, то 12 мужь послухы, идеть рота възметь свое»[425]. Очевидно, такое большое количество свидетелей, необходимых для разрешения спора, возникающего при нарушении долгового обязательства, объясняется тем, что одной из сторон договора займа был иностранец.
По всей видимости, именно подобную ситуацию торгового оборота отражает и новгородская берестяная грамота № 877/572. Текст грамоты сохранился не полностью, в результате чего изложенную в ней ситуацию мы можем понять только в общих чертах. Автор сообщает некоему Петроку, что, когда он попробовал выполнить его поручение и взять у Розвадича гривну, тот отказался, сославшись, что платить ее должны какие-то полудикие люди. Когда автор грамоты потребовал гривну у этих полудиких, те также отказались платить, после чего автор информирует Петрока: «А славъNъ Nе ходи ротѣ Nи…» – «А в Славне (?) не приносят роты (клятвы) ни[кто]»[426]. Возможно, что для получения долга автор грамоты попробовал найти свидетелей, которые бы подтвердили, что Розвадич или полудикие люди должны гривну Петроку, однако никто не захотел свидетельствовать факт долга хождением по роте.
Статья 48 исходит из реалий торгового оборота Древней Руси. Поскольку в ходе торговли деньги могли потребоваться немедленно, купец мог их занять у другого купца в отсутствие свидетелей. В таком случае истцу для взыскания своих денег не нужны были свидетели, ему достаточно было пойти на роту в случае, если ответчик начинал запираться и отказываться отдавать долг. Данная статья, основанная на обряде роты, практически в точности совпадает с псковской легендой о спущенной с неба цепи над горой Судома. К горе приходили соперники в случае спора или бездоказательного обвинения – и в этой статье истец возбуждает дело при отсутствии свидетелей и каких-либо доказательств. В легенде побеждает та из сторон, которая сможет дотронуться до цепи, допускающей сделать это только праведной руке; в статье одна из сторон для доказания собственной правоты должна идти на роту, т. е. также призвать к себе в свидетели небесные силы. И тут, и там при отсутствии доказательств и свидетелей боги определяют правого. В легенде, правда, говорится о воровстве денег, но разве неотдача долга не была одной из форм воровства?
Представление о боге как о незримом свидетеле человеческих дел, в том числе и торговых, встречается нам и в новгородских берестяных грамотах, отражающих повседневную жизнь и представления жителей этого города. Так, например в грамоте № 675 читаем: «… (къ миля) т(ѣ б) рать милято Киевѣ бгъ мьжи Nама послоухо былъ: фофоудьи былъ твоихъ Θ рыклъ я собѣ» – «[От… к Миляте]. Брат Милята! В Киеве Бог был свидетелем между нами: из твоих фофудий девять выговорил я себе»[427]. В другой грамоте № 548 автор, взывая не только к совести своих адресатов, но и к богу, призывает их вернуть припрятанный ими товар: «(от) … бъга. къ моиславоу. и къ миките. цьму бра(те ба не б) ъишися. а я вьде ожь. у васъ есте тъваръ ольскы (Nъ) … [а] язо е еди о. быль. яромиръ а и ихо моуже. г. …[ъ] а правите. имъ тьваро. ба ся бояць». – «От… бога к Моиславу и к Миките. Почему ты, брат… [Бога не] боишься? Я же знаю, что у вас есть товар Олески (Олексы)… А я не один был,[когда видел это], – [был еще] Яромир и трое других людей… Так отдайте же (доставьте же) товар, побойтесь Бога»