Вероятно, самое важное, что необходимо уяснить, – это то, что ответственность за поддержание экономики нужно возлагать не на торговлю, а на монетарные и фискальные органы, включая Федеральный резерв и администрацию. Надо признать, что свою работу они выполнили не лучшим образом. Однако будет наивным полагать, что торговля сможет сгладить последствия их ошибок. На самом деле, если бы ФРС качественно выполнила свою работу, экономика действительно пришла к состоянию полной занятости, а убежденность администрации в том, что торговые соглашения стимулируют создание новых рабочих мест, оправдалась, Федеральный резерв, в свою очередь, отреагировал бы тем, что повысил процентные ставки и тем самым свел на нет все положительные моменты, якобы возникшие благодаря торговым соглашениям и созданию новых рабочих мест.
Бесчестность – далеко не лучшая политическая стратегия, соответственно и продвижение торговых соглашений не может ассоциироваться с честной государственной политикой.
Статьи «На темной стороне глобализации» и «Пародия на свободную торговлю» были написаны в тот момент, когда президент Обама продвигал новые торговые соглашения между США и странами по другую сторону Атлантики и Тихого океана. Помимо того, что торговые соглашения совсем не гарантируют создание новых рабочих мест (и, вероятнее всего, даже их уничтожают), их пагубное влияние распространяется сразу на многие сферы. Так, например, в результате торговых соглашений может увеличиться и без того высокий уровень неравенства в стране. То, что подобный побочный эффект может произойти, было давно признано, тем не менее политики предпочитают об этом не упоминать. Более того, ирония заключается в том, что многие особенно ярые сторонники свободной торговли крайне неохотно поддерживают инициативы, способные смягчить хотя бы часть ее побочного эффекта.
Логика того, что торговые соглашения ведут к увеличению неравенства, очень проста. Взаимосвязь проявляется наиболее отчетливо в мире совершенных рынков – фантазийном мире, который многим сторонникам глобализации кажется идеальным. В таком мире товары, капитал и, да, даже рабочая сила могут беспрепятственно перемещаться. В таком случае стоимость неквалифицированной рабочей силы (или любого другого фактора производства) должна быть одинаковой в любой точке мира. Это означает, что неквалифицированный работник в США получал бы такую же зарплату, как и неквалифицированный работник в Китае или Индии. Более того, уровень этой зарплаты скорее был бы приближен к тому, который существует в Китае или Индии, нежели в Америке. Настоящее озарение случилось с современной экономикой, когда она поняла, что торговля товарами и услугами является превосходной альтернативой свободному перемещению капитала и рабочей силы: когда Китай поставляет продукцию своих трудоемких отраслей, он повышает спрос на китайскую рабочую силу и снижает его на рабочую силу в Америке, соответственно, повышая уровень заработной платы там и снижая его здесь. В результате либерализации торговли сокращается разница между размером заработной платы неквалифицированной рабочей силы в этих двух странах. И более вероятно, что сократится уровень зарплаты наших рабочих, чем вырастет уровень зарплаты у них.
Хотя экономисты долгое время спорили о значимости этого эффекта в сравнении с другими факторами, способствующими росту неравенства в обществе, сейчас наблюдается все большее единодушие в отношении того, что влияние торговли на уровень заработной платы и неравенства действительно очень велико. В тех регионах страны, которые раньше производили товары, теперь импортируемые из Китая, снизился уровень занятости и зарплат.
К сожалению, наши торговые соглашения не сбалансированы, что только увеличивает их вклад в усугубление неравенства. Пропагандисты этих соглашений серьезно потрудились для того, чтобы добиться свободного потока не только товаров и услуг, но и капитала. В результате этого принципиально изменилось положение рабочих в переговорах. Если они потребуют достойную заработную плату, работодатель может пригрозить перенести производство в другую страну, понимая, что для перемещения его фирмы и продукции нет никаких барьеров. Это, несомненно, сильно бьет по уровню заработной платы.
Как это ни парадоксально, многие сторонники глобализации не только предлагают ничего не делать для того, чтобы помочь пострадавшим от ее издержек, но и заявляют, что рабочие должны принять как данность снижение гарантий сохранности рабочего места и сокращение предоставляемых государством услуг: таковы требования глобализации, и мы должны их выполнять, если хотим быть конкурентоспособными. По сути, они признают, что рабочим придется взять на себя удар, нанесенный процессом глобализации. Как в случае, когда рабочие страдают, нужно понимать то, что глобализация приносит пользу стране в целом? Ведь, по сути, это означает лишь следующее: все блага глобализации достаются представителям верхушки, корпорациям и их владельцам.
В этих двух эссе я рассказываю о том, что новые торговые соглашения могут принести еще больший вред. Вероятно, это одна из причин, по которой переговоры о них проводились в режиме большой секретности. Поскольку тарифные барьеры уже не актуальны, новые соглашения подразумевают усиление барьеров регуляторных, в частности продвижение несбалансированной системы интеллектуальной собственности (которое выражается, например, во взвинчивании цен на лекарства и невозможности выхода на рынок производителей более дешевых препаратов-дженериков) и ослабление регулирования, которое должно защищать окружающую среду, работников, потребителей и саму экономику.
Особое беспокойство вызывают положения, которые эвфемистично преподносятся под маркой «условия инвестиций» и разработаны будто бы для того, чтобы защитить право собственности. Казалось бы, кто может возражать против этого? Но когда Соединенные Штаты предложили точно такие же условия в трансатлантическом соглашении с Европой, многие подняли брови от удивления. Стало очевидно, что в действительности затевается что-то совсем другое. В Европе в плане защиты прав на интеллектуальную собственность все прекрасно и ничем не хуже, чем в Америке. Даже если в европейской системе охраны интеллектуальной собственности есть проблемы, совершенно непонятно, почему кто-то станет менять ее только в отношении иностранных компаний, но не в отношении европейских? У Европы есть своя система регулирования и судебная система. Зачем кому-то может понадобиться менять хорошо продуманную и так же хорошо реализуемую (предполагающую равную защиту обеим сторонам и прозрачность судопроизводства, опирающегося на убедительные правовые прецеденты) систему разрешения споров (в данном случае между компаниями и государствами) на судебные разбирательства, проводящиеся в тайне, с судьями, которые часто имеют конфликт интересов с другими участниками процесса, без нормальных условий для апелляции и судебного пересмотра? Если причудливая форма судопроизводства, продвигаемая вместе с этими соглашениями, так хороша, то почему бы не применять ее более обширно? Более того, вероятно, целесообразно инициировать общенациональное обсуждение в Конгрессе при участии и главенствующей роли Генерального прокурора и судебных комитетов, а не Торгового представительства США и комитетов, занимающихся вопросами торговли?
В этих статьях я утверждаю, что новые торговые соглашения призваны служить интересам корпораций, так как предполагают такой режим регулирования, который они не имели бы никаких шансов получить в процессе открытых демократических обсуждений. Эти соглашения стремятся разрушить систему гарантий, которые действовали последние 50 лет, и самые недавние из них предназначались для борьбы со злоупотреблениями в финансовом секторе. По всему видимому, эти соглашения способны даже ограничить участие нас и наших партнеров в регулировании финансового сектора.
Помимо этого целый ряд положений в этих соглашениях связан с интеллектуальной собственностью. Права в сфере интеллектуальной собственности, безусловно, важны, но, впервые столкнувшись с этими вопросами в рамках уругвайского раунда международных торговых переговоров еще в эпоху администрации Клинтона, я убедился в том, что данные положения в соглашениях придуманы отнюдь не для того, чтобы содействовать научному прогрессу. Их задача – потуже набить кошельки корпораций преимущественно в фармацевтической и развлекательной сфере. Более того, существуют серьезные опасения, что некоторые из этих положений даже тормозят научный прогресс.
Положения об интеллектуальной собственности в новых торговых соглашениях настроены особенно агрессивно в адрес лекарственных препаратов-дженериков. Парадоксально то, что Обама, который так активно продвигал законопроект, обеспечивающий более эффективную и доступную систему здравоохранения, теперь готов перечеркнуть свои же собственные усилия заключением соглашений, из-за которых цены на лекарственные препараты неминуемо вырастут.
В статье «Как интеллектуальная собственность способствует усугублению неравенства» я развиваю тему роли интеллектуальной собственности в увеличении раскола в обществе и рассматриваю в качестве примера нашумевшую историю, связанную с тем, что одна частная компания попыталась запатентовать тест на определенный набор генов, отвечающих за предрасположенность к раку груди, и, таким образом, вынуждать людей, желающих выяснить, насколько они подвержены риску заболевания, пользоваться именно их тестом, что, разумеется, позволило бы этой компании как угодно взвинчивать цены. Возможно, самым ужасным проявлением неравенства является лишение права на жизнь, а ведь именно это и делает наша система медицинской интеллектуальной собственности. К счастью, в приведенном примере Верховный суд признал патенты недействительными. Но примечательно то, что даже после признания этих патентов недействительными против других компаний, предлагающих тесты на эти гены по более низкой цене, выдвигались судебные иски.
Закон об интеллектуальной собственности не был дан нам богом. Он – дело рук человека. Это социальный конструкт, который задумывался для того, чтобы стимулировать инновации и распространять знание. Но законодательство в отношении интеллектуальной собственности включает в себя множество тонкостей, которые, будучи неверно интерпретированы, могут воспрепятствовать внедрению инноваций. Так, например, предполагается, что патент выдается только за новые идеи, именно поэтому закон содержит стандарт новизны. Нововведение должно быть достаточно новым. Ко всему прочему, патенты выдаются на ограниченный срок – на 20 лет. Фармацевтические компании стремятся расширить свою монопольную власть, периодически привнося незначительные улучшения в свои препараты. Это называется обновлением патентов. Индия заняла жесткую позицию: она отказалась признать патент на якобы новую версию лекарства, по факту претерпевшего лишь минимальные изменения. В статье «Мудрое решение Индии» я объясняю, почему Индия поступила абсолютно правильно. С того момента, однако, США оказывают давление на Индию, добиваясь изменений в ее политике и рассчитывая на то, что ее новое, лояльное к бизнесу правительство, возглавляемое премьер-министром Нарендрой Моди, окажется более сговорчивым.