землянки, подсек и разнес в щепки мой блиндаж; весь потолок обрушился на меня таким образом, что все мое туловище было завалено землей, а глазами я увидел над собой голубое и чистое небо. Доски впились в мою грудь…»[59]
Ожесточенные бои у Заборце – памятник героизму солдат и офицеров 3‑й гвардейской пехотной дивизии.
Командир лейб-гвардии Волынского полка генерал-майор А.Е. Кушакевич так писал об этих событиях: «…2 июля на рассвете… лишь только забрезжил утренний свет… увидели в тумане цепь немецких разведчиков… Около 10 часов утра уже было получено донесение… о появлении густых цепей немцев, а вскоре началась артиллерийская подготовка атаки с их стороны. Наши окопы временами буквально засыпались снарядами немцев, после чего немецкие цепи переходили в атаку, но отбивались ружейным и пулеметным огнем… Были моменты, когда немцы приближались к самым окопам, но и тут выдержка офицеров и унтер-офицеров, выскакивавших на гребни окопов с ручными гранатами, обращали в бегство немцев, готовых уже вскочить в наши окопы. И так длилось все три дня. Немцы атаковали этот участок позиции с каким-то особенным напряжением упорством. В истории полка эти три дня должны занять особую страницу необыкновенной его стойкости в бою, несмотря на понесенные до того огромные потери и отсутствие артиллерийской помощи (подчеркнуто автором цитаты. – А.О.). Хуже всего было то, что каждый вечер с наступлением темноты мы видели явное ухудшение нашего положения на фронте. Вправо от нас немецкие световые ракеты появлялись все глубже и глубже в нашем тылу; это давало понять, что все наши усилия здесь и огромные жертвы, понесенные полком в бою, напрасны, и отход далее несомненен. Убыль в чинах полка была огромна. Помню убитым здесь поручика Попова 2‑го, раненым или контуженным поручика Кашкина и несколько других офицеров. Нижних чинов выбыло около 50 %. В строю оставалось около 1000 человек при 5–6 офицерах».
Е.А. Летючий вспоминал: «Артиллерия противника стала буквально засыпать своими снарядами участок моей роты. Не было возможности различить звук отдельных залпов, это был сплошной гул: все слилось в невероятный треск и шум… То, что я увидел… не поддается никакому описанию. Окопов наших не существовало, люди были перемешаны с землей. В некоторых местах окопы были совершенно сравнены с поверхностью земли. Во многих местах приходилось выскакивать на поверхность, чтобы перебежать засыпанный участок… На счастье моей роты, пулеметы еще были в действии, на участке моей роты их было два. Укрывшись в одном из пулеметных блиндажей, я начал наблюдать за противником, который уже подходил к проволочным заграждениям. Когда же он приступил к резке проволоки, то я собрал горсть уцелевших солдат; с ручными гранатами в руках мы бросились вперед и забросали ими подошедшего противника, который, по-видимому, и не предполагал, что после такого ожесточенного артиллерийского обстрела кто-нибудь еще может оставаться в окопах. Противник в беспорядке, оставив значительное количество убитых и раненых, отхлынул назад. После этого артиллерия противника с еще большим упорством возобновила свою работу… корректирование стрельбы велось при помощи наблюдений с аэростата, что приводило… к поразительной меткости. Наша же артиллерия, по отсутствию снарядов, соблюдала полное молчание, когда только наши соседи… Кавказские Гренадеры… открывали на несколько минут ураганный огонь по противнику, и на душе у нас становилось веселее.
…Я просил прислать мне подкрепление, так как от моей роты осталась только горсть людей… успел… сказать по телефону: «немцы подошли к проволоке, идут в атаку». Крикнул: «взвод за мной», и все, как один, бросились на наступающего противника, перескакивая и падая в сплошные ямы от снарядов. Опять дружно брошенные бомбы и ружейная стрельба заставили противника в еще большем беспорядке откатиться назад. И снова ураган снарядов был выброшен по нашему участку. …Помню, как сейчас, эту ужасную картину. Наблюдая за занятием окопов 1‑го взвода, я видел, как уже все посланные солдаты спустились в окопы; последним вскочил подпоручик Бовбельский. И в этот момент целая очередь снарядов, выпущенная противником, попадает с поразительной точностью в этот окоп… немцы пробовали еще раза два нас атаковать, но без успеха и после 4 часов пополудни перенесли свой удар на Кексгольмский полк».
Из двух батальонов лейб-гвардии Волынского полка, бывших в составе части к началу боя, остался один.
Б.В. Адамович так передавал свои впечатления о ходе боя на боевом участке лейб-гвардии Кексгольмского полка: «Дня начала артиллерийского огня неприятеля я не помню, но он начался раньше 2/15 июля и …был… несравнимо сильнее того, которым имела право отвечать наша артиллерия… То, что произошло 2/15 июля и в последующие дни, было бы совершенно неправильно определять и оценивать какими либо обычными, нормальными словами и формулами, определяющими ход боя и оценивающими поведение бойцов. Здесь было поставлено испытание вне этих норм…
На мой вопрос по окончании канонады 2/15 июля, – «сколько они могли выпустить по нас снарядов», генерал (тогда полковник) Орел (Орел П.И. – командир 4‑й батареи лейб-гвардии 3‑й артиллерийской бригады. – А.О.) мне ответил «около 10 тысяч», – «а мы?» – «до пятисот по всей линии»… Мы были без снарядов…
Из окопов шли доклады о погребении под землей стрелков и пулеметов… немцы проникли на позицию у Заборце, но не взяли ее у Волынцев и Кексгольмцев, – на моем участке они заняли обрушенные окопы первой линии и остались перед второй, удержанной благодаря доблести штабс-капитана фон Эссена, немногих оставшихся офицеров… старых кадровых пулеметчиков и унтер-офицеров и благодаря истинно братской, всегда честной и скромной помощи и поддержке соседей Волынцев… Вечером 3/16 июля мой полк был сменен из резерва Литовским (лейб-гвардии Литовский Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича полк 3‑й гвардейской пехотной дивизии. – А.О.). …Утром в лесу за позицией я «рассчитал» свой полк по новому расчету: из трех батальонов я рассчитал его в один; за обедом со мной собрались все офицеры, нас было девять. Это была цена удержания позиции без снарядов против артиллерийского прорыва».
В этих боях проявила себя и корпусная конница 23‑го армейского корпуса – 38‑й Донской казачий полк. Как значится в Описании военных действий части: «Командующий полком (38‑м Донским. – А.О.) за боевые отличия, засвидетельствованные командирами полков 3‑й гвардейской пехотной дивизии, представлялся к чину полковника в первых числах июля с. г. начальником той же дивизии через штаб 23‑го армейского корпуса».
3‑я гвардейская пехотная дивизия показала образец тактически умелого маневрирования и использования резервов. Контратаки лейб-гвардии Волынского и Литовского полков, осуществлявшиеся в переломный момент боя, позволяли возвращать утраченные передовые позиции дивизии.
Русская сводка имела все основания констатировать: «На участке фронта с. Грабовец – Берестье неприятель вел упорные атаки 3 и 4 июля. После повторных штыковых схваток в его руках остались только окопы двух наших полков… В районе с. Грабовец 5 июля нами отражены 4 яростных атаки неприятеля, веденные им на широком фронте при поддержке ураганного огня артиллерии».
В бою у Берестье отличились и соседи гвардейцев – части Кавказской гренадерской дивизии 2‑го Кавказского армейского корпуса. Позиции гренадер также были укреплены весьма качественно: «Позиция наша была построена заблаговременно и выбрана очень удачно на скатах пологих бугров. Окопы полного профиля, немного шире обыкновенного, с козырьками от шрапнельного огня на всем протяжении и с блиндажами, могущими противостоять огню легкой полевой гранаты. Расположение некоторых рот давало фланговый и даже перекрестный огонь на подступах д. Берестье».
Части Кавказской гренадерской дивизии противостояли германской 4‑й пехотной дивизии. В ночь на 3 июля развернулись бои за фольв. Облычин, а с 4 июля после мощной артиллерийской подготовки противник перешел в наступление у Берестье. Участник боев писал: «Немцы с ожесточением стреляют по расположению Грузинского полка (14‑го гренадерского Грузинского генерала Котляревского полка. – А.О.) и нашему 3‑му батальону (13‑го лейб-гренадерского Эриванского Царя Михаила Федоровича полка. – А.О.)… По телефону передают, что очень тяжелое положение в 3‑м батальоне. Из резерва двинута одна рота… Вдруг, совершенно неожиданно, против расположения Грузинцев и нашего 3‑го батальона немцы бросаются в атаку… Картина атаки была замечательно красива. Внезапно весь бруствер немецких окопов покрылся людьми, скатившимися вниз, в пшеницу. Только небольшая часть туловищ атакующих была видна, зато каждый солдат оставлял за собой змеевидный след в утоптанной пшенице. Хотя атакующие шли не на меня, но от нас настолько было удобно поражать наступающих огнем, что я приказал роте приготовиться и открыть огонь. Наша артиллерия тоже откликнулась и снаряд за снарядом полетел на атакующих. На полдороге немцы залегли и больше не поднимались. Два часа моя рота поддерживала огонь по тому месту, где остановились зигзагообразные линии, ибо лежащие немцы были скрыты от наших взоров густой пшеницей». Германский источник отмечал большие потери германской пехоты в этом бою – например, в 11‑й роте 149‑го пехотного полка выбыли из строя ротный и все взводные командиры.
Ночь на 5 июля пехотинцы противника посвятили постепенному продвижению к русским окопам. В журнале военных действий германского 149‑го пехотного полка имеется следующая запись: «Всю ночь роты подкапывали проходы вперед. От 6.15 до 8.15 – сильная артиллерийская подготовка. 1‑й батальон, поддержанный 3‑м батальоном, стремительным броском двинут в охват Берестья слева. Им удалось прорваться до лощины Генрикувка – Майдан – Данчиполь. Здесь они залегли перед… занятой противником позицией».
5 июля главный удар германцы нанесли в стык 2‑го и 3‑го батальонов 13‑го лейб-гренадерского Эриванского полка. Атака велась на лощину к югу от лесного массива Данчиполь. Герой этого боя (получил за него орден Святого Георгия 4‑й степени) поручик К. Попов вспоминал: «В окопах 2‑го батальона – хаос… Картина ужасная. Снарядов нет, резервы исчерпаны еще накануне… Козырьки частью были пробиты, частью обрушены, местами был совсем снесен бруствер и для того, чтобы пройти по окопу нужно было на минуту показаться совершенно на открытом месте. Из-под обломков укрытий и обвалившейся земли торчали руки, ноги, стены окопов залиты сплошь кровью… Еще было темно, хотя по часам скоро должен был наступить рассвет. В темноте явственно прозвучала немецкая команда, послышался топот ног и учащенное дыхание. Немцы подошли вплотную. «Огонь», успел крикнуть я в тот момент, когда часовой перескочил через бруствер. Тра…а…х – прорезали ночную тишину выстрелы. Неуверенно провел короткую очередь пулемет. Все ожило, заговорило… За проволокой в двадцати шагах лежали убитые немцы, несколько поодаль окапывались остальные. По каждой показавшейся каске все стреляли. За первой линией окапывающихся обрисовывалась и вторая, и третья, и четвертая линии. Огонь поддерживался самый интенс