дунлуань){135}. Нам на Западе, где юристы чаще всего преследуют собственные интересы, странно видеть юристов, стремящихся к подобным радикальным переменам. Сейчас, однако, юристы (в 2007 году в Китае их насчитывалось лишь 150 тыс.) оказывают огромное влияние на быстро развивающуюся публичную сферу. Социологические опросы показывают, что они “желают политической реформы… и глубоко недовольны политическим статус-кво”. Это указывает не только на вмешательство государства, которому юристам часто приходится противостоять, но и на ненадежное экономическое положение. Высказывания вроде следующего, принадлежащего юристу из провинции Хэнань, напоминает о временах, когда юристы шли в авангарде перемен в англоязычном мире (и в южноазиатских антиколониальных движениях): “Верховенство права основано на демократии; права основаны на верховенстве права; защиты прав не было бы без прав, а юристы обязаны их защищать”{136}.
Падение Бо Силая в 2012 году свидетельствует о том, что кое-кто в компартии прислушался к этим доводам. Чжан Яньшэн (генеральный секретарь научного совета при Государственном комитете по развитию и реформам), выступая в июне того же года в городе Шэньчжэнь, заявил: “Мы должны двигаться к реформе на основе норм и права… Если такая реформа не начнется, Китай ждет большая беда, ждут серьезные неприятности”{137}. Неизвестно, окажется ли успешнее предыдущих нынешний эксперимент по пересадке на китайскую почву сугубо западного представления о верховенстве права. Не зря Хэ Вэйфан предостерег китайцев от слепого копирования английской или американской правовых систем. “Один персонаж [Моток] в пьесе Шекспира «Сон в летнюю ночь» превратился в осла. Второй [Клин], увидев его, воскликнул: «Господь с тобой! Тебя преобразили»[16], – пишет Хэ. – Это очень напоминает перенос западной системы в Китай”. Общее право, пересаженное в китайскую почву, может оказаться в том же положении, что и бедный Моток: с ослиной головой, но не осел{138}.
Верховенство законников
Правовой ландшафт, как и улей политики, а также охотничьи угодья рыночной экономики, является неотъемлемой частью институциональной среды, в которой мы обитаем. Подобно природному ландшафту, он естественный продукт длительного процесса (своего рода юридическая геология). Впрочем, на местность можно взглянуть и глазами Капабилити Брауна[17], то есть улучшить ее. Или, напротив, испортить (иногда безнадежно) необдуманным утопическим планированием. Восточный сад можно разбить в Англии, а английский – на Востоке. Но существуют естественные пределы заимствования.
Цветущую местность могут погубить и естественные факторы. Мансур Олсон утверждал, что все политические системы со временем становятся жертвами склероза, главным образом из-за рентоориентированного поведения влиятельных групп{139}. Вероятно, именно это мы наблюдаем сейчас в США. Некогда американцы могли похвастаться тем, что их система является эталонной. Для всего мира США были воплощением верховенства права. Теперь мы наблюдаем нечто иное: “верховенство законников”. Отнюдь не случайно среди конгрессменов столько юристов. Хотя их доля в Сенате уменьшилась по сравнению с началом 70-х годов, когда она составляла 51 %, сейчас она тоже немаленькая – 37 %. В Палате представителей юристы тоже уже не занимают 43 % мест, как в начале 60-х годов, однако и 24 % – их нынешняя доля – значительно выше показателя английской Палаты общин (14 %){140}.
Олсон указывал: чтобы покончить с удушающим наследием непотизма и коррупции и упрочить верховенство права (в понимании Бингема и Дворкина), может потребоваться внешнее потрясение (например поражение в войне). Нужно молиться, чтобы США смогли избежать болезненной терапии. Но как реформировать систему, если она сгнила изнутри?
В главе 4 я покажу, что запрос на реформу (и там, где говорят по-английски, и там, где говорят по-китайски) должен исходить не из сферы общественных институтов, а от ассоциаций гражданского общества: от нас, граждан.
Глава 4Общество гражданское и негражданское
Как вычистить пляж
Лет десять назад я купил дом в Южном Уэльсе. Своим неприветливым побережьем, вечно мокрыми площадками для гольфа, следами былого промышленного расцвета и едва различимыми сквозь дождик зелеными холмами эта местность напоминала мне родной Эршир – только чуть теплее, ближе к аэропорту Хитроу и у местной команды по регби больше шансов одолеть сборную Англии.
Я купил дом главным образом потому, что хотел поселиться у моря. Но дело приняло неожиданный оборот: берег оказался безнадежно изгажен. Тысячи пластиковых бутылок покрывали песок и камни. На кустах шиповника трепетали целлофановые пакеты. Банки из-под пива и газировки ржавели в дюнах. Пакеты от чипсов носились по волнам, подобно медузам.
Откуда мусор? Отчасти это, конечно, заслуга местной молодежи. Но в гораздо большей степени виновато море. Я принялся (с растущим ужасом) читать о сбросе отходов в Мировой океан. Он (из-за того, что находится вне юрисдикции любого правительства) теперь напоминает свалку.
Пластик – в отличие от мусора, который попадал в воду в прошлом, – совсем не разлагается, почти не тонет и отдан на волю течений и ветров. К моему несчастью, течения и ветры Бристольского залива доставляют непропорционально большую долю североатлантического хлама прямиком на мой задний двор.
Озадаченный этим обстоятельством, я решил узнать у местных жителей, кто отвечает за уборку побережья. “Этим должен заниматься совет – он там, вниз по улице, – объяснил сосед. – Но он ничего не делает, видите?” Демонстрируя первые симптомы обсессивно-компульсивного расстройства я, отправляясь на прогулку, стал брать с собой мешок для мусора. Но исправить положение в одиночку я не мог.
Тогда я призвал на помощь волонтеров: приходите и помогите привести это место в порядок, а за ланч заплачу я. В первый раз явилось человек восемь-девять, и далеко не всех привела в восторг боль в спине и испачканные руки. Во второй раз дело пошло успешнее. Даже солнце выглянуло: такое здесь тоже случается.
Перелом произошел, когда за дело взялось местное отделение “Лайонс”. Прежде я не слышал об этом клубе. Он основан в Америке, как и “Ротари”. Оба клуба организовали около века назад бизнесмены из Чикаго, оба клуба – светские сетевые организации, члены которых посвящают время добрым делам. “Лайонс” поставил дело на такой уровень, до которого мне было очень далеко. Побережье преобразилось. Пластиковые бутылки упаковывались и вывозились. С шиповника исчезли полиэтиленовые “вымпелы”. Мерой нашего успеха стало заметное увеличение числа гуляющих – из местных жителей и приезжих.
Приключение в Уэльсе продемонстрировало мне могущество института добровольной ассоциации. Сообща, спонтанно, безо всякого участия государства, без оглядки на выгоду, без принуждения и насилия мы вернули унылому захолустью былую красоту. Теперь всякий раз, когда я иду поплавать, я задаюсь вопросом: сколько еще задач можно решить столь же просто и блестяще?
Выше я попытался взломать несколько плотно закрытых ящиков с ярлыками “Демократия”, “Капитализм”, “Верховенство права”. В заключительной главе я возьмусь за четвертый ящик – “Гражданское общество”. Может ли подлинно свободная страна процветать без активного гражданского общества, к которому мы так привыкли? Хочу подчеркнуть, что противоположностью гражданского общества выступает общество негражданское, в котором даже проблема антиобщественного поведения становится государственной проблемой. И я сомневаюсь, что новые социальные сети (я говорю об интернете) в каком бы то ни было отношении заменят прежние, настоящие сети – из тех, которые помогли мне вычистить пляж.
Возрастание и убыль социального капитала
Алексис де Токвиль в книге “Демократия в Америке” пишет[18]:
Америка сумела извлечь из права создавать объединения максимальную пользу. Там это право и сами объединения были использованы как мощное и действенное средство при достижении самых разных целей. Независимо от постоянных объединений, возникших в соответствии с законом и называемых коммунами, городами, округами, имеется множество других, которые своим рождением и развитием обязаны только воле индивидуумов. С первого дня своего рождения житель Соединенных Штатов Америки уясняет, что в борьбе со злом и в преодолении жизненных трудностей нужно полагаться на себя; к властям он относится недоверчиво и с беспокойством, прибегая к их помощи только в том случае, когда совсем нельзя без них обойтись… В Соединенных Штатах объединяются в целях сохранения общественной безопасности, для ведения торговли и развития промышленности, там есть объединения, стоящие на страже морали, а также религиозные. Всего может достичь воля человека, в свободном выражении себя приводящая в действие коллективную силу людей{141}.
Де Токвиль усмотрел в американских политических объединениях необходимый противовес тирании большинства, характерной для современной демократии. Однако в восторг его привели неполитические ассоциации[19]:
Американцы самых различных возрастов, положений и склонностей беспрестанно объединяются в разные союзы. Это не только объединения коммерческого или производственного характера, в которых они все без исключения участвуют, но и тысяча других разновидностей: религиозно-нравственные общества, объединения серьезные и пустяковые, общедоступные и замкнутые, многолюдные и насчитывающие всего несколько человек. Американцы объединяются в комитеты для того, чтобы организовывать празднества, основывать школы, строить гостиницы, столовые, церковные здания, распространять книги, посылать миссионеров на другой край света. Таким образом они возводят больницы, тюрьмы, школы. Идет ли, наконец, речь о том, чтобы проливать свет на истину, или о том, чтобы воспитывать чувства, опираясь на великие примеры, они объединяются в ассоциации