– Она что, была в него влюблена?
– В этом она не была одинока, – пояснил дядя. – Он был… он пользовался популярностью. Могу я задать вопрос?
– Какой еще вопрос?
– Мне любопытно, ты проявляешь такой страстный интерес к родителям всех девушек, с которыми танцуешь? Может, это новая мода, и нам, старым холостякам, тоже пора ее перенять. В этом году модно спрашивать о…
– Да перестань же, – сказал Джордж и развернулся. – Я просто поинтересовался…
Он не договорил и пошагал через залу к девушке, ожидающей, когда его высочество соблаговолит наконец пригласить ее на обещанный танец.
– Извините, что заставил ждать, – пробормотал он, а она радостно вспорхнула ему навстречу. Казалось, она светится от счастья, потому что он вообще пришел, но Джордж привык видеть, что девушки искренне рады танцевать с ним, и не обратил внимания на ее чувства. Он танцевал механически, все время думая о мистере Юджине Моргане и его дочери. Удивительно, но именно отец, а не дочь не выходил у него из головы, и он не мог объяснить – даже самому себе – эти навязчивые мысли.
По совпадению, пусть и не совсем случайному, мистер Юджин Морган в то мгновение тоже думал и говорил о Джордже Эмберсоне Минафере, хотя и не по собственной инициативе. Мистер Морган как раз спустился в курительную комнату на втором этаже и обнаружил там восседающего в одиночестве пожилого джентльмена.
– Джин Морган! – воскликнул мужчина, радостно поднимаясь с места. – Слыхал, ты в городе, но боялся, что ты меня подзабыл!
– Как бы не так, Фред Кинни! – с таким же дружелюбием откликнулся мистер Морган. – Вижу наконец твое истинное лицо – прямо под тем, которым ты сегодня прикрываешься. Надо было постараться получше, если уж надумал спрятаться.
– Двадцать лет! – сказал мистер Кинни. – Лица меняются, а уж как меняется поведение!
– Да уж, да уж! – энергично согласился старый друг. – Мое-то поведение давно изменилось – и весьма неожиданно.
– Помню, – сочувственно сказал мистер Кинни. – Да, жизнь – странная штука, когда оглядываешься назад.
– А может стать еще чуднее, если заглянуть в будущее.
– Может.
Они сели и закурили.
– Однако танцую я, как молодой, – через некоторое время заметил мистер Морган. – А ты?
– Нет. Оставил это сыну Фреду. Теперь в семье за танцы отвечает он.
– Наверное, трудится сейчас наверху без передышки?
– Нет, его здесь нет. – Мистер Кинни бросил взгляд на дверь и понизил голос: – Не захотел прийти. Кажется, пару лет назад он повздорил с юным Джорджем Минафером. Фред был председателем их литературного кружка и сказал, что этот юный Джорджи заставил всех проголосовать против и занял его место – да еще так нагло. Фред рыжий, ты же помнишь его мать? Ты был на свадьбе…
– Свадьбу помню, – сказал мистер Морган, – и мальчишник тоже… большую его часть.
– Так вот, мой Фред рыжий и горячий, – продолжил мистер Кинни, – весь в мать, и ссора с Джорджи Минафером очень задела его. Говорит, что лучше умрет, но ноги его не будет в доме любого из Эмберсонов, как и везде, где может оказаться юный Джорджи. По правде говоря, мальчик настолько переживает, что и я сомневался, стоит ли мне сюда приходить, но жена сказала, что это глупости, что не надо поощрять Фреда в раздувании обиды из-за такого пустяка и что, хотя Джорджи Минафер ей тоже не нравится, может, даже больше, чем кому-либо еще, она ни за что не пропустит настоящий прием у Эмберсонов из-за детских конфликтов. И вот мы здесь.
– Юный Минафер ведь многим не нравится?
– Не знаю, как насчет многих. Кажется, вокруг него полно подхалимов, но, безусловно, есть немало людей, которые охотно выскажут все, что о нем думают.
– Что с ним не так?
– Во-первых, он весь из себя Эмберсон. Во-вторых, его мать сходит по нему с ума и балует с самого рождения. Вот это смущает меня больше всего! Юджин Морган, не мне тебе рассказывать, кто такая Изабель Эмберсон. Кое-что от высокомерия Эмберсонов в ней есть, но никто из знакомых не станет отрицать, что она одна из прекраснейших женщин на свете.
– Нет, – сказал Юджин Морган, – этого отрицать не станут.
– Вот я и не могу понять, почему она так слепа, когда речь идет о ее сыне. Он считает себя этаким божком – и, честно говоря, многих от него подташнивает! А эта благородная, умная женщина, Изабель Эмберсон, смотрит на него с настоящим обожанием! Это даже по голосу слышно, стоит ей заговорить с ним или о нем. Господи! Что же она видит, когда смотрит на него?
Лицо Моргана странным образом выражало искреннее понимание, хотя пониманием тут и не пахло, но, когда он улыбнулся, оно просияло – он всегда делался таким обаятельным и убедительным, когда улыбался. Вот и сейчас он с улыбкой ответил на вопрос старого друга:
– Она видит то, чего не видим мы.
– Что же?
– Ангела.
Кинни расхохотался:
– Ну, раз уж Изабель видит ангела в Джорджи Минафере, она еще необычнее, чем я думал!
– Возможно, – сказал Морган. – Но она видит именно это.
– Господи! Тебе проще, ты-то с ним знаком не больше часа. Сам-то ты в нем ангела увидел?
– Нет. Я увидел необычайно красивого и сатанински гордого молодого дурака, которого только-только обучили светским манерам и который старается держать себя в этих рамках, срываясь каждые полчаса.
– Тогда что…
– Матери всегда правы, – сказал Морган. – Неужели ты думаешь, что юный Джордж ведет себя одинаково, когда он с мамой и когда задирает твоего сына Фреда? Матери видят в нас ангелов, потому что мы с ними ведем себя как ангелы. Когда дело касается матерей, сын легко может изобразить из себя ангелочка. А когда сынок режет кому-то глотку, матери просто кажется, что ее ангела сбил с пути дьявол, – и даже в этом она права!
Кинни засмеялся и положил руку на плечо друга.
– Помню-помню, тебя не переспорить, – сказал он. – Ты хочешь сказать, что в Джорджи Минафере ангельского не меньше, чем в убийцах, и что мать Джорджи всегда права.
– Боюсь, Изабель и правда всегда была права, – беспечно сказал Морган.
Кинни по-прежнему держал его за плечо.
– Однажды она ошиблась, дружище. По крайней мере, мне так показалось.
– Нет, – немного неуверенно произнес Морган. – Нет…
Кинни удалось избавиться от возникшей неловкости: он опять рассмеялся.
– Погоди, вот узнаешь юного Джорджи поближе, – сказал он. – Сомневаюсь, что даже после краткого знакомства ты опять назовешь его ангелом!
– Говоришь, красота в глазах смотрящего и ангела можно увидеть, только если смотреть глазами Изабель? Был бы ты художником, Фред, так бы и рисовал: матерей с ангелами в глазах и чертятами на коленях. А вот я предпочитаю старых мастеров и херувимов.
Мистер Кинни задумчиво поглядел на него и сказал:
– Чьи-то глаза, должно быть, действительно ангельски прекрасны, если сумели убедить тебя, что Джорджи Минафер херувимчик!
– Прекрасны, – сердечно откликнулся Морган. – И даже красивее, чем когда-либо. – Тут сверху зазвучал новый раскат музыки, он отбросил сигарету и вскочил на ноги. – Прощай, она обещала мне этот танец.
– Кто?
– Изабель!
Потрепанный временем мистер Кинни потер глаза:
– Ты меня поражаешь, вот так вскакиваешь для того, чтобы бежать танцевать с Изабель Эмберсон! Разве не было всех этих двадцати лет? Скажи, а с бедняжкой Фанни ты тоже потанцевать успел?
– Дважды!
– Господи! – почти серьезно простонал Кинни. – Ты опять за старое! Господи!
– За старое? – Морган весело засмеялся, стоя в дверях. – Ну уж нет! Никакого старого. Все старое давно мертво! У нас впереди только новое!
И он исчез так резво, словно уже начал танцевать.
Глава 7
Мисс Люси Морган, на следующий день сидевшая в двухместных санях Джорджа, была так очаровательна, что ее сопровождающий заговорил почти ласково, не в силах сдержать романтического порыва. Ее роскошная шапочка была оторочена черным мехом, и волосы казались такими же темными; плечи обнимало черное меховое боа, руки прятались в черной муфте, а колени укутывала черная санная полсть.
– Вы похожи… – сказал Джордж. – Ваше лицо совсем как… как снежинка на куске угля. То есть не снежинка… розовый лепесток, вот!
– Вы бы лучше смотрели за дорогой, – ответила она. – Мы только что чуть не перевернулись.
Джордж не собирался следовать ее совету.
– Потому что щечки у вас слишком розовые для снежинки, – продолжил он. – Есть какая-то сказка про белоснежное и розовое…
– Мы движемся чересчур быстро, мистер Минафер!
– Видите ли, я здесь только на две недели.
– Я про сани! – пояснила она. – Мы не единственные на дороге.
– А, эти посторонятся.
– Вы управляете санями, как патриций колесницей, но, кажется, за этим жеребцом лучше последить. Его скорость чуть ли не двадцать миль в час.
– Это ничего, – сказал Джордж, бросив гордый взгляд вперед. – Такая скорость пустяки для моего рысака. – Он рассмеялся. – Не знаю, удастся ли вашему отцу сделать такой же быстрый безлошадный экипаж.
– Его экипажи тоже могут так разгоняться.
– Да, проезжая футов по сто. А потом они с шумом загораются.
Люси явно решила больше не отстаивать веру отца в безлошадные экипажи и рассмеялась, не добавив ни слова. Холодный воздух был в крапинку от снегопада и дрожал, откликаясь на пронзительный и неумолчный перезвон бубенцов на санях. Мальчики и девочки, раскрасневшиеся и выдыхающие облачка пара, бросались к проезжающим повозкам, пытаясь прокатиться на полозьях или успеть привязать к ним свои саночки, но даже самым проворным удалось лишь прикоснуться к несущимся саням Джорджа, хотя почти сотня мокрых варежек потянулись к ним, а потом слетели и шлепнулись на дорогу вместе со своими дерзкими обладателями. Ведь то была пора каникул, и вся ребятня города высыпала на улицу, направившись по большей части на Нэшнл-авеню.
А потом на широкой дороге появилась пыхтящая и кряхтящая штуковина, коей вскоре будет суждено испортить все это санное веселье, особенно тем, кто не слишком проворен и шаловлив. Она напоминала открытый шарабан, но обремененный нездоровыми наростами спереди и сзади, тогда как под днищем вертелись кожаные ремни и что-то рычащее, завывающее и дергающееся. Любители покататься даже не попытались привязать саночки к такому безумному и пугающему устройству. Вместо этого они позабыли о своем развлечении и, набрав воздуха в легкие, дружно и оглушительно закричали: