овно ударом грома; и так как во вторую стражу ночи был созван совет, все сановники поспешили во дворец» (…primates…)[912].
Таким образом, Аммиан называет словом primates людей, принадлежащих к высшим слоям римского общества, аристократию, городскую знать, резко отличающихся по своему социальному и экономическому положению от простых свободных людей империи. По наблюдению Я. Харматты, в том же значении, что у Аммиана Марцеллина, данный термин употреблялся в IV в. и в других источниках, в том числе в официальных документах, например, в Кодексе Феодосия[913]. Поэтому с достаточным основанием можно предположить, что у гуннов primates – наиболее знатные члены племени, родовая аристократия, старейшины, своим богатством и социальным положением выделявшиеся из массы народа.
По мнению Э.А.Томпсона, primates у Аммиана – это военачальники, власть которых основана исключительно на личном авторитете удачливых полководцев. Власть их, весьма ограниченная во время войн, в мирные периоды вообще отсутствовала. Английский ученый полагает, что в последней четверти IV в. у гуннов еще не сложились предпосылки для развития имущественной дифферциации и тем более социальных различий, так как в условиях нищенского существования «праздный или даже полупраздный класс знати» возникнуть не мог[914]. Но выделение пастушеских племен из остальной массы варваров (первое крупное общественное разделение труда) ведет к увеличению производства и появлению у них прибавочного продукта, что лежит в основе возникновения частной собственности, имущественных различий внутри рода и племени, а в конечном счете и зарождения классов.
Сведения Аммиана Марцеллина позволяют говорить о наличии у гуннов родовой аристократии, к которой, по свидетельству Приска Панийского, принадлежали предки Аттилы[915], и, может быть, родственники (οικειοι) гуннского вождя рубежа IV–V вв., упомянутые Созоменом[916].
Даже если предводители каких-то групп в самом деле избирались или назначались гуннами на ограниченные периоды военных действий, то, во-первых, выбор их обусловливался не столько личными боевыми заслугами, сколько богатством и родовитостью; во-вторых, такой порядок и полномочия народного собрания не исключают наличия у гуннов вождя или вождей. Хотел ли Аммиан Марцеллин сказать, что у гуннов нет никакого вождя? Верно ли делают такой вывод из его слов: «И они не подчинены никакой царской строгости…» (…nulla severitate regali…)?
В результате анализа многих античных источников такие ученые, как Т.Бернс и Я.Харматта, пришли к выводу, что термин тех римляне с древних времен до конца существования империи употребляли для обозначения постоянных вождей варварских народов[917]. У Аммиана Марцеллина это слово встречается неоднократно именно в данном значении (XVI, 12, 26; XVII, 12, 16, 20, 21; XXVIII, 5, 10, 13, 14; XXIX, 5, 46, 51; 6, 5–6). У него содержание разбираемого термина даже более жестко определено. Племена (аламанны, квады, бургунды), предводителей которых Аммиан называет reges, в IV в. достигли высокого уровня социального развития, власть вождей у них передавалась по наследству[918]. В тексте «Деяний» Аммиана Марцеллина находим еще одно подтверждение этому: часто вместе с вождями в политических событиях участвуют их наследники – «царевичи» (regales) (XVI, 10, 16; 12, 26, 34; XVII, 12,9, 10, 12,21; 13,24). Поэтому логично предположить, что Аммиан говорит об отсутствии у гуннов только наследственной власти, а не власти вождя вообще.
Консолидация первобытных племен – период длительный. Племенная организация проходит различные стадии развития, постепенно совершенствуясь. В 70-х гг. IV в. племена, объединенные общим названием «гунны», вероятно, были почти независимы друг от друга, союзные отношения между ними могли иногда уступать место соперничеству и враждебности. В «Деяниях» Аммиана Марцеллина есть сведения о том, что при завоевании Северного Причерноморья какая-то часть гуннов сражалась против своих соплеменников на стороне гревтунгов Витимира[919]. Из этого мы можем заключить, что союз гуннских племен носил только военный характер и потому был непрочен. Во главе этой федерации стоял военный предводитель, вождь наиболее сильного племени, выдвинувшийся благодаря богатству и военным успехам. В рассказе Гермия Созомена о переправе гуннских племен через Боспор Киммерийский вождь, руководивший походом, назван правителем[920]. Иордан называет по имени вождя, напавшего на гревтунгов[921]. На рубеже IV–V вв., когда гунны вступают в непосредственные контакты с Римской империей, в античном мире становятся известны личные имена их вождей. Один из них, Ульдис (или Ульд), как об этом свидетельствуют греческие авторы, то вступал в союз с римлянами, то разорял их придунайские провинции[922].
Из «Истории» Олимпиодора известно, что племена гуннов, продолжавшие в начале V в. кочевать в Северном или Северо-Западном Причерноморье, возглавлялись вождями (ρηγες),[923] с которыми, очевидно, следует сопоставить «предводителей больших масс народа» (…ανδρας των βαδιλείων Σκυθων και πολλου πλήθους αρχοντας) Приска Панийского.[924] Согласно Олимпиодору, среди гуннских вождей складывается определенная иерархия: он упоминает Харатона, «первого из вождей» (ο των ρηγων πρωτος).[925]Выражение Олимпиодора «первый из вождей» не дает ответа на вопрос, стала ли должность вождя федерации племен гуннов наследственной в начале V в. С уверенностью можно только утверждать, что один из вождей пользовался наибольшим авторитетом. Следует также заметить, что вожди гуннов сохраняли свое главенствующее положение и в мирное время (посольство 412 г. относится к довольно спокойному для степей Причерноморья периоду[926]); следовательно, нет оснований видеть в них, как это делает Томпсон, исключительно «военных предводителей, власть которых исчезала с окончанием военных действий»[927], так как не имела никаких экономических и социальных предпосылок.
Для понимания структуры всего гуннского общества важно свидетельство Приска Панийского об одном из племен гуннов, акацирах. Сведения Приска позволяют судить о сохранении родо-племенной организации у гуннов, живших в южнорусских степях и в середине V в.[928] «У этого народа (акациров. – И.Е.) было много вождей по племенам и родам;[929] император Феодосий послал им дары (πολλων κατα φυλα και γένη αρχόντων του ''εθνους, Θεοδόσιος ο βασιλεύς 'εκπέμπει δωρα…), для того, чтобы они по взаимному соглашению отказались от союза с Аттилой и предпочли союз с римлянами. Но посланный с дарами роздал их не по порядку каждому из правителей народа[930] (των βασιλέων του ''εθνους), так что Куридах, старший по власти (πρεσβύτερον ''οντα τη αρχη), получил дары вторым и, как обиженный и лишенный принадлежавших ему даров, призвал Аттилу против своих соправителей (κατα των συμβασιλευόντων)»[931]. Главный из вождей акациров не обладал реальной властью над остальными либо потому, что они все уже подчинялись непосредственно Аттиле, либо потому, что Куридах был первым среди равных. Второе предположение представляется более вероятным. Ведь, если бы припонтийскими акацирами твердо управлял Аттила из своей ставки в Паннонии, то вряд ли бы они могли иметь такое серьезное значение для Империи, чтобы умилостивлять их дарами. Помимо этого соображения, из данного контекста Ириска следует, что до описываемого им эпизода 448 г. племена акациров состояли только в союзных отношениях с главными силами Аттилы, т. е. в их внутреннюю жизнь он не вмешивался. Поэтому можно предположить, что родо-племенная организация акациров представляет собой уменьшенную копию социальной структуры совокупности всех гуннских племен несколько более раннего периода. Следовательно, в начале V в. первый из вождей Харатон не мог единовластно распоряжаться всеми гуннами, остальные вожди были его соправителями. О наследственной передаче власти пока говорить не приходится. Однако иерархия, складывающаяся внутри правящего слоя гуннского общества (родовая аристократия, старейшины – вожди отдельных племен – верховный вождь), свидетельствует о его укреплении и постепенной консолидации.
Основным занятием гуннов является война, недаром Аммиан Марцеллин называет их «самыми яростными воителями»[932]. Уже в 387 г. Амвросий Медиоланский упоминает гуннов-наемников[933], а один из панегиристов в 389 г. восхваляет государственную мудрость Феодосия, поставившего бывших врагов под знамена Рима[934]. Сохранилось любопытное свидетельство Ириска о двух участвовавших в набеге на Восток в 395 г. гуннских вождях, Басихе и Курсихе, которые впоследствии приезжали в Рим «…для заключения военного союза»[935]. Чем закончилась их миссия, неизвестно. Но, возможно, они вместе