запершись там на ключ.
– Впадает в детство! – пробормотал Джордж, качая головой, и подумал, что Майору жить-то осталось недолго.
Однако этот вывод опечалил его всего на пару мгновений. Конечно, никто не вечен, и неплохо бы передать имущество в руки тому, кто не потерпит всей этой ветхости, над которой смеет потешаться рвань. Ведь совсем недавно, во время визита к Морганам, Джордж попал в неловкое положение. Войдя к ним в комнаты, увешанные красным бархатом и обставленные позолоченной мебелью, он столкнулся с мистером Фредериком Кинни, и мистер Кинни повел себя нетактично. Придав голосу веселость, он выразил сочувствие тем, кто из-за недостатка в городе гостиниц вынужден жить в «Эмберсоне», но соперник воспринял сказанное не как шутку, но как личное оскорбление.
Джордж вскочил с багровым от гнева лицом.
– До свидания, мисс Морган. До свидания, мистер Морган, – сказал он. – С удовольствием зайду к вам в другой раз, когда в гостях будут более учтивые люди.
– Слушай! – взорвался рыжеволосый Фред. – Даже не пытайся выставить меня грубияном, Джордж Минафер! Ни на что такое я не намекал, я просто забыл, что владелец этого старья твой дед. И даже не пытайся говорить, что я грубиян! Я не…
Но Джордж уже покинул комнату с видом горячо негодующего человека, и возмущение Кинни пропало втуне.
Мистер Кинни ушел почти сразу после Джорджа, а когда дверь закрылась за его спиной, расстроенная Люси повернулась к отцу. И с горечью обнаружила, что тот хохочет.
– Даже не знаю… даже не знаю, как я сдержался! – выдохнул он и, насмеявшись до слез, начал вслепую искать кресло, с которого поднялся, чтобы неразборчиво пожелать мистеру Кинни доброй ночи. Нащупав подлокотник, он обессиленно рухнул, продолжая издавать бессвязные звуки.
– Папа!
– Как в старые времена! – выдавил он. – Отец этого самого Фреда Кинни и отец Джорджа, Уилбур Минафер, вели себя в этом возрасте точно так же – да что уж там, и Джордж Эмберсон, и я, и все остальные! – И уже изнемогая от смеха, передразнил: – «И даже не пытайся говорить, что я грубиян! С удовольствием зайду к вам, когда в гостях будут более учтивые люди…» – Дальше он уже не мог продолжать.
В каждом возрасте свои поводы для веселья, и Люси, так и не поняв, что рассмешило отца, вытерпела эту сцену с некоторой грустью:
– Папа, по-моему, они вели себя ужасно. Разве нет?
– Просто… просто мальчишки! – простонал он, утирая слезы.
Но Люси даже не улыбнулась.
– Я могу простить беднягу Фреда Кинни. Он потерял самообладание, но Джордж… Ох, Джордж вел себя непозволительно.
– Трудный возраст, – заметил отец, немного успокоившись. – Девочкам в этом плане легче, чем мальчикам, может, помогает врожденная сметливость или что-то в этом роде. – И он вновь зашелся смехом.
Люси присела на подлокотник его кресла.
– Папа, ну почему Джордж ведет себя так?
– Он вспыльчив.
– Это да! Но почему? Он делает что хочет, не думая о мнении других, но срывается из-за мелочей, которые хоть как-то его касаются.
Юджин погладил ее по руке:
– Это одна из величайших загадок человеческого самолюбия, дочка, и я не стану притворяться, что знаю ответ. Всю свою жизнь я наблюдаю: чем заносчивее человек, тем легче его задеть. Те, кому плевать на мнение остальных, кто считает себя выше всех, быстрее срываются, когда что-то идет не так, как им хочется. Самовлюбленные и высокомерные люди не выносят даже малейшего намека на критику. Она их просто убивает.
– Папа, ты считаешь Джорджа самовлюбленным и высокомерным?
– Он еще мальчишка, – успокоил дочь Юджин. – В нем много хорошего – вопреки всему. Ведь он сын Изабель Эмберсон.
Люси погладила его по волосам, почти таким же темным, как у нее.
– Кажется, когда-то она тебе очень нравилась.
– Все еще нравится, – тихо сказал отец.
– Она чудесная – чудесная! Папа… – Она замолчала, но тут же продолжила: – Иногда я думаю…
– О чем?
– Я думаю, как так случилось, что она вышла замуж за мистера Минафера.
– О, Минафер неплох, – сказал Юджин. – Он очень тихий, но хороший человек, добрый. Всегда был таким, а это что-то да значит.
– Но говорят… Ну, я слышала, что он только работает да копит деньги. Мне Фанни Минафер сказала, что все, что есть у Джорджа и его мамы, – все, что они могут потратить в свое удовольствие, – всегда давал Майор Эмберсон.
– Расчетливость, Гораций![22] – весело ответил Юджин. – Расчетливость у здешнего народа в крови. Первопоселенцы были вынуждены копить, поэтому накопление и экономия всегда считались добродетелями, и даже внуки тех людей не поняли, что сбережения без трат могут привести только к краху. Минафер не верит, что деньги требуют расходов. Он верит, что они созданы Богом для вложения и сбережения.
– Но Джордж не расчетлив. Он беспечен. И пусть он заносчивый, самовлюбленный и вздорный, он очень и очень щедр.
– Так ведь он Эмберсон, – сказал отец. – Эмберсоны не копят. А даже совсем наоборот по большей части.
– И зря я сказала, что Джордж вздорный, – задумчиво продолжила Люси. – Нет. Он не такой.
– Разве только когда разозлится? – предположил Морган, изображая сочувствие.
– Да! – радостно согласилась она, не поняв, что отец шутит. – Все остальное время он по-настоящему милый. Конечно, он и сам не осознает, какой он еще ребенок! А сегодня вечером Джордж вел себя отвратительно. – Она вскочила, вновь рассердившись. – Да, отвратительно, и такое поведение не следует поощрять. Думаю, мне нужно охладеть к нему – на недельку!
И отец ее вновь разразился неудержимым хохотом.
Глава 11
Если уж говорить об охлаждении, то Джордж встретил Люси именно так, как она решила встретить его; даже больше – это он начал держать девушку на расстоянии, сведя общение к надменному соблюдению формальностей. Отчужденность длилась три недели, а потом неожиданно пропала, точно испарилась, и они забыли все обиды.
Впрочем, Джорджу всегда удавалось находить новые препятствия к дружбе. Он жаловался, что Люси ведет себя как «сельская красотка», а к соперникам относился саркастически, величая их «местными мужланами и деревенщиной». Когда Люси напомнила ему, что он такой же «местный», Джордж надулся на полдня. Девушка с присущей ей легкостью очаровывала и людей постарше; Изабель с Фанни постоянно брали ее на прогулки, приводили домой на обед или ужин и затевали сотни совместных дел; даже Майор не остался равнодушен к Люси, настаивая, чтобы Юджин с дочерью ужинали в Эмберсон-Хаусе каждое воскресенье. Как-то вечером, сидя с ней рядом за столом, он сказал, что она умеет общаться со стариками, и добавил, что ему всегда нравился ее отец, даже когда тот был юным сорвиголовой.
– О да, бедовая была голова! – засмеялся Майор, когда Люси запротестовала. – Как-то вечером они с приятелями распевали серенады, и Юджин с такой силой врезался в контрабас, что бедным музыкантам стало не до песен! Я и сам потом своего Джорджа полчаса на второй этаж затаскивал. Это я помню! С тех пор Юджин капли в рот не берет, но тогда он знатно закладывал за воротник, милая барышня, и пусть даже не отнекивается! Да уж, да уж, это тоже изменилось, сейчас так не пьют. Может, оно и лучше, но точно не веселее. Это случилось незадолго до свадьбы Изабель, и не в обиду вам будет сказано, мисс Люси, папенька ваш все помнит, как сейчас. – Пожилой джентльмен засмеялся и погрозил пальцем Моргану, сидящему на другом конце стола. – Я и впрямь думаю, – весело продолжил он, – если б Юджин не сломал тот контрабас и не показал всем, что пьян в стельку, Изабель за Уилбура не вышла бы! Не удивлюсь, если Уилбур только потому ее и заполучил! Сам-то как считаешь, Уилбур?
– Я бы тоже не удивился, – спокойно ответил Уилбур. – В таком случае я только рад, что он сломал тот контрабас. Юджин был очень сильным соперником.
За воскресным ужином Майор всегда выпивал три бокала шампанского, вот и теперь он заканчивал третий.
– Изабель, а ты сама-то что скажешь? Бог мой, – он шлепнул ладонью по столу, – да она покраснела!
Изабель зарделась, но все равно рассмеялась.
– А кто бы не покраснел! – воскликнула она, и тут ей на помощь пришла золовка.
– Самое главное, – радостно вставила Фанни, – что Уилбур ее все-таки получил – и сумел удержать!
Щеки смеющегося Юджина тоже горели, но только это и выдавало его смущение.
– Есть еще кое-что, не менее важное для меня лично, – сказал он. – Единственное, за что я могу простить тот контрабас, вставший у меня на пути.
– И что же это? – спросил Майор.
– Люси, – с нежностью ответил Морган.
Изабель бросила на него одобрительный взгляд, а все за столом дружелюбно загудели.
Однако Джордж не присоединился к общему восторгу. Он посчитал, что чушь, которую городит дед, бестактна даже для старческого бреда и что чем быстрее заговорят о чем-нибудь другом, тем лучше. Но это было лишь мимолетное напоминание о буре негодования, захватившей его зимой, когда он заметил интерес мамы к Моргану. А еще ему бывало стыдно за тетю Фанни, которая прилюдно вешалась на шею вдовцу. Джордж даже пару раз поругался с ней и был поражен ее гневной отповедью.
– Хватить предъявлять претензии, – с горячностью ответила она, – подумай лучше о собственном поведении! Ты все твердишь, что «пойдут слухи» о… о моей вежливости по отношению к старому другу! А мне-то что до этого? Если кому и придет в голову болтать о нашей семье, то темой скорее изберут маленького нахала, который смотрит на всех свысока, а в собственных делах разобраться не может!
– Нахала! – засмеялся Джордж. – Как изысканно ты выражаешься, тетушка Фанни! Да еще и «маленького», когда во мне росту метр восемьдесят!
– Выражаюсь как могу! – огрызнулась тетя Фанни, уходя. – Не понимаю, как Люси тебя терпит!
– Из тебя выйдет чудесная мачеха и теща! – откликнулся он. – Я десять раз подумаю, прежде чем жениться на Люси!