– Нет, не сегодня. Иди спать. Пока, старушка!
Он весело чмокнул ее, одним прыжком заскочил к себе в комнату и захлопнул дверь. Вскоре стало слышно, как он шумно раздевается, напевая все тот же мотивчик.
Мать с улыбкой опустилась на колени в коридоре и помолилась за него; сказав «аминь», она коснулась губами бронзовой дверной ручки и молча ушла в свою спальню.
Позавтракав в постели, Джордж провел утро с дедом и не видел тетю Фанни до обеда, за которым та встретила его во всеоружии.
– Спасибо за ночную серенаду, Джордж! – сказала она. – Твой бедный папенька как раз пожаловался, что уснул впервые за две ночи, но после твоих знаков внимания не смог сомкнуть глаз.
– Совершенно верно, – мрачно подтвердил мистер Минафер.
– Но я же не знал, сэр. – Джордж поспешил заверить отца. – Мне ужасно жаль. Просто тетя Фанни так дулась на меня, когда я уходил вчера вечером, что мне подумалось, было бы неплохо ее повеселить.
– Я дулась? – язвительно заметила Фанни. – Это из-за помолвки, что ли?
– Да. Неужели не так? Мне показалось, что чья-то там помолвка расстроила тебя. Не ты ли сама говорила, что мистер Юджин Морган собрался жениться на семнадцатилетней красотке?
Ему удалось задеть Фанни, хотя та старалась не подать виду.
– Ты спросил Люси? – сказала она с презрительным смешком, который ей не слишком удался. – Спросил, что там у них с Фредом Кинни?..
– Да. Все оказалось неправдой. Но вот другая сплетня… – Тут он в упор посмотрел на тетушку, заметив ее смятение. – Что это с твоим лицом, тетя Фанни? Ты не разволновалась?
– Разволновалась! – высокомерно повторила Фанни, но голосу недоставало твердости. – Разволновалась…
– Да ладно вам! – вмешался мистер Минафер. – Давайте поедим спокойно!
– С удовольствием, – сказал Джордж. – Не хочу, чтобы бедная тетя Фанни расстраивалась из-за слуха, который я только что выдумал. Она всегда так тревожится – по некоторым поводам, – что выходит из себя. – Он обратился к матери: – А что с дедом?
– Разве ты не виделся с ним утром? – спросила Изабель.
– Да. Он обрадовался мне и все такое, но, кажется, был не в своей тарелке. У него опять проблемы с сердцем?
– Вроде нет.
– Он сам не свой. Я попытался поговорить с ним о хозяйстве, ведь это позор, правда позор, как все запущено. А он и слушать не захотел, только расстроился. Из-за чего он так нервничает?
Изабель стала серьезной, однако ее муж мрачно предположил:
– Думаю, что Майор нервничает из-за Сидни и Амелии.
– А что с ними? – спросил Джордж.
– Мама тебе расскажет, если захочет, – сказал Минафер. – Это не моя семья, поэтому воздержусь.
– Мы все чувствуем себя неловко, – сказала Изабель. – Видишь ли, дядя Сидни хотел начать дипломатическую карьеру и подумал, что брат Джордж, со своими связями в конгрессе, ему поможет. Джордж выхлопотал для него место в Южной Америке, но Сидни хотел ехать послом в Европу и разозлился, сочтя, что бедняга Джордж не предложил ему место получше, потому что не захотел для него палец о палец ударить. Джордж, конечно, сделал все возможное, но он уже не конгрессмен и выдвигаться больше не сможет… И мечты Сидни о карьере великого дипломата разбиты. Ну, они с тетей Амелией страшно разочарованы, говорят, всегда считали, что в этом городишке нельзя жить… «джентльмену», это Сидни так выразился… И город становится все больше и грязнее. В результате они продали дом и решили навсегда уехать за границу, уже присмотрели себе виллу под Флоренцией. Они хотят, чтобы отец выделил им долю из имущества сейчас, не дожидаясь, пока они получат ее по завещанию.
– По-моему, это справедливо, – сказал Джордж. – Конечно, если он собирался включить их в завещание.
– Это понятно, Джорджи. Отец давно рассказал нам о своем завещании: треть им, треть брату Джорджу и треть нам.
Сын быстро просчитал все в уме. Дядя Джордж холостяк и жениться вроде не собирается, у Сидни с Амелией детей нет. Единственный внук Майора, похоже, унаследует все имущество, и не важно, достанется ли треть Сидни сейчас или нет. Джорджу даже удалось на мгновение представить, как он, в трауре, приезжает принимать права на старинную флорентийскую виллу: вот он бредет по обсаженной кипарисами аллее, видит вдали резные каменные колонны, а слуги в черных ливреях приветствуют нового синьора.
– Ну, это деду решать. Как он захочет, так и будет. Не понимаю, почему он так расстроился.
– Кажется, все это сильно смущает и печалит его, – сказала Изабель. – По-моему, не надо его торопить. Джордж говорит, если отдать треть, дела сильно пострадают и что Сидни с Амелией ведут себя по-свински. – Она засмеялась и продолжила: – Конечно, я не буду этого утверждать, потому что и сама понимаю в делах не больше, чем поросенок с фермы! Но я в любом случае на стороне брата, так было с детства, и Сидни с Амелией, боюсь, обижены на меня из-за этого. С Джорджем они вообще не разговаривают. Бедный папа! В его-то годы видеть такие ссоры.
Джордж задумался. Если Сидни и Амелия «ведут себя по-свински», значит все не так просто, как кажется на первый взгляд. Дядя Сидни и тетя Амелия могут прожить чертовски долго, подумалось ему, к тому же не все люди оставляют свое состояние родне. Наверно, сначала умрет Сидни, оставив имущество вдове, а там, во Флоренции, ее окрутит кудрявый итальянский авантюрист, а она по дурости выскочит за него замуж – или даже кого-нибудь усыновит!
Он все глубже и глубже погружался в размышления, позабыв о намерении дразнить тетю Фанни, а час спустя прогулялся до деда, желая получить объяснения, потому что считал себя лицом правомерно заинтересованным.
Однако его планам не суждено было воплотиться. Зайдя в большой особняк с бокового крыльца, он узнал, что Майор наверху со своими сыновьями, Джорджем и Сидни, и совещание в самом разгаре.
– Можно постоять тута, прям на лесенке, – сообщил ему старый Сэм, дряхлый негр. – Отсюда все хорошо слыхать. Мистер Сидни и мистер Джордж орут так, что и глухой услышит! Грызня там идет, вот што я скажу!
– Хорошо, – кратко ответил Джордж. – Иди к себе и помалкивай. Понял?
– Угу, угу, – промычал Сэм и поплелся прочь. – Тута и без Сэма много шума! Угу.
Джордж подошел к основанию огромной лестницы. Ему были слышны злые голоса, принадлежавшие дядьям, и печальный тихий голос деда, успокаивающего их. Стало ясно, что в кабинет лучше не заходить, и Джордж решил подождать до конца разговора. Сделал он это не из робости и не из чуткой деликатности. Просто почувствовал, что если ворвется к деду прямо сейчас, посреди ссоры, то кто-нибудь из джентльменов может, забывшись, сорваться и на нем, а Джорджу вовсе не хотелось терять достоинство, подвергаясь чьим-либо нападкам. Поэтому он не поднялся по лестнице, а тихо прошел в библиотеку, взял журнал – но так и не открыл его, потому что услышал голос тети Амелии в соседней комнате. Дверь была приоткрыта, и Джордж различал каждое слово.
– Ждать от Изабель? От Изабель! – громко и пронзительно воскликнула она. – Вот только не надо мне рассказывать про Изабель Минафер, милый мой старина Фрэнк Бронсон! Я знаю ее получше вас.
Джордж услышал голос мистера Бронсона – он тут же узнал его, потому что тот был лучшим другом и главным поверенным деда. Они с Майором были ровесниками, перешагнувшими порог семидесятилетия, а во время войны три года служили в одном полку. И вот Амелия язвительно обращается к этому человеку «милый мой старина Фрэнк Бронсон», хотя в семье Эмберсон (без малейшей усмешки) почти и не называли его иначе. Это был бодрый, сухощавый, очень высокий старик, который до сих пор ходил с прямой спиной.
– Вряд ли вы так близко знаете Изабель, – сухо ответил он. – А злитесь на нее потому, что она поддерживает Джорджа, а не вас с мужем.
– Фи! – в сердцах бросила тетя Амелия. – Вы прекрасно понимаете, что тут у нас творится, Фрэнк Бронсон!
– Даже не представляю, о чем вы.
– Вот как?! Вам ли не знать, что Изабель на стороне Джорджа только потому, что тот дружит с Юджином Морганом?
– По-моему, это чистые домыслы, – отрезал Бронсон. – Я надеюсь, что чистые, а не грязные.
Амелия заголосила:
– Я считала вас культурным человеком, и не говорите мне, что ослепли! Вот уже два года Изабель притворяется, что сводит Фанни Минафер с Юджином, а на самом деле дурочка Фанни – только предлог для ее собственных встреч с ним! Изабель понимает, что в этих обстоятельствах Фанни вполне себе достойное прикрытие, к тому же ей хочется подольститься к братцу Джорджу, ведь она считает, что люди станут болтать меньше, если увидят, что и брату это дело по душе. Сплетни! Сохранить лицо! Она только и думает о том, что скажут люди! Она…
Амелия замолкла и в ужасе уставилась на дверь, на пороге которой застыл племянник.
Замерев, она несколько секунд смотрела на его побледневшее лицо, но очнулась, отвела взгляд и пожала плечами.
– Не думала, что ты услышишь это, Джордж, – тихо сказала женщина. – Но раз уж…
– Да, раз уж я услышал…
– Ладно! – Она опять пожала плечами. – Теперь, пожалуй, все равно.
Он подошел к ней.
– Ты… ты… – просипел он. – По-моему… по-моему, ты… просто сплетница!
Амелия попыталась сделать вид, что его слова ее не задели, и равнодушно рассмеялась, но смех получился отрывистым и натужным. Она обмахивалась веером и смотрела в распахнутое окно.
– Конечно, если желаешь подлить масла в огонь, хотя у нас, Джордж, и без этого проблем достаточно, то можешь идти и доложить, что ты тут подслушал…
Старик Бронсон в сердцах поднялся с кресла.
– Джордж, твоя тетя говорила глупости, потому что расстроилась из-за своих дел, – сказал он. – Не понимает, что говорит, и сама, как и все вокруг, не верит в эту ерунду. Никто в это не верит!
Джордж сглотнул, и вдруг его глаза увлажнились.
– Никто… никто и не должен верить! – сказал он, вышел из комнаты и покинул дом. Он тяжело ступал по каменной лестнице парадного входа, но, спустившись, вдруг остановился, моргая от ослепляющего солнечного света.