ая на зрителей, своих ровесников. Те уже расселись в тропической рощице в глубине залы, куда удалились в самом начале танца, освободив место тем, кому не исполнилось тридцати или даже двадцати. Там же, присоединившись к дородной чете Сидни и Амелии Эмберсон, сидели Изабель и Фанни, а Юджин Морган справедливо распределял свое дружелюбие между всеми тремя дамами. Фанни не отрывала от него взгляда, смеясь каждому слову; Амелия мило улыбалась, скорее из вежливости, чем из интереса; Изабель, посматривая на танцоров и помахивая в такт музыке огромным голубым веером из страусовых перьев, задумчиво прислушивалась к Юджину, в то же время стараясь не отводить сияющих глаз от Джорджи.
Джорджи точно следовал избранной и отрепетированной линии поведения, одарив мисс Морган кивком, который довел до совершенства во время длительного прихорашивания перед ужином. «О да, кажется, я помню сию чудаковатую маленькую неудачницу!» – говорил этот кивок. После кивка всякое узнавание испарилось, и чудаковатая маленькая неудачница должна была прекратить свое существование для Джорджа. Однако она слишком часто попадала в поле его зрения. Он видел, как она продуманно застенчива в танце, с этой ее порочной манерой флиртовать, не глядя в лицо партнеру и прикрыв свой взор ресницами; он остро чувствовал ее присутствие в перерывах между турами, хотя временами и терял девушку из вида, даже если откровенно начинал искать ее глазами: настолько она скрывалась за чащей окруживших ее кавалеров. Черные фрачные спины следовали за каждым ее шагом, и Джордж с ненавистью осознавал, что она еще там, даже если за общей суматохой не слышал ее смеха. Его раздражало, насколько неотвязчив был ее негромкий голос. Не важно, как оглушительно галдели вокруг, он все равно постоянно слышал, что именно она говорит. В ее голосе чувствовался какой-то трепет, вовсе не жалобный – скорее насмешливый, и эти звуки доводили его до безумия. Казалось, она «замечательно проводит время»!
В груди Джорджа невыносимо защемило от обиды: недовольство девушкой и ее поведением росло, и ему даже захотелось уйти с этого отвратительного бала и лечь спать. Вот такой поступок ее заденет! Но он тут же услышал ее смех и понял, что не заденет. Поэтому остался.
Когда пары в ожидании котильона расположились на стульях, поставленных у стен по трем сторонам залы, Джордж присоединился к дерзким личностям без партнерш, столпившимся у входа в готовности быть «вызванными и избранными». Он заметил, что дядя сделал мерзкого Кинни и мисс Морган ведущей парой, усадив на первые в ряду стулья справа от себя; эта неверность со стороны дяди Джорджа показалась непростительной, потому что в семейном кругу племянник не раз выражал свое мнение о Фреде Кинни. Из уст разобиженного Джорджа вырвалось односложное ругательство.
Зазвучала музыка, мистер Кинни, мисс Морган и шестеро с соседних стульев поднялись и со знанием дела закружились в вальсе. Мистер Эмберсон подул в свисток, и все четыре пары подошли к столу с сувенирами за игрушками и мелочами, которые они могли вручить кому-то еще, тем самым определив себе нового партнера. Сидящие вдоль стен гости сосредоточились на происходящем; некоторые болтали, стараясь скрыть желание быть избранными, другие пытались выглядеть мечтательно, третьи торжественно ждали результатов. Настал момент истины, и те, кому достанется честь быть избранным в первом же туре, могли считать себя счастливцами, а вечер удавшимся.
Зажав безделушки в руках, юноши и девушки приблизились к сидящим гостям, чьи лица уже пылали от возбуждения. Две девушки бродили вдоль рядов, не находя своего избранника среди сидящих: это были Джейни Шэрон и ее кузина Люси. Увидев это, Джордж Эмберсон Минафер, полагая, что от них ничего ожидать не стоит, гордо отвернулся к стене и завел разговор с приятелем, мистером Чарли Джонсоном.
В следующую секунду между ними втиснулась проворная фигурка. Это была Люси, весело держащая серебряный бубенчик с белой ленточкой.
– Думала, уже вас не найду! – воскликнула она.
Джордж изумленно посмотрел на девушку, взял ее за руку, молча вывел в зал и закружился в танце. Казалось, она была рада помолчать, но когда раздался свисток, возвещающий окончание тура, и Джордж повел Люси на место, она опять показала ему бубенчик:
– Вы не взяли свой сувенир. По правилам его надо приколоть к сюртуку.
– Только если так надо, – сухо ответил Джордж. Он поклонился, усадив ее на стул, развернулся и пошел прочь, нарочито небрежно сунув бубенец в карман брюк.
Завершился очередной тур, и Джорджу вручили еще несколько бубенчиков, которые он сразу приколол на лацкан, но к началу нового танца пошел не в залу, а со скучающим видом пошагал к тропической рощице, в которой сидели его старшие, и опустился в кресло рядом с дядей Сидни. Мама перегнулась через тетю Фанни и, стараясь перекричать музыку, заговорила с ним:
– Джорджи, тут тебя никто не увидит! Тебя не выберут. Тебе надо туда, где танцуют.
– Ну и ладно, – ответил он. – Там скука!
– Но ты должен… – Она замолчала и рассмеялась, показывая веером назад: – Смотри! За спиной!
Он обернулся и увидел мисс Люси Морган, протягивающую ему фиолетовый мячик.
– Я вас нашла! – засмеялась она.
Джордж был поражен.
– Ну… – начал он.
– Так и будете сидеть? – быстро спросила Люси, когда он не двинулся. – Можно и не танцевать, раз вы…
– Нет. – Он поднялся. – Лучше потанцуем. – Он произнес это очень серьезно и с не менее серьезным лицом отправился с ней в залу. Танцевал тоже очень серьезно.
Она четыре раза подносила ему сувениры, а он никак не выражал своего удовольствия – четыре раза подряд. Когда она подошла в последний раз, он просипел:
– Вы так и будете ходить за мной всю ночь? Что вам надо?
На мгновение Люси смутилась.
– Разве не для того придуманы котильоны? – тихо сказала она.
– Что значит «разве не для того»?
– Они придуманы, чтобы девушка могла потанцевать с тем, с кем захочет.
Голос Джорджа приобрел еще большую хрипотцу:
– То есть это значит, что вы хотите протанцевать все время – весь вечер – со мной?
– Разве это не очевидно? – Она засмеялась.
– Это все из-за того, что вам показалось, будто я пытался спасти вас от падения, когда мы сегодня перевернулись? – (Она помотала головой.) – Это потому, что вы хотите загладить свою вину за то, что злили меня, то есть обижали, пока мы ехали домой?
Она потупила глаза – девятнадцатилетние девочки иногда смущаются не меньше мальчиков – и ответила:
– Вы разозлились только потому, что я не могла танцевать с вами котильон. И мне… мне совсем не обидно, что вы из-за этого расстроились!
– Так в чем же дело? Это все из-за того, что я признался, что вы мне нравитесь?
Она нежно посмотрела на него, и от этого взгляда у Джорджа, почувствовавшего нечто неуловимо трогательное и неожиданно чудесное, перехватило дыхание. Люси почти сразу отвернулась и выбежала из пальмовых зарослей к танцующим.
– Пошли! – закричала она. – Давайте танцевать!
Он направился следом:
– Послушайте, я… – Он заикался. – Значит… А вы…
– Нет и еще раз нет! Давайте же танцевать!
Он дрожащей рукой взял девушку за талию и повел ее в вальсе. То был счастливый день для обоих.
Рождество – праздник детский, но рождественские каникулы – время танцев. Это пора тех, кому нет двадцати двух, тех, кто возвращается домой из школ и университетов. Она пронесется быстро, оставив за собой лишь приятные, немного грустные воспоминания об омеле, сияющих гирляндах, гремящей музыке и очаровательных личиках с румянцем на щеках. Это один из лучших периодов жизни, счастливейшее, беспечнейшее время. Матери не менее радостны в каникулы – нет никого счастливее матери, к которой из университета приехал сын, разве что другая мать, у которой сын тоже дома. Эти женщины действительно расцветают, что сразу бросается в глаза: они бегают, как девочки, вышагивают, как заправские спортсменки, и влюбленно смеются. А еще беспрекословно отдают своих сыновей дочерям других матерей и приходят в гордый восторг, если им разрешают посидеть рядышком и полюбоваться парой.
Вот так и Изабель любовалась танцами Джорджа и Люси все каникулы, очень быстро оставшиеся в прошлом.
– Кажется, эти детки ладят гораздо лучше, чем при первой встрече, – заметила Фанни Минафер, сидя с Изабель на балу у Шэронов через неделю после рождественского приема в отеле. – Поначалу они не переставали пререкаться по пустякам. По крайней мере, Джордж: он то и дело цеплялся к милой, нежной Люси и злился на пустом месте.
– Цеплялся? – Изабель засмеялась. – Странно слышать такое про Джорджи! По-моему, мой ангелочек никогда не был более мил!
Мисс Фанни засмеялась вслед за невесткой, но смех ее прозвучал грустно, а не радостно.
– Это он с тобой мил! – сказала она. – Другим ты его не видишь. Всякий стал бы милым, если перед ним падать на колени и чуть ли не молиться!
– Разве он этого не достоин? Посмотри на него! Он так очарователен в паре с Люси! Смотри, как он бросился поднимать ее платок.
– А, с тобой о Джорджи спорить бесполезно! – сказала мисс Фанни. – Я и сама неравнодушна к нему. Он умеет очаровывать и удивительно хорош собой, если, конечно…
– Давай без «если», дорогая, – примирительно сказала Изабель. – Так что ты там говорила об ужине?..
– Я? – перебила ее мисс Фанни. – Разве ты сама не хотела его устроить?
– Хотела, милая, – сердечно откликнулась Изабель. – Просто к слову пришлось, что, раз уж ты сама подала идею, возможно, мне не надо…
Но тут Юджин пригласил ее танцевать, и фраза осталась незавершенной. Рождественские балы одинаково хороши как для молодости начинающейся, так и для молодости вернувшейся, но мисс Фанни не без ревности смотрела на танец невестки с вдовцом. Она чуть нахмурилась, словно высчитывая свои шансы. Затем улыбнулась.
Глава 10
Через несколько дней после возвращения Джорджа в университет стало очевидно, что не все взирают с беспрекословным благоволением на зимние развлечения юных учеников. Воскресный выпуск главной утренней газеты выразил свое недовольство, опубликовав статью под названием «Золотая молодежь