— Посмотри, что у меня, — и, сунув руку за пазуху, вытащил её всю в крови.
— Боже мой! — ахнул Батюшков, но Раевский резко оборвал его.
— Молчи!
Бой продолжался, свистели вокруг пули. Через некоторое время Раевский, наклонясь к адъютанту, прошептал:
— Отъедем на несколько шагов, я ранен жестоко.
И, увидев бледное, испуганное лицо Батюшкова, добавил:
— Ничего, не надо бояться, господин поэт…
Поражённый Батюшков скажет потом о Раевском: «В опасности он истинный герой».
Едва залечив рану, генерал вновь вернулся в армию. И война с Наполеоном кончилась для Раевского в предместье Парижа. Здесь вместе со всеми торжествовал он победу, когда ранним утром 19 марта 1814 года полковник Михаил Орлов примчался с радостной вестью о капитуляции Парижа.
«ЛЮБИМАЯ МОЯ НАДЕЖДА…»
Весной 1820 года Александр Сергеевич Пушкин отправился в свою первую ссылку. Царь, в ярости от его вольных стихов, грозился сослать поэта в Сибирь. Друзья просили за Пушкина. Благодаря этим хлопотам, Пушкину было предписано ехать на юг.
Но до Кишинёва, места своего назначения, он добрался лишь в сентябре. Оттуда написал подробное письмо младшему брату Лёвушке о том, как прожил три месяца после отъезда из Петербурга: «Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провёл я посреди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нём героя, славу русского войска, я в нём любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою… он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества».
С одним из сыновей генерала, Николаем, Пушкин был знаком ещё с лицейских времён, а проезжая через Киев, увиделся со всем семейством.
Стоял май, тепло было обманчиво. Но азартному Пушкину захотелось искупаться в Днепре. А вода в реке была ещё ледяная, и к вечеру у Пушкина начался озноб, затем жар — он крепко простудился.
Насмерть был перепуган его верный слуга Никита Козлов. Александр Сергеевич метался и стонал.
— Пошли кого-нибудь к Раевским, Никита, — тихим голосом попросил он, — да побыстрее.
Отец и сын Раевские нашли Пушкина в простой хате на краю города. Бледный и слабый, лежал он в бреду на жёстком деревянном диване…
В этом месте нашего рассказа — ещё одна загадка. Считается, что встреча Пушкина и Раевских была совершенно случайной. Раевские ехали на Кавказ, потом к Чёрному морю, и болезнь Пушкина, требовавшая тепла и отдыха, послужила причиной приглашения путешествовать вместе. Но если внимательно вчитаться в письма Раевских, возникает подозрение, что план поездки был обговорен заранее. А болезнь стала лишь удобным поводом: ведь ссыльный Пушкин не мог уехать без разрешения властей.
Так или иначе, разместившись в нескольких каретах, весёлые путешественники двинулись в путь. Лекарь, сопровождавший Раевских, быстро поставил Пушкина на ноги.
Александр Сергеевич был принят как свой: «Суди сам, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства, жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался».
По дороге во многих городах генерала выходили встречать с хлебом и солью. Но всё же, опасаясь нападения горцев, они не рискнули двигаться без охраны. «Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряжённая пушка с зажжённым фитилём. Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа — они готовы напасть на известного русского генерала».
А вокруг расстилалась пышная южная природа, «счастливое, полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение — горы, сады, море».
Когда пятнадцатилетняя Мария Раевская впервые увидела море, она стала бегать по берегу, то догоняя волну, то убегая от неё. Пушкин любовался Марией, её восторгом.
Под яркими августовскими звёздами путешественники плыли на военном бриге «Мингрелия» в Гурзуф. Здесь родились пушкинские строки:
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдалённый,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоённый…
В середине сентября Пушкин простился с Раевскими и добрался, наконец, до Кишинёва. «Друг мой, любимая моя надежда — увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского», — так заканчивал он свой рассказ брату.
На полях черновиков Пушкин любил рисовать портреты. Почти всех Раевских можем мы найти среди быстрых пушкинских набросков. Сыновьям генерала он посвятил многие свои творения. Поразительно: исследователи отмечают, что легче перечислить крупные произведения Пушкина, которые вовсе не имеют отношения к Раевским, чем те, которые так или иначе связаны с ними.
А была ли случайной их встреча — кто теперь расскажет?..
РОКОВОЙ ДЕНЬ
Семья Раевских была дружной. Выросли дети. Две дочери вышли замуж. Старшая, Екатерина, — за Михаила Орлова, того самого, что подписал от имени русских условия сдачи Парижа. Он после войны служил вместе с генералом Раевским, был начальником штаба его пехотного корпуса. А младшая дочь, Мария, стала княгиней Волконской. И её муж был военным, генерал-майором, тоже участником Отечественной войны.
Орлов и Волконский, как и многие молодые офицеры, прошли с русской армией через всю Европу. Они увидели другие страны, где не было крепостного рабства, и поняли, что, исполнив честно воинский долг, обязаны отдать и долг гражданский: освободить крестьян и переменить всё политическое устройство России, сделать её свободной и богатой. Так появились тайные общества.
14 декабря 1825 года заговорщики попытались выступить против царя, вывели на Сенатскую площадь в Петербурге верные им войска. Но восстание не удалось.
И лучшие, честнейшие люди России, которых стали называть декабристами, один за другим заполнили тюремные казематы Петропавловской крепости.
Страшные недели наступили. Почти в каждой знатной дворянской семье обнаружились «государственные преступники». Пришла беда и в дом Раевских. Были арестованы Орлов и Волконский. Раевский просил за них. Император Николай I возмутился: «К чему это прославленный генерал заступается за отпетых негодяев?!»
Под конвоем доставили в Петербург обоих сыновей Раевского. В Зимнем дворце их допрашивал сам царь:
— Нам уже известно, что вы не принадлежали к тайному обществу, но имея там родных и знакомых, вы, конечно, обо всём знали. Почему вы не уведомили правительство? Где же ваша присяга?
И в большой, богато убранной, затянутой шелками зале царского дворца, гулко отдались слова Александра Раевского:
— Государь! Честь дороже присяги. Без присяги человек ещё может существовать, потеряв же честь, — жить невозможно!
Император был в ярости. Но не имел причин предать суду братьев Раевских. Их освободили.
Долгие месяцы тянулось рассмотрение дела. Наконец Следственная комиссия объявила приговор: Сергей Волконский — двадцать лет сибирской каторги. Быть бы в Сибири и Орлову, но его брат Алексей на коленях вымолил у царя смягчения наказания — ссылку в имение под Калугу без права въезда в столицы. Николай I вынужден был уступить: ведь именно Алексей Орлов первым прискакал со своим полком на Сенатскую площадь защищать царя.
Полковник Александр Раевский покинул военную службу. Николай Раевский возвратился в свой полк на Кавказ. Там шли военные действия, и, как знать, не по негласному ли распоряжению царя именно его посылали в опаснейшие походы?..
Но, может быть, самое страшное для генерала Раевского случилось уже после оглашения приговора. Ведь до конца жизни не будет и дня, чтобы Николай Николаевич не думал о судьбе своей младшей дочери.
ЕЩЁ ОДИН ПОРТРЕТ
Красивая молодая женщина с задумчивым лицом и густыми чёрными локонами. Этот портрет висел над постелью тяжело больного генерала Раевского. С трудом приподнявшись с подушек, умирающий указал исхудавшей рукой на портрет дочери: «Вот самая удивительная женщина, какую я знал».
Двадцать лет сибирской каторги и вечная ссылка — таким был приговор Сергею Волконскому, её мужу. И двадцатилетняя светская красавица последовала за ним в Сибирь. Её отговаривали знакомые, умоляли родные. Царские чиновники, да и сам император Николай, пугали невыносимыми условиями жизни в Сибири, её лишали всех прав — она становилась женой государственного преступника, ссыльнокаторжного — и только! Наконец, ей не разрешили взять с собой ребёнка — первенца, названного в честь деда Николаем. Но Мария была непреклонна.
Каково отцу пережить такое?! Поначалу Раевский категорически противился отъезду дочери, затем молил о скором возвращении. Мария Николаевна писала: «Мой отец, этот герой 1812 года, с твёрдым и возвышенным характером… не мог вынести мысли о моём изгнании, мой отъезд представлялся ему чем-то ужасным».
— Я тебя прокляну, если ты через год не вернёшься! — кричал он.
Но вот прощание. И последняя записка уже говорит не об осуждении, а простом отцовском горе: «Снег идёт, путь тебе добрый, благополучный. Молю бога за тебя, жертву невинную, да укрепит твою душу, да утешит твоё сердце».
Мария мчится по заснеженным дорогам, гонит лошадей, нетерпеливо вырывая у возницы вожжи. Кибитка её и та не выдерживает — разлетается вдребезги. Скорее, скорее! За двадцать суток доскакала она до Иркутска — по тем временам небывалая скорость. Она едет день и ночь, не останавливаясь, выпивая лишь стакан чая или молока с хлебом.
И вот Сибирь. Первое свидание с мужем. Увидев его в цепях, Мария падает на колени и целует кандалы.
Очень скоро в письмах родным Мария начинает писать «наша ссылка», не отделяя своей судьбы от судьбы осуждённых. Только через тридцать лет вернутся Волконские домой…
Отец постепенно смирился с решением дочери, всё нежнее становились его письма. Не раз он говорил, что «ехать по любви к мужу в несчастьи — почтенно». А может быть, он понял, что его дочь, дочь генерала Раевского, только так и могла поступить?