— Естественно. Ясно, ты напугана. Она всю жизнь только и говорила вам, что вы должны делать, и любить, и хотеть, и устраивала всё для вас так, что вы ни шага самостоятельно ступить не могли, ни одна собственная мысль вам в голову не приходила. А потом вдруг она становится старой, а твой папа умирает. И она выпускает бразды правления из рук. Ты что не понимаешь? А теперь — твой черед. Это своего рода смена караула, и она абсолютна права. Такое случается всё время, это неизбежно.
Она какое-то время разглядывала узенькое, неопределенное лицо Розы с боязливым ртом, а потом грубо подытожила:
— Попытайся уяснить себе, что твоя королева больше на в силах править, — и более мягко добавила: — Поди сюда! Нечего вешать нос, я хочу, чтобы ты была свободна и держала нос по ветру. Хоть ненадолго забудь её.
И Роза, отпрянув отрезала:
— Теперь, верно, королевой должна стать ты, не так ли, а?
— Боже мой! — произнесла Елена. — Эти старые дочки со своими маменьками. Никогда мне от них не отделаться. Это безнадежно.
Роза заплакала, и её утешили.
Она очень боялась, когда Елена впервые пришла к ним. Но с самого начала всё шло хорошо, Елена сумела сделать маму весёлой, даже игривой, ей удалось заставить её рассказывать о своей жизни совершенно по-новому. Все вместе они много смеялись. Роза хохотала, она дух перевести не могла от колоссального облегчения и благодарности. Да и потом, когда Елена приходила, мама продолжала вспоминать о давным-давно минувших событиях, но вовсе не о тех историях, которые её дочь слышала столько раз.
То, что она рассказывала, внезапно обрело краски, все её встречи и странствия, её разочарования и удачи в работе и любви стали убедительными и очень живыми. Это Елена придала им жизнь,
Елена, что нашла подход к маме, развлекая её с несколько небрежно улыбкой, означавшей взаимное понимание. Елена была волшебницей, умевшей извлекать что угодно из своей шляпы. Если только хотела. Но теперь она убрала свою шляпу на полку и больше не приходила.
— Лучше мне держаться подальше, — сказала Елена. — Что она, собственно говоря, знает?
— Ничего. Она ничего не знает о подобных вещах. Но она разочарована тем, что ты больше не приходишь.
Елена, пожав плечами, ответила, что весь её запас исчерпан, и она не любит повторяться. А когда она была у них в последний раз, всё получилось как-то нелепо. Роза знала, что произошло.
Они сидели на диване и смотрели телевизор, а когда экран погас, продолжали сидеть рядом друг с другом. И внезапно тишина стала чересчур напряженной. Ничего общего с передачей она не имела, то был совершенно безликий репортаж о болотных птицах.
Елена выпрямилась, а её рука за маминой спиной ощупью искала руку Розы. Роза отпрянула. Тогда Елена положила руку на мамино плечо.
— Птицы, — медленно сказала она, — огромное болото, куда никто не приходит, миля за милей вода, и тростник, и птицы, о которых мы ничего не знаем и которые ничего общего с нами не имеют. Разве это не странно?!
Мама сидела очень тихо. Потом поднялась и сказала:
— Знаешь, ты какая-то наэлектризованная. Руки у тебя — электрические. И засмеялась на свой лад — захихикала. Роза, почувствовав, что покраснела, разглядывала их обеих: Елену, откинувшуюся с улыбкой на спинку дивана, и маму, которая, стоя, смотрела на Елену через плечо. Собственно говоря, ничего не произошло, вообще ничего, лишь взаимный интерес стал слишком сильным и напряженным… Елена сразу же после этого ушла.
«Я должна подарить маме это путешествие. Я должна спешить, вскоре времени на это не будет. Я должна найти одно единственное место, самое лучшее место, вселяющее как покой, так и восхищение, место, достаточно далекое, чтобы быть настоящим путешествием, но не слишком отдаленное, на случай, если она заболеет. Мне надо вовремя забронировать отели и попытаться получить отпуск в банке. Там не должно быть слишком жарко, надо разузнать про климат. Ехать поездом очень напряжённо, самолёт опасен для старых людей, у них может быть плохо с сердцем при посадке. Если посадка будет слишком жёсткая…»
— Елена, ты бывала в таком месте, которое называется Гафса?
— Боже упаси! Что это за место? Она хочет туда?
— Она и сама не знает… Она что-то сказала о каком-то месте в Северной Африке, которое называется Гафса.
— Бедная маленькая мышка, — пожалела Розу Елена, — неужели ты ждёшь, чтоб я спланировала ваш путешествие? Я, наверное, испугаю тебя? Я просила стипендию на поездку и теперь, похоже, получу её.
Она, не отрывая взгляда, смотрела на Розу, и наконец произнесла:
— Твоё лицо сжимается. Ничто не может сделать его таким маленьким и серым, как необходимость выбирать и принимать решения.
— Но у нас ведь есть время, масса времени, — пробормотала Роза.
Елена ответила:
— Не будь так уверена… Затем она легко и беззаботно заговорила о совершенно других вещах, она как бы спряталась от опасности и отрешилась от неё, передав своей подруге.
Странный подарок!
В тот день, в весенне-зимнее воскресенье, мама читала лёжа, как бы путешествуя вдоль берега Южной Америки.
— Флориана полис, — читала она. — Рио-Гранде, Сан-Педро, Монтевидео. Там течёт река Рио де Плата… Сант-Антонио… — она шептала эти названия.
— Послушай-ка, — сказала Роза. — Что ты знаешь об этих местах? Ничего! Вообще ничего! Неужели у тебя нет ни малейшего желания почитать о них, узнать побольше? Почему ты никогда не читаешь описания путешествий? Всё время тратишь лишь на книги о всяких убийствах.
В голосе её звучала злоба, и она сама слышала это.
— Право, не знаю, — ответила мама. — Там такие красивые названия… Возможно, мне нравится лишь думать о том, как выглядят эти места… И ещё книги об убийствах… Знаешь, они так успокаивают. И мне интересно, когда я пытаюсь вычислить убийцу, прежде, чем сам автор раскроет свои карты.
— Хихикнув, она добавила: — Правда, иногда я заглядываю в конец книги. Невероятно, сколько хлопот они причиняют себе, чтобы одурачить читателя. Большей частью очень интересно. Но я знаю, куда я хочу. В Гафсу можно было бы поехать.
И словно вздымающее свои волны море, нахлынула на неё любовь к маме, совершенно беспомощной. Она сказала.
— Мы поедем! Поедем куда-нибудь! Поедем сейчас! Но ты теперь абсолютно уверена, что хочешь именно в Гафсу?
Мама сняла очки и улыбнулась.
— Роза, — сказала она, — ты не должна так печалиться. Иди сюда! Тебя бросили в одну-одинёшеньку в лесу?
Они разыграли свою обычную игру. Она как можно ближе прижалась лицом к маминой шее.
— Да, меня бросили в лесу.
— А кто-то найдёт тебя?
— Да, кто-то найдёт меня.
И всё время мамины руки ласкали её затылок. Внезапно прикосновения этих рук стали невыносимы, вспыхнув, она вырвалась, но не произнесла ни слова. Мама снова взяла географический атлас и слегка повернулась к стене.
В два часа дня они поели: на обед была воскресная курица с овощами.
Она опустилась к телефонной будке и позвонила.
— Можно прийти?
— Ну, приходи! Только предупреждаю, я не в настроении. Ты знаешь, я ненавижу воскресенья! Каждый раз, когда Роза входила в эту голую серьёзную комнату, её била дрожь ожидания, беспокойства, казалось, она рискнула ступить на ничейную землю, где можно ожидать чего угодно. В комнате никого не было.
— Привет! — поздоровалась Елена, стоя в дверях кухни, в пуках она держала два стакана. — По-моему, спиртное понадобится. Почему ты в плаще? Тебе холодно?
— Здесь чуточку холодно. Я сниму его позднее. — Роза взяла стакан и села.
— Ну, маленькая мышка подумала?
— О чём ты?
— О, ни о чём, — ответила Елена. — За великое путешествие!
Роза выпила, не произнеся ни слова.
— Когда ты так сидишь, — продолжала Елена, — на самом краю стула и в плаще, ты похожа на пассажирку или даже багаж на железнодорожной станции. Когда отходит поезд? Или вы летите?
Она кинулась на кровать и закрыла глаза.
— Воскресенья, — сказала она. — Ненавижу их. Есть у тебя сигареты?
Роза бросила свою пачку сигарет, и это был жестокий бросок. Пачка угодила Елене прямо в лицо.
— Во-от как, — протянула Елена, не шелохнувшись, — вот как, мышка может и рассердиться. Ну, а как насчёт зажигалки? Попытайся ещё разок!..
— Ты знаешь, — воскликнула Роза, — ты очень хорошо знаешь, что я не могу уехать и оставить её одну! Это исключено. Мы достаточно поговорили об этом. Нет никого, кто мог бы пожить у неё, пока меня не будет. Я не могу впустить туда чужого человека!
— Хорошо, хорошо, — сказала Елена. O`kay. Все ясно. Она не может держать чужого человека. Она может быть только с тобой! Всё ясно.
Роза поднялась.
— Ну, я пойду, — сказала она, чего-то ожидая…
Елена по-прежнему лежала, глядя в потолок, с незажжённой сигаретой во рту. Где-то в доме играли на пианино, звуки доносились совсем слабо, едва-едва. Там всегда играли по воскресеньям и всегда опереточные мелодии. Она подошла к кровати и щелкнула своей зажигалкой.
— Теперь я пойду, — повторила она.
Елена подняла голову и, опершись на локоть, зажгла сигарету.
— Как хочешь, — ответила она. — Здесь не так уж весело.
Роза спросила:
— Налить тебе?
— Да, спасибо!
Она взяла стакан на кухне. Здесь не было никаких занавесок, никакой мебели, всё было только белым.
Стоя посреди кухни, Роза почувствовала, что её тошнит, у неё появилось чувство нависающей катастрофы. Что-то противное надвигалось на неё, что-то неотвратимое.
«Я не справлюсь с этим… Никому с этим не справиться. Но я ведь ничего не обещала, вообще ничего, ведь это была только игра, просто слова, Елене следовало бы понять, что это несерьезно… Я никуда не поеду! Ни с кем…»
— Что с тобой? — спросила рядом с ней Елена.
— Мне плохо. Меня, кажется, сейчас вырвет!
— Вот раковина, — сказала Елена. — Наклонись… Попробуй! Сунь пальцы в горло. — её сильные руки сжимали лоб Розы, и она повторяла: — Делай так, как я говорю. Пусть тебя вырвет, может, тогда с тобой можно будет поговорить.