Перешёл на ускоренный шаг, торопясь успеть к закату, а то пустынная ночь хуже, чем знойный день. Есть возможность замёрзнуть насмерть в пропотевшей одежде. Эта мысль бьется ознобом, точно птица в клетях разума. Но не освободить её, пока живо тело.
Дыхание сбивается, сердце бьётся у виска, сознание не готово к перегрузке сил, которые на пределе. Усилием воли удерживаю разум на плаву, не давая уснуть и упасть в забытье, которое может захлестнуть и забрать в себя.
– Должен дойти, иначе пески занесут тело. Никто не найдёт меня. Ночью песок забьётся в горло, дыхание остановится, – начал пугать и мозг отвоевал границу самообладания. – Дышать спокойно, размеренно, лишний раз не перенапрягать тело, столько испытавшее. Вот, последние пятьсот метров, надо дотащить уставшее тело и будет долгожданный отдых. Обилие воды и питья оживят из мёртвых, станет радостно и тепло на сердце, что выжил. Жизнь не потеряю, ведь она великий дар. Должен ценить, а не выпускать из рук, которые так устали от перенапряжения.
Увещевание и обещания помогли на время остаться в сознании. Больше сработала выучка и умение двигаться на автопилоте, чтобы не рухнуть, когда уже близок к цели, вижу, как каждые секунда и шаг приближают к выполнению. Сердце бешено стучит у виска, вышибая молотом мысли, круша осознание, где нахожусь. Сложилась накопленная усталость, пережитый стресс и тяжесть жары. Начинаю шататься из стороны в сторону. Каждый шаг оборачивается двумя, а то пятью шагами назад. Пытаюсь взять себя в руки, идти, не колеблясь маятником Фуко. Только вперёд, ещё сто метров и дойду. Сиплый голос болит при зарождении в связках.
Если должен произнести, то кровью выхаркаю последние слова и речевой аппарат, но скажу, тем самым спасу жизнь, а не промолчу у порога лагеря беженцев. Только протянуть руку и взять свободу, синюю птицу, дабы стать свободным от плена жары, напавшей горячкой. Пытаюсь идти вперёд, но солнце вышибает последние силы, истощая запас нервов, руша разум от тупика, в который я загнан, как лошадь. Либо умереть, либо в пропасть, но не дастся врагу, солнцу, которое загнало. Прыгнуть в обрыв, либо умереть от преследователя, который хочет сжечь в себе.
Ещё есть толика сил, чтобы тихо закричать и позвать на помощь родных людей:
– На помощь! Сестра, ма...
Голос обрывается на полуслове. Сознание уходит под воду. Тело падает на песок в пятидесяти метрах от спасительных палаток. Так и не смог до них дойти, хоть оставалось так мало пройти. Не справился, не смог пересилить дикую усталость, которая явно больше, чем мог себе представить и явить в жизни…
Контровой, ослепительный свет...
Глава № 22. Внутренний огонь
Лучи солнца не прорезали глаза ослепительным светом, как обычно бывает при пустынном пробуждении. Не было беспощадного ветра, который вышибает дух из тела и разум из головы. Странно, где я тогда нахожусь?
– Что-то тут не так, – спутанный клубок мыслей наводит сумятицу и непонятность происходящего. – Надо посмотреть по сторонам, чтобы понять.
Появляется волнение из-за непонятности жизни, которая нависла вопросами:
– Где нахожусь? Где пустыня? Может, заволокло песком и теперь лежу под ним, не видя происходящего.
Начал судорожно колебаться и волноваться из-за неразберихи, путающей карты воспоминаний и снов. Запутываюсь в покрове, который облепил, сковывая движения.
– Меня поймали мародеры пустыни и заковали, посадив в тюрьму, чтобы продать в рабство, – мысль породила ужасный хаос, заполнивший разум.
– Ааа, на помощь. Заковали и хотят сделать рабом! – нашёл силы для крика, но получился громкий шепот: охрипло горло после длительного сна.
Ни один звук не мог быть выше порога, но вновь попытался кричать:
– Мародеры, цепи, рабство! Спасите, вызволите меня из рабства. Хочу жить.
Сдавленное в тисках горло выдало хрип. Больно дышать.
Слёзы навернулись на глаза. Слова превратились в сдавленную мольбу:
– Неужели всё? Столько усилий вложил, чтобы дойти до лагеря беженцев и теперь неволя. Как не уследил за течением жизни, которое угодило в капкан. Волк бы ногу отгрыз, но выбрался и избежал участи, а я привязан тяжелыми цепями. Они ватные, похожи на шерсть верблюда, но так не сдвинешь. Пиши, пропало, забыто в веках, пронесшихся недобрым роком.
Начал ёрзать и колыхать покров. Услышав шаги, беспокоюсь и копошусь, желая высвободиться. Таят силы, свобода далеко, что не дотянуться, ни допрыгнуть. Велика пропасть страха.
– На помощь, – сдавленный шепот. – Помогите, пожалуйста…
Рука отдернула покров, истерия дошла до точки кипения: завертелся волчком. Готовлюсь отражать удар постоянным движением: сложнее попасть по движущейся мишени. Пытался отвоевать обратно единственную защиту, покров, который отдернули. Враг превосходил изнуренное тело, которое могло обороняться зубами и хрипом, как койот с пробитым лёгким. Заскрипели зубы, болезненно отдаваясь в скулах. Ладони плотно сжаты, что посинели пальцы. Хищно ощерился, оскалившись, показывая, что могу бороться из тайных резервов, неизвестно откуда подоспевших. Глаза плотно сомкнуты, сказывались напряжение и боязнь, что произойдёт. Открыл их на миг и ладонь тянется ко мне. Пытаюсь отдернуться, но она приближается, скоро изловит неугодного зверька, который хочет жить...
– А тут Смерть… Виден силуэт, безносое лицо. Коса свистит в ушах. Это концовка, – мысли. – Почему так рано за мной пришла? Хочу ещё пожить…
Знакомый голос разрезал пелену сна, открыв настоящее, губящее реальность. Исторгаю сон, который не верил в услышанные слова:
– Откуда взялся голос? Безносая может имитировать сестру?
– Ты не узнал, братик? Откуда волнение? Вновь горячка? – беспокойные пальцы дотронулись до лба. – Бредишь, если привиделось. Или не до конца проснулся. Или вспоминаешь пустыню, как шёл ко мне…
Тоска зашуршала воспоминаниями, прикосновение встревожило память, доставая прожитые моменты, огнём касавшиеся, выжигая буквы в сердце.
Сестра договорила:
– Тревога после того, что пережил и сделал. Это тяжкий крест. Чаша, которую выпил за семью. Дали орден посмертно: не знали, вернешься или нет, герой мой. Знай это. Ты отомстил за планету Фаэтон.
– Уничтожил планету! – шёпот, перешедший в крик, хоть было и больно.
– Тут дело кровной мести, ибо марсиане уничтожили нашу родину, Фаэтон, вместе со всеми жителями. – Лёд ответа. – Выжила только наша семья. Ты позабыл это или опять не хочешь принять очевидную правду?
Потупил глаза, уходя от пристального взгляда, который был скован светлым платком. Одежда – хиджаб, пригодный для знойной пустыни.
– Я напомню. Мы ночевали в корабле, ибо нет денег на другой ночлег, или дом, живём торговлей. К тому же, конфисковали товары, якобы мешаем продавать оружие, вмешиваясь со своим, – режет ткань воспоминаний. – Это было предлогом для объявления войны. Один торговый корабль не должен равняться целой планете! Смогли убежать в последний момент, ибо ночевали в корабле, как планету разрезал меч. Улетели на Землю, в лагерь беженцев. Ты поклялся отомстить ценой жизни. Продали родной корабль для покупки военного. Накопленные средства пошли на месть, оборудование полёта. Вернувшись через два месяца, говоришь, что было напрасно! Да как у тебя хватает на это совести! Они убили нашего отца!
– Понимаю, но стал другим человеком. Не знаешь, какого чувствовать, как твоими руками уничтожается планета. Как нажимаешь на кнопки запуска ракет, раздираясь противоречиями, – начал делиться. – Выстрел, планета трескается по оси, дробясь на две части, улетая в чёрный…
– Странно слышать от тебя такие слова, зная, что видел, как наша планета разрезается мечом и две части забираются корпорациями! – сестра перебивает. – Должен понимать цену мести, которую мы заплатили сполна.
– Там люди могли быть! – вскричал. – Они погибли, как фаэтоняне.
– Марс это военная база, которая не постеснялась уничтожить нашу родину, – успокоила. – Никто не выжил. Око за око, как писали в Старом Завете.
– Сильно меняет происшедшее, стал другим, – начал спорить с сестрой.
– Речь идёт о миллионных жертвах, которые находились на чаше весов, и о сотне тысяч военных, которые выбрали роль, – она вбила кол непонимания в мой аргумент, что я поменялся за два месяца. – Не верю тебе.
– Они тоже люди, – защищаюсь, – хотели жить, а мы прервали их жизни…
– Вспомни, как первым предложил идею, отомстить и вызвался, вскрыла мою защиту. – Кто, если не ты? Должен был отомстить и совершил месть.
– Я? Почему? – зашёлся рыданиями. – Я не хотел... Не могу терпеть…
– Не плачь, – понимающий голос. – У тебя синдром ветерана, это проходит. Есть выход, чтобы избежать патологической болезни, посмотри глазами близкого человека. Не спалось ночью, сердце не на месте, всё колотится, болит. Решила выйти за пределы лагеря, высматривать, вдруг выжил после уничтожения Марса. На небе были сполохи и взрывы. Видела, планета раскололась на две части. Торговец говорил о нулевых шансах выжить, но чудеса случаются. Смотрела вдаль, увидела фигуру, до боли напомнившую тебя. Но далеко, около пятисот метров, солнце катилось к закату. Покидать лагерь опасно и запрещено, потому решила смотреть издалека. Сердце подсказывало, что это ты, не обмануло меня.
– Если упал раньше? То не спасли? – спросил охрипшим голосом, погрузившись в грустные мысли, в которых не было отдушины.
– Тогда побежала спасать. На это есть разрешение, – успокоила. – Иначе опасность. Шёл довольно долго. Когда дошёл, была ночь. Слышу грохот. Подобрали и дотащили до палатки. Разве не скучал по мне, Адам?
– Скучал, но что-то не вижу матери, – озираюсь по сторонам. – Где она?
Две лежанки, два рюкзака, скромные вещи, чтобы было, что кушать, на чем готовить. Отвечает, не колеблясь, видно смирилась с новой жизнью:
– Ушла месяц назад, как увидела взрыв планеты. Пыталась успокоить, что это не означает твою гибель, но сердце не поверило: разрыв. С тех пор живу одна. Воспоминания сжигают, как сари, но я привыкла к вечной бо