Сторонники подлинности «Слова» подробно исследовали историю текста «Задонщины» по всем сохранившимся ее спискам[254] и тем памятникам, от которых «Задонщина» зависит (в первую очередь от Летописной повести о Куликовской битве)[255], и на отдельные поздние редакции которых она, в свою очередь, повлияла (выяснено, например, какие редакции и виды текста «Задонщины» повлияли на отдельные редакции и виды «Сказания о Мамаевом побоище»[256], на рассказ Псковской летописи о битве под Оршей 1514 г.[257] и пр.). Благодаря такому всестороннему и полному исследованию всех сохранившихся материалов удалось показать, что все дошедшие списки «Задонщины» должны делиться на две группы и Кирилло-Белозерский список вовсе не стоит обособленно, как это предполагали скептики. Вместе с Синодальным списком Кирилло-Белозерский список составляет так называемую Синодальную группу. К другой группе относятся все остальные списки[258]. Условно эта группа называется группой Ундольского – по ее наиважнейшему списку. Одновременно выяснено, что те индивидуальные особенности текста Кирилло-Белозерского списка, которые скептики считают признаками его древности, в частности его краткость, на самом деле, как это теперь окончательно доказано подробным исследованием всей книгописной деятельности писца этого списка – Ефросина, являются его личной манерой сокращать и перерабатывать тексты переписываемых им произведений. Многочисленные параллели из других переписанных и переделанных Ефросином произведений решают вопрос окончательно[259].
Таким образом, бесповоротно падает единственный сильный текстологический аргумент скептиков о якобы большей близости «Слова» к поздним текстам «Задонщины», чем к ранним. «Слово» имеет сходные места то с одним списком «Задонщины», то с другим, так как все списки «Задонщины» имеют очень много искажений и правильный текст выявляется в разных списках, в разных их местах. Мало этого, сторонники подлинности «Слова», исходя из наблюдений над историей текста «Задонщины», показали, что многие из чтений последней могут быть объяснены только при том условии, что в их основе лежал дошедший до нас текст «Слова о полку Игореве». В частности, указывалось, что в «Задонщине» имеются отдельные элементы текста, которым соответствуют не только отдельные места в тексте «Слова», но одновременно и в рассказе Ипатьевской летописи о походе Игоря Святославича на половцев 1185 года. Так, например, неизвестная река Каяла, на которой потерпели поражение войска Игоря Святославича в 1185 году, упоминается только в «Слове», в «Задонщине» и в указанном уже рассказе Ипатьевской летописи. Больше Каяла ни в каких письменных источниках не зарегистрирована. Если предположить, что не «Задонщина» следовала за «Словом», откуда и попала в нее Каяла, а «Слово» за «Задонщиной», то тогда необходимо признать, что автор «Задонщины» знал уже текст Ипатьевской летописи и из всех ее многочисленных рассказов о битвах и походах русских остановился именно на том самом рассказе о поражении Игоря Святославича, который лег впоследствии и в основу «Слова о полку Игореве»[260]. Искусственность и крайняя неправдоподобность такого рода «совпадения», я думаю, ясны для любого непредубежденного читателя.
Сторонниками подлинности «Слова» была исследована также в «Задонщине» «инерция подражания»[261]. Под «инерцией подражания» разумеются некоторые общие для всех подражаний отступления от смысла и формы произведения, объясняемые тем, что подражание не всегда оказывается достаточно осмысленным. Иногда подражание «механично» переносит элементы старого произведения в новое, и это вызывает специфические ошибки, благодаря которым можно узнать подражания даже тогда, когда само произведение, вызвавшее это подражание, неизвестно. Именно эти внешние признаки подражательности есть в «Задонщине», но их нет в «Слове о полку Игореве». Был указан и самый тип подражания, представленного в «Задонщине» (названного «нестилизационным подражанием»), и указаны аналогичные случаи таких же подражаний в конце XIV–XV века произведениям XII–XIII веков. Всем этим явлениям скептики пока что не дали своего объяснения.
Одно из существенных текстологических доказательств подлинности «Слова» вслед за «Задонщиной» извлекается сторонниками «Слова» из приписки к псковскому Апостолу 1307 года, обнаруженной в 1813 году К. Ф. Калайдовичем[262]. «Сего же лета бысть бой на Русьской земли Михаил с Юрьем о княженье новгородьское. При сих князех сеяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша в князех, котóры и веци скоротишася человеком». Текст этой приписки близко повторяет одно из мест «Слова»: «Тогда, при Олзѣ Гориславличи, сѣяшется и ростяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука; в княжих крамолах веци человекомь скратишась». Скептики либо не замечали этого сходства, либо стремились его приуменьшить, объявив его результатом того, что и тут, и там перед нами обычные фразеологические «клише», примеров которых в других памятниках древнерусской литературы им, однако, отыскать не удавалось[263]. В последнее время советский историк А. А. Зимин выступил с гипотезой, что не «Слово» вызвало приписку, а приписка в Апостоле 1307 года была использована А. И. Мусиным-Пушкиным для вставки в «Слово о полку Игореве»[264]. Мы не имеем возможности подробно останавливаться на этой гипотезе. Скажем только, что она крайне усложняет картину создания «Слова», как она представляется скептикам. «Слово» оказывается теперь подделкой не одного автора, а по крайней мере двух: одного (архимандрита Иоиля), который создал основной текст «Слова», и другого (А. И. Мусина-Пушкина), который сложным путем снабдил этот основной текст «Слова» вставками, чтобы увеличить этим способом его достоверность. Вставки эти – заблаговременно созданные текстологические «алиби». При этом, как бы предвидя развитие филологической критики текста и чтобы запутать будущих исследователей, А. И. Мусин-Пушкин притворился как бы не понимающим смысл сделанных им вставок и в своем переводе их, и в комментариях к ним[265]. Чем сложнее гипотеза, тем она менее достоверна, а если гипотеза строится, в свою очередь, на других гипотезах, то недостоверность ее увеличивается в геометрической прогрессии.
Наряду с текстологическими доказательствами подлинности «Слова» большое значение имеют доказательства лингвистические. Полное, целостное описание лексики, морфологии и синтаксиса «Слова» и «Задонщины», проделанное в последнее время историками русского языка, убедительно показало первичность «Слова» и вторичность «Задонщины»[266]. Подчеркну, что эта вторичность «Задонщины» выступает в исследованиях лингвистов не эпизодически, не в отдельных примерах, а систематически – в результате полного изучения всего лексического материала и в результате описания всех форм языка «Слова» как определенного языкового целого. Язык «Слова» в его целом скептиками не изучался. Скептики указывали лишь на отдельные примеры того, что им казалось модернизмами, полонизмами и галлицизмами в «Слове». Но все эти предположения об отдельных отступлениях от системы языка XII века были опровергнуты сторонниками подлинности «Слова»[267]. Ни одного сколько-нибудь достоверного признака языка XVIII века в «Слове» обнаружить не удалось.
Замечательным подтверждением подлинности «Слова» явилось исследование ориентализмов в языке «Слова», проведенное П. М. Мелиоранским[268], польским исследователем А. Зайончковским[269], С. Е. Маловым[270], В. А. Гордлевским[271], американскими востоковедами К. Менгесом[272] и О. Притсаком[273]. Исследования не только подтвердили правильность ориентализмов в языке «Слова», но и то, что эти ориентализмы употреблены в соответствии с историей русского языка и тюркских языков.
Со времени публикации «Слова» было указано довольно много параллелей к отдельным образам, фразеологическим оборотам, устойчивым словосочетаниям и отдельным словам «Слова» в древнерусской литературе, в русском, украинском, белорусском и сербском фольклоре. Особенную ценность с точки зрения интересов защиты «Слова» представляют редкие параллели и особенно единичные, находимые в тех памятниках, которые были обнаружены и опубликованы после появления Екатерининского списка и первого издания «Слова». Именно эти параллели могут рассматриваться как серьезные аргументы в пользу его подлинности. Помимо «Задонщины» и уже упоминавшейся приписки к Апостолу 1307 года, редкие параллели к «Слову» были обнаружены в Ипатьевской летописи, впервые опубликованной в 1843 году, в Переяславской летописи (в рассказе о сне Мала), впервые опубликованной в 1851 году, в древнеславянском переводе греческой «Хроники» Манассии, впервые полностью опубликованной в 1922 году, в «Повести о Сухане», впервые опубликованной в 1956 году, затем в «Повести о разорении Иерусалима» Иосифа Флавия, в «Девгениевом деянии», в «Хронике» Георгия Амартола, в «Шестодневе» Иоанна Экзарха и многих других[274]