Ехали в Сибирь больше месяца. Приехали в Зеньково, близ Прокопьевска 12 июля. В августе весь. лагерь перевели на Тырганские уклоны близ Прокопьевска. Там на траве мы начали строить забор, палатки и т. п.
Жизненные условия хуже, чем я могу сказать: 600 граммов мокрого хлеба, два раза пол-литра баланды (вода с капустными листьями). Медикаментов нет. В 1945–1947 годах умерло приблизительно 600 казаков (старики эмигранты) и 160–200 немцев. Режим очень строгий, писать не разрешали, двенадцать часов рабочего времени. Очень плохо было.
Рядовых казаков уже в 1946 году расконвоировали. Младший командный состав и тех офицеров, что не попали под суд СМЕРШа до марта 1947 года, освободили. На родину, конечно, не пустили. Они живут там; некоторые устроились даже ничего.
Из нашего лагеря убежало в течение 1945–1947 годов 90 казаков, из которых поймали около десяти человек, и 25 немцев, которые были все пойманы. Лично я убежал 19 июля 1946 года, но на четвертый день волжские немцы меня предали. (Обер-лейтенант Герхард Петри — настоящий немец из Германии, научившийся говорить и писать по-русски. — В. Н.).
В конце 1949 года красные осудили всех немцев и офицеров казачьего корпуса на 25 лет коллективно. Рядовых немцев посылали домой.
В октябре 1953 года совершенно неожиданно нас всех вместе с «амнистированными», как говорили большевики, отправили домой.
С казачьим приветом, искренне уважающий Вас
Г. Петри.
3. Письмо от 17 июня 1954 года.
<…> Теперь я очень хочу Вам дать как можно более точные сведения и ответить на Ваши вопросы.
4-й Кубанский полк попал в плен к титовцам 8–9 мая 1945 года. Там они были в каком-то селении в лесах Штирии и сдали оружие. Титовцы относились к ним, можно сказать, ничего. Они были отпущены по приказу англичан и за два дня с лошадьми и повозками вернулись в резиденцию корпуса около Альтгофена.
Какие английские части передавали нас большевикам, я сказать точно не могу, 34-я или 46-я. Знаю только, что на танках и на машинах был знак железный кулак. Это знаю точно.
26—28 мая все немецкие офицеры были в одном бывшем лагере РАД (Райхсарбайтединст — рабочая сила) в селе Гриффен. Обращались с нами корректно, отобрали только фотоаппараты, компасы и бинокли. Кормили нас очень хорошо, охраняли нас строго — танками и пулеметами.
На камионах нас вывезли в 7 часов утра 28 мая до Юденбурга. На протяжении всей дороги стояли танки, пулеметы и орудия, чтобы никто не убежал.
Передали нас МВД на мосту и собирали на заводе.
Тюрьму в Граце можно назвать сборным пунктом, где большевики собирали всех казаков и немцев, служивших с ними. В числе их были казаки из Лиенца, но я их не знал.
Кого еще вывезли из Граца я не знаю, так как мы были под строгой охраной. Как нам говорили конвоиры, где-то были и генералы Краснов, Шкуро и Доманов.
В Сибирь нас везли через Будапешт, Арад, Черновицы, Киев, Брянск, Москва, Курган, Омск, Новосибирск, Белово.
В Австрии и в Румынии нас кормили достаточно, а в СССР было особенно плохо было с водой. В 20-тонном вагоне помещалось по 44 человека, а потому не все имели возможность лежать. В Свердловске (Екатеринбурге) возили на дезинфекцию. Охраняли строго, из вагонов не выпускали Вагоны были оплетены проволокой.
В лагере нас было 2200 человек: из них 1600 казаков и 600 немцев, которые служили в 15-м корпусе. Первый месяц мы были в карантине, но все нас гоняли на колхозные работы.
На второй день по прибытии в лагерь пытались бежать через забор двенадцать казаков, но их заметила стража и все они были убиты. Между ними был старший лейтенант Сапиркин (он был у меня командиром эскадрона — хороший офицер).
Если кто из бежавших был пойман, то его сильно били, сажали в карцер, а потом три месяца штрафного взвода. Там 14 часов работы и очень строгий режим.
Так называемые расконвоированные жили в районе Прокопьевска, жили в лагере, но в сравнении с другими гражданами — плохо.
(Далее автор письма говорит о жизни в Германии и о тамошних настроениях. — В. Н.).
… Сейчас здесь такая тенденция против войны, против того, что было. Люди интересуются только деньгами — чем больше их накопили, тем лучше.
Я был с 1933 года солдатом и с апреля 1941 года офицером, на всех фронтах. У меня десять боевых наград, но сегодняшнее человечество я понять не могу. Думают, что большевики такие же люди как и мы, не хотят понять, какую опасность они несут.
Я воевал достаточно, но против коммунистов, и русских и немецких, и против каких-либо других, хотя и люблю жизнь, а пошел бы воевать, хоть и сейчас. У нас один противник — коммунизм. Наш лозунг: борьба с коммунизмом, где бы он ни появился.
Ваш Герхард Петри
Из воспоминаний бывшего заключенного
Полковник А. М. Протопопов ранее служил в Русском Корпусе, затем комендантом штаба в Казачьем Стане, откуда он был вывезен 28 мая 1945 года «на конференцию», а дальше в Сибирь. По отбытии 10-летнего срока в советских концлагерях, отпущен за границу, куда прибыл в феврале 1956 года. Из его воспоминаний ниже печатается лишь та часть, в которой говорится о судьбе некоторых старых русских эмигрантов-казаков.
<…> Из лагеря Потьма были освобождены некоторые старые русские эмигранты. Отдельные из них добровольно остались в Советском Союзе, уехав к родственникам.
К таким относятся:
известный по Первой мировой войне летчик генерал Ткачев и генерал Соламахин, уехавшие на Кубань (вернее предположить, что генералы Ткачев и Соламахин задержаны в СССР, как бесподданные. — В. К); полковник Егоров, Ф. Лазарев, И. Мазанов, П. Шевырев, Б. Сутулов — уехали на Дон; генерал Рубашкин, полковники Шмелев, Ясевич, войсковой старшина Кудинов — ожидали отправки в Болгарию; Игорь Кравченко, Ф. Вяткин, Б. Дабижа, Петрович-Странич, Новак — должны были выехать в Югославию; Ламзаки, Борисенко и Баран оправлялись в Румынию.
Старый эмигрант из Манчжурии, Удачный, выехал к сестре в Казань. Отец и сын Наумовы остались в Новосибирске. Старый дроздовец Михайлов, проживавший как эмигрант в Болгарии, выехал в Саратов.
Многие старые эмигранты попали в инвалидный дом в Потьме: Сомов, Погульский, Телегин, Серии, Писарев и другие.
По имеющимся у меня данным, из Советского Союза в Европу вернулись: в Германию — 11, в Австрию — 9, в Бельгию — 2, во Францию — 6, в Грецию — 3 человека.
Старые эмигранты, не сумевшие доказать свое иностранное подданство, задержаны в СССР. (Из перечисленных лиц некоторые впоследствии выехали в разные государства Европы.)
А. М. Протопопов
Переживания казака в Лиенце, в Граце и в пути «на родину»
Казак станицы Новоминской Кубанского Войска Степан Иванович Троценко, переживший трагедию в Лиенце, захваченный большевиками и отправленный в Грац, бежал по пути в Будапешт и о своих переживаниях того времени поведал следующее.
<…> Когда выяснилось приближение краха Германии, Степан Иванович, как и многие казаки-одиночки, находившиеся на территории Германии и Австрии, пошел в Италию на присоединение к группе Походного атамана Доманова.
24 апреля 1945 года больной и немощный он прибыл в Италию и поселился в Каваццо, в Уманской станице. Пробыв там три дня, он был отправлен в центральный инвалидный дом в село Алессо, переименованное донцами в Новочеркасск. Но в ближайшие дни село это подверглось бомбардировке с воздуха, вследствие чего, инвалидный дом решено было перевести в другое место.
Семь человек инвалидов и две сестры милосердия под командой донца есаула Лазарева в последних числах апреля вышли через Каваццо и Толмеццо, достигли селения Оваро, где есаулу указано было организовать инвалидный дом. Шли на подводах.
В Оваро была сотня есаула Назыкова и больница.
Еще до прибытия Лазарева, примерно первого мая, итальянские партизаны предложили Назыкову сдать оружие. (Этот офицер — по происхождению, по-видимому, перс, прибившийся к донцам. С ним я познакомился в Новогрудке и еще тогда он обратил на себя внимание своей храбростью. Доманов за что-то предал его суду, ему грозило разжалование, но я за него заступился. — В. Н.).
Есаул Назыков укрепился в школе, где у него было 92 казака, в немецком клубе — 32 человека и километрах в двух за селом пост силою в 21 человека.
В момент прибытия в Оваро инвалидов, там были итальянские партизаны. Они захватили инвалидов и, стреляя через их головы, повели к немецкому клубу. Когда казаки Назыкова, там находившиеся, увидели инвалидов, они закричали им, что за дверями у них пулемет и чтобы они, выбив соседнее с дверями окно, лезли в него. В то же время они начали засыпать партизан ручными фанатами. Один из прибывших инвалидов выбил оконную раму и все они, как и сестры, прибывшие с ними, были втянуты внутрь. Это было, примерно, в два часа ночи на 2 мая. Партизаны пробовали наступать на помещение клуба и трассирующими пулями обстреливали здание поста. Им удалось его зажечь, но в девять часов 2 мая пошел дождь и погасил огонь.
Партизаны кричали казакам, что вся домановская группа сдалась, что полки положили оружие. Это была провокация, так как казаки и горцы с оружием в руках вышли на север к австрийской границе, а полковник Лобысевич еще держался в Джемоне.
Донец вахмистр Петр Абрамович Нелидов, возглавлявший казаков в школе, им не поверил и лично, под страшным огнем партизан, отправился к немецкому клубу, отстоявшему от школы в нескольких десятках шагов, чтобы связаться с Назыковым.
Назыков приказал ему:
— Не верь никому, кроме меня и своей души! Бей всех, кто попытается [напасть на тебя]!
Партизаны продолжали наступление. Назыков отражал его фанатами, причем один их автомобиль был разбит и 11 партизан убито. Тела их остались на месте.
Как раз в это время подошли конные казаки, шедшие на выручку, а вскоре и юнкера, прибывшие несколькими группами. Увидев приближение помощи, Назыков крикнул: «Бей партизан!..» По ним был открыт сильный ружейный и пулеметный огонь, а также полетели фанаты.