Заворачивая за угол, Александр столкнулся со спешащим куда-то с другой стороны коридора человеком. В руках у него была кипа документов. При столкновении документы разлетелись во все стороны.
— О, я… я прошу прощения, — пролепетал бедняга. — Посол срочно затребовал эти бумаги, и я потратил уйму времени, чтобы их подобрать.
— Ничего страшного не случилось, — заверил его Александр.
Секретарь наклонился и начал собирать с полу документы. Александр принялся ему помогать. Наконец, бросив на ходу невнятные слова благодарности, молодой человек поспешил выполнять поручение, а Александр как ни в чем не бывало отправился своей дорогой.
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он разжал кулак и взглянул на клочок бумаги, лежавший у него на ладони. На нем было написано:
«Таверна «Белый лев». Сегодня вечером».
Подписи не было, но ее и не требовалось. Александр узнал почерк.
Джонет беспокойно мерила шагами комнату, не замечая мягких турецких ковров, в которых утопали ноги. Ее провели по всему роскошно убранному трехэтажному городскому особняку, служившему резиденцией графа Ангуса, с ней обращались, как с гостьей. Поразительная метаморфоза произошла с Мэрдоком Дугласом: всю вторую половину дня он был с нею безукоризненно вежлив, и она ради Роберта старалась отвечать ему тем же.
Однако вся эта притворная учтивость уже начинала понемногу сводить ее с ума. Джонет неотступно думала о дяде, вспоминала, как он взглянул на нее перед расставанием. Было ясно, что Роберт не надеялся вновь ее увидеть.
Мысль о вечной разлуке болью отдалась у нее в груди, охватившая ее тоска вызвала новый приступ слез. Утирая щеки тыльной стороной ладони, Джонет подошла к оконной нише и рассеянно выглянула на улицу.
До этого дня она была в Эдинбурге только однажды, еще в детстве. Волнующие воспоминания о богатых лавках и нарядных городских толпах, о незнакомых сладостях и запахах так поразили воображение впечатлительной десятилетней девочки, что она по возвращении домой часто принималась упрашивать дядю свозить ее в Эдинбург еще раз. Но в городе ежедневно происходили уличные потасовки между сторонниками Маргариты и Ангуса; Роберт справедливо считал такую обстановку небезопасной.
Звук открываемой двери заставил Джонет обернуться. Александр Хэпберн вошел в комнату и подошел к столику, уставленному винными бокалами, пивными кружками и разноцветными бутылками. Он стоял к ней спиной.
Джонет отступила дальше в глубь оконной ниши, понимая, что лицо ее заплакано, а глаза подозрительно блестят. С кем ей сейчас меньше всего хотелось встречаться, так это с ним.
Александр взял в руки бокал и, подвергнув неспешному изучению выстроенную на столе армию бутылок, налил себе выпить.
— Могу я вам что-нибудь предложить, госпожа Максвелл? — спросил он, не оборачиваясь. — Вино, я полагаю, хорошее, а ликер… — тут Александр отхлебнул из своего бокала, — просто превосходен. — Он обернулся. — У Ангуса отличный вкус… почти во всем.
Джонет едва не задохнулась.
— Нет, благодарю вас, лорд Хэпберн. На сегодня вы сделали более чем достаточно.
Александр выпил и поставил свой бокал, бесстрастно оглядывая ее с головы до ног.
— Ты плакала.
— У меня были на то причины. Видеть, как дорогого тебе человека и единственного близкого родственника уводят на смерть, и не проронить ни слезинки? Вряд ли такое возможно. Это было бы просто недостойно, вам не кажется?
Впервые за все время она заставила себя взглянуть ему прямо в глаза.
— Впрочем, откуда вам знать? Соображения о том, что достойно и что недостойно, вас, верно, не заботят.
— Нисколько.
Его слова вызвали у Джонет новую вспышку возмущения и ненависти. Он проронил их так небрежно, словно обмануть женщину, использовать ее, чтобы поймать в западню дорогого ей, ни в чем не повинного человека и послать его на смерть, было для него обычным делом. А может, так оно и есть?
Девушка больше не стыдилась своих чувств. Пусть она была наивна и недальновидна, но по крайней мере честна. Она больше не боялась встречи лицом к лицу с Александром и готова была высказать все, что думала. Он не заслуживал даже презрения, и Джонет намеревалась сообщить ему об этом в самых язвительных выражениях.
— Я слышала, люди сплевывают, упоминая ваше имя. Теперь понятно почему. — Она покачала головой. — «Нисколько»! Боже милостивый, неужели это все, что вы можете сказать?
Он подошел к ней поближе.
— А ты бы поверила, если бы я наплел тебе небылиц? Извини, милая, но что-то мне сегодня не хватает фантазии.
— Вот как? До сих пор она вас не подводила. За то короткое время, что я вас знаю, вы успели наплести целую кучу небылиц. — Джонет вскинула голову. — Со мной это получалось легко и просто, не так ли?
Александр остановился в двух шагах от нее. Взгляд серебристо-серых, слегка прищуренных прекрасных глаз проникал ей прямо в душу.
— Тебе больно, Джонет, ты негодуешь, и у тебя есть для этого все основания. Но ведь я тебя предупреждал, что ты ничего обо мне не знаешь. Ты сама вообразила меня безгрешным праведником в белых одеждах. Увы, я не святой, милая. Я всего лишь человек, а не образец добродетели, каким я казался тебе еще вчера, но и не дьявол, каким ты меня считаешь сегодня. Я все тот же, кто проехал с тобой через всю страну, кто сражался за тебя и спал рядом с тобою… Хочешь — верь, хочешь — не верь, милая, но все это я делал искренне, — добавил он после небольшой паузы.
— Эта речь могла бы сработать три дня назад, но сегодня советую вам поберечь горло, милорд. Вы втерлись ко мне в доверие, чтобы я предала Роберта. Вот и все, что вам было от меня нужно. Вы подготовили его убийство и заставили меня принять в этом участие! Я вам никогда не прощу это. Никогда! Я лишь надеюсь, что настанет день, когда вы заплатите за боль, что причинили мне.
— Я же тебе говорил, в жизни редко бывает счастливый конец.
— Да, говорили. И теперь я вижу, почему вы так думаете! Озлобленный на весь мир негодяй! Вы всех стремитесь принизить до себя. Вы берете то, что было чистым и прекрасным, и изо всех сил стараетесь это замарать и уничтожить. Что ж, на сей раз вы славно потрудились, Хэпберн из Дэрнэма! А теперь, когда вы вдоволь налюбовались делом рук своих, убирайтесь вон!
Александр стоял, глядя в пол, словно обдумывая свой ответ.
— Ты должна кое-что понять, Джонет. С нашей помощью или без нее, Мьюр все равно никогда не добрался бы до Франции. И еще: с тобой или без тебя, но в один прекрасный день я все равно нашел бы его. — Он вновь помедлил. — Мне очень жаль, что все так вышло.
Вопреки ее собственной воле глаза Джонет вновь наполнились слезами. И все же она продолжала высоко держать голову. Ее охватило неудержимое желание нанести ему ответный удар, причинить боль, но Александр казался далеким, замкнутым и недоступным, взгляд его серых глаз был невозмутим.
Она нанесла свой удар слепо, по-детски, сознавая его бесполезность и оттого отчаиваясь вдвойне.
— Если есть в этом мире справедливость, Александр, когда-нибудь и ты окажешься в таком же положении. Тебе придется дорого заплатить. И я молю Бога, чтобы ты в этот день был таким же беспомощным, как я сегодня!
Он поднял руку, словно собираясь коснуться ее щеки. Она отшатнулась.
Выражение его глаз не изменилось. Джонет стало не по себе. Казалось, он видит ее насквозь и понимает, как она близка к срыву.
— Я уже заплатил эту дорогую цену, Джонет. Трудно себе представить более беспомощное существо, чем десятилетний ребенок, вынужденный стоять под дверью и слушать, как умирает в страшной агонии его отец. Поверь, я, как никто другой, сочувствую тебе. Но ты можешь успокоиться на какое-то время. Мьюра еще не скоро отведут на плаху, — пояснил Александр, — так что не надо заранее надевать траур по безвременно ушедшему родственнику… великомученику, каким ты его считаешь. Врата рая еще не распахнулись перед ним, и вряд ли это произойдет в ближайшем будущем.
— Убирайся! — Дыхание Джонет стало судорожным и прерывистым. — Глаза бы мои тебя не видели! Убирайся вон и оставь меня в покое.
— Ладно, милая. Я же говорил, что тебе самой придется сделать выбор.
Александр повернулся на каблуках и направился к двери, но остановился, уже взявшись за ручку.
— Я поговорю с Ангусом, чтобы тебе разрешили посетить Мьюра. Боюсь, это все, что я могу сделать.
Он бросил на нее странный взгляд.
— Это больше, чем я хотел бы сделать… для тебя. А теперь позвольте откланяться, госпожа Максвелл. Всего вам доброго.
С минуту Джонет стояла неподвижно, стараясь удержать слезы. Потом она подошла к столу, взяла бокал, из которого пил Александр, и, размахнувшись, швырнула прекрасный тонкого хрусталя бокал в камин.
14
Солнце садилось, последний алый отсвет вечерней зари угасал в окнах из свинцового стекла богатейших домов Эдинбурга. На узких, засыпанных мусором улицах усталые торговцы подсчитывали жалкую выручку и паковали остатки товара, горожане и горожанки спешили по домам.
По мере того как сгущались сумерки, в тесных переулках между домами стали слышны новые звуки, иные голоса. В одиночестве Джонет смотрела в окно, она отметила эту перемену. Голоса зазвучали громче, мужчины хрипло окликали и приветствовали друг друга, выходя из дома, чтобы отправиться в пивную или в бордель. Все чаще в ответ на грубые шутки звучал пьяный хохот.
Джонет отвернулась от окна. После ухода Александра она наконец смогла поплакать вволю и, как ей казалось, выплакала все имевшиеся у нее слезы, но зато трезво оценила свое положение и решила, насколько возможно, примириться с ним.
Чудесного спасения не будет. Почти нет надежды и на отсрочку смертного приговора. Роберт в тюрьме, и дни его, видимо, сочтены. Сама она в плену у Дугласов, они вольны распоряжаться всем ее имуществом и даже жизнью. А человек, к которому она обратилась за помощью, доверившись ему полностью, человек, заставлявший ее смеяться и плакать, умирать от страха и от восторга, оказался тем, кто вв