— Он кричал перед смертью? — спросил Маликада. Калижкан встал.
— Нет, не кричал. Он проклинал тебя.
— Жаль, что я этого не слышал. — В пещере скверно пахло, и Маликада приложил к носу надушенный платок. —Чем это пахнет?
— Моей скорлупой. Она отслужила свое и теперь гниет. А я не хочу тратить чары на то, чтобы продлевать ее жизнь.
— Скорлупой? О чем ты толкуешь?
— О теле Калижкана. Оно уже умирало, когда я вселился в него. Он затем и призвал меня, чтобы излечиться от рака, вместо этого я занял его тело. У него достало наглости полагать, что он может управлять Анхаратом, повелителем ночи.
— Ты несешь чепуху, колдун.
— Напротив, Маликада. Мои слова вполне осмысленны — смотря для кого, конечно. Я слышал, что ты говорил своему воину об измене и о дренаях, и ты совершенно прав: все зависит от точки зрения. Сканда считал, что ты его предал, но мы-то с тобой понимаем, что ты просто хранил верность своему делу — реставрации вентрийского трона. Ты, разумеется, предполагал сесть на него сам, но мне, с другой стороны, трон не нужен. Я, как и ты, верен своему делу — возвращению моего народа в мир, который некогда принадлежал нам и по праву, и как более сильным.
Маликада вдруг испугался и попятился бы прочь, однако ноги больше ему не повиновались. Он выронил платок, и его руки бессильно поникли. Парализованный, он попытался позвать на помощь, но не сумел издать ни звука.
— Не думаю, что ты стал бы моим сторонником в этом деле, — сказал тот, кто жил в Калижкане, — хотя ты, конечно, утверждал бы обратное, чтобы продлить свою жизнь на несколько мгновений, — Тело чародея стало мерцать, и Маликада увидел перед собой гниющий труп. Одна половина лица разложилась полностью, другая сделалась серо-зеленой и кишела червями. Маликада попытался закрыть глаза, но даже в этом ему было отказано. — Мой народ проиграл свою войну, но нас не истребили, а изгнали в серый, бездушный мир, который лежит бок о бок с вашим. Мир без красок, без вкуса, без надежды. Теперь, благодаря отчасти и тебе, Маликада, у нас снова появилась возможность жить. Ощущать на лице холодный, пьянящий ветер ночи и наслаждаться вкусом человеческого страха.
Мертвец протянул к Маликаде руку, и из пальцев его выросли когти.
— Да, ужасайся, Маликада. Твой ужас струится, как вино, и радует мой язык. — Когти медленно, мучительно медленно впились Маликаде в грудь. — А теперь ты поможешь мне завершить мою миссию. Королева сбежала из моего дома, и мне нужна твоя скорлупа, чтобы приказать твоим людям выследить ее.
Боль прожгла живот, грудь, хребет Маликады и наконец взорвалась в мозгу. Принц терпел страшные муки, и Калижкан содрогался от наслаждения при виде их.
Когти, погружаясь все глубже, сомкнулись вокруг сердца.
— Будь у меня больше времени, я продержал бы тебя так несколько часов, — сказал Анхарат. — Но времени нет. Поэтому умри, Маликада, умри в отчаянии. Твоему миру настал конец, и твой народ станет пищей для Ветрожителей.
Труп Калижкана дернулся и упал на пол. Демон, вошедший в тело Маликады, расправил свои новые плечи, а мертвого чародея охватило пламя.
Новый Маликада, идя к выходу, поднял руку к скальному потолку пещеры. Оттуда посыпалась пыль, камни заскрежетали. Маликада вышел на солнечный свет, и пещера позади него обвалилась, загородив вход.
Он спустился со скалы к своим людям, задержавшись только затем, чтобы вдохнуть чудесный, сладкий дым погребального костра.
В шатре он вызвал к себе Антикаса Кариоса и приказал ему:
— Отправляйся в город, разыщи королеву и охраняй ее до моего прибытия.
— Слушаюсь, мой принц — но от кого я должен ее охранять?
— Позаботься, чтобы она была на месте, когда я приеду.
— Я отправлюсь сейчас же, мой принц.
— Смотри же, Антикас, не подведи меня.
В темных глазах воина вспыхнул гнев.
— Разве я когда-нибудь подводил вас, кузен?
— Нет, никогда — но позаботься, чтобы этот раз не стал первым.
Антикас молчал, и демон в Маликаде, чувствуя его пронизывающий взгляд, подпустил немного чар. Воин успокоился и сказал:
— Ваше приказание будет исполнено.
— Возьми запасных лошадей и скачи всю ночь, чтобы поспеть до рассвета.
Карета медленно ехала до городским улицам. Повсюду толпился народ, а в бедных кварталах с наступлением сумерек начались беспорядки и загорелось несколько домов.
— Зачем они это делают? — спросила Аксиана, видя в отдалении дым и слыша крики. — С какой целью?
— Это трудно объяснить, ваше величество, — пожал плечами Дагориан. — Многие в городе охвачены паникой. Они боятся, что кадийцы явятся сюда с огнем и мечом. Есть и другие — они понимают, что могут теперь разбойничать, не опасаясь наказания, поскольку армия разбита. Для них катастрофа — это случай нажиться так, как им и не снилось. Всех причин я не знаю, но в эту ночь умрут многие.
Карета въехала за ограду дворца, где ее остановил офицер стражи со своими копейщиками. Он открыл дверцу и низко поклонился, увидев королеву.
— Хвала Истоку, что с вашим величеством все благополучно.
Аксиана через силу улыбнулась ему, и экипаж проехал дальше.
В своих покоях Аксиана тут же упала на кушетку, уронив голову на шелковую подушку, и заснула, а Ульменета принялась укладывать ее вещи в резной сундук. Покончив с этим, она спустилась вместе с детьми на покинутую всеми кухню и запаслась окороками, твердыми сырами в муслиновой обертке, мешочками с мукой, сахаром и солью. Дети тем временем лакомились хлебом с вареньем, запивая его молоком.
— Что такое случилось у вас в приюте? — спросила между делом Ульменета.
В голубых глазах паренька мелькнул испуг, но лицо осталось твердым и решительным.
— Все говорят, что Калижкан добрый и у него хорошо кормят. Многие мои друзья ушли к нему, а десять дней назад и мы подались. — Мальчик закрыл глаза и прерывисто вздохнул. — Почти все мои друзья тогда уже умерли, только я про это не знал. Их уводили в подземелье, но мы все равно слышали, как они кричат. Не хочу я говорить об этом.
— Я тебя понимаю. — Ульменета уселась напротив детей. — Вот что: мы вечером уедем из города. Решайте сами, что вам делать — с нами ехать или оставаться в Юсе.
— А куда вы собираетесь ехать? — спросила старшая девочка, пристально глядя на Ульменету темными ввалившимися глазами.
— Попытаемся доехать до моря, а там сядем на корабль и поплывем в Дренан. Путь предстоит долгий и, как я думаю, опасный. Может быть, вам лучше остаться здесь.
— Я по отцу дренайка, — сказала девочка. — Я поеду с вами — здесь меня ничего не держит.
— Ты ведь меня не бросишь? — жалобно спросила малышка, уцепившись за ее руку.
— Нет, малютка, не брошу. Мы и тебя возьмем.
— Зачем уезжать? — заспорил мальчик. — Еды для нас троих я всегда наворую.
Девочка провела рукой по его спутанным рыжим волосам.
— Может быть, в Дренане тебе не придется воровать. И у нас будет свой дом.
— Откуда он возьмется, этот дом, Фарис? Даром никому ничего не достается.
— Но ведь ты доставал для меня еду, Коналин, и присматривал за Суфией, когда она болела, а взамен ничего не получал.
— Это другое. Вы мои друзья, и я вас люблю. С чего ты так доверилась этой толстухе, не понимаю.
Девочка снова посмотрела Ульменете в глаза.
— Она пришла, чтобы спасти свою подругу, и сражалась за нее с мертвецом. Я ей верю.
— Я все равно не хочу ехать, — упрямился мальчик.
— Кто же будет защищать Суфию, если ты не поедешь?
— Поехали, Кон, — взмолилась малышка. — Пожалуйста.
Мальчик сердито уставился на Ульменету.
— С какой стати мы должны тебе доверять?
— Право, не знаю, Коналин, — могу только сказать, что я никогда не лгу. И даю вам слово: если мы доберемся до Дренана благополучно, королева купит вам дом.
— Зачем ей это делать? Она нам ничего не должна.
— Неправда. Разве я сумела бы победить того… мертвеца, если бы ты и твоя сестра так храбро не поддержали меня?
— Фарис мне не сестра. Она моя подруга. Если они с Суфией хотят ехать, я тоже поеду, но про дом все равно не верю.
— Подожди и увидишь. А теперь надо сложить провизию в мешки, чтобы не пришлось голодать в горах.
Королева все еще спала, а Дагориан успел сменить свои лохмотья на один из серых камзолов Сканды с вышитым на плече вздыбленным белым конем. Офицер смотрел с балкона на пожар в западном квартале.
Лучше всего будет покинуть город перед рассветом, когда бунтовщики улягутся спать. У городской стражи и без того полно хлопот — ей не до беглецов.
Далеко ли им удастся уйти, вот вопрос. Королева на сносях и верхом, само собой, скакать не может. Значит, нужна повозка, а ее всадники на хороших конях догонят через каких-нибудь несколько часов.
Разумнее всего, пожалуй, попытаться доехать до Банелиона, который находится всего в паре дней пути на запад от города.
Но Дагориан, подумав, отказался от этой мысли. Врагу она тоже придет в голову первым делом, да и что смогут несколько сотен пожилых солдат против вентрийцев Маликады? Присоединившись к Банелиону, они всего лишь обрекут на смерть еще больше дренаев.
Что же тогда?
Нужна какая-то хитрость, чтобы выиграть время.
Королева тихо застонала во сне, и Дагориан, сев рядом с ней, осторожно взял ее за руку.
— Я отдам жизнь, чтобы спасти вас, — прошептал он.
Ульменета, глядя на него с порога, понимала, что молодой человек влюблен в Аксиану. Как это печально! В более справедливом мире они встретились бы два года назад, когда Аксиана была свободна. Что хорошего будет, если она ответит на его любовь теперь, когда носит под сердцем наследника престола сразу двух государств? Теперь ее жизнью управляют люди, облеченные властью, и они ни за что не позволят ей вступить в брак с простым офицером.
Кашлянув, Ульменета вошла в комнату. За ней следовали дети, несущие мешки с припасами.
— Что дальше? — спросила она. Дагориан отпустил руку королевы и встал.