Джордж не отличался особыми академическими достижениями или успехами в общественной работе; он относился к этим сферам со снисходительной терпимостью, ведь «его братия в такие дела особо не ввязывается», – именно так он растолковал свое кредо Люси. Чем предпочитает заниматься «его братия», осталось непонятным; Джордж, как и его приятели, небрежно уклонялся от прямых ответов, и можно было быть уверенным лишь в том, что все они увлекались опереттой. На расспросы Люси один из юношей ответил вопросом, немного пролившим свет на их предпочтения: «А вам не кажется, – сказал он, – что наслаждаться чем-то будет получше, чем что-то делать?»
«Будет получше» он произнес как «будит паалучше», намеренно коверкая слова. Вечером Люси передразнила его в разговоре с Джорджем, но Джордж даже не улыбнулся: он и сам был иногда склонен играть с произношением. Эта склонность стала одним из навыков, приобретенных Джорджем за четыре года.
Он затруднился бы сказать, что еще приобрел в университете, если бы кто-нибудь вдруг спросил, не дав времени на размышления. Он научился сдавать экзамены при помощи быстрой зубрежки, то есть трех или четырех суток накануне ему было достаточно, чтобы нахвататься верхов по любому предмету, будь то наука, философия, литература или лингвистика, и он мог вполне сносно ответить на шесть вопросов из десяти. Знания, необходимые для такого подвига, держались в голове до успешной сдачи экзамена, а потом бесследно оттуда испарялись. Джордж, как и его «братия», не только предпочитал больше наслаждаться, нежели делать, но вообще ограничил свою учебу наслаждением, явно готовясь продолжить заниматься тем же самым и после получения диплома. А когда Люси робко, но настойчиво заставила объяснить, что его приятель подразумевал под этим «чем-то» – столь красивым и возвышенным, – Джордж лишь приподнял бровь, показывая, что это должно быть понятно и без комментариев, но все-таки снизошел: «Семья и все такое… Жизнь джентльмена, полагаю».
После этого Люси несколько секунд смотрела вдаль, не говоря ни слова.
Глава 16
– Непохоже, что тете Фанни лучше, – сказал Джордж матери спустя несколько минут после возвращения домой.
Он стоял на пороге ее спальни с полотенцем, вытираясь после поспешного умывания перед ужином, который Фанни суетливо накрывала в столовой на первом этаже. Изабель не послала телеграмму, и они застали тетушку врасплох, приехав на извозчике в одиннадцать, и Джордж тут же потребовал «приличной еды» (за четыре часа до этого он публично отчитал официанта в вагоне-ресторане, выведя того из себя).
– Она принимает все так близко к сердцу, – произнес он в полотенце приглушенным голосом. – Она когда-нибудь оправится? Я-то думал, тетя обрадуется, когда мы отдадим ей страховку… целиком отдадим, безо всяких условий. А она выглядит как тысячелетняя старуха!
– Иногда она все-таки больше похожа на девочку, – сказала мама.
– Но случалось ли такое после смерти отца?
– Изредка, – задумчиво сказала Изабель. – Ей станет лучше, просто нужно время.
– По-моему, времени следует поторопиться, – выдал Джордж и вернулся к себе в комнату.
Когда они спустились в столовую, он объявил, что салат из семги, холодная говядина, сыр и пирог, выставленные на стол Фанни, не пожелавшей беспокоить прислугу, вполне приемлемы. Путешествие утомило Изабель, она не съела ни крошки, но с тихим удовольствием наблюдала за хорошим аппетитом сына и рассказывала золовке о церемонии вручения диплома. Наконец она поцеловала обоих на прощание – при этом Джорджа она поцеловала в затылок, чтобы не отвлекать от еды, – и оставила тетю наедине с племянником.
– Бледность никогда не была ей к лицу, – рассеянно сказала Фанни после ухода Изабель.
– Что ты говоришь, тетя Фанни?
– Ничего. Кажется, маме было весело с тобой? Она много гуляла?
– Скажешь тоже, – усмехнулся Джордж. – Траур ведь. Она ничего особо не делала, просто сидела и смотрела. И Люси, кстати, тоже.
– Понимаю, – согласилась тетя. – Как Люси добралась до дома?
Джордж удивленно посмотрел на нее:
– Тем же поездом, что и мы, конечно.
– Я не о том, – объяснила Фанни. – С вокзала. Вы ведь сначала завезли ее, а потом поехали к себе?
– Нет. Она, разумеется, поехала домой с отцом.
– Значит, Юджин приезжал на вокзал вас встречать?
– Встречать? – повторил Джордж, возобновляя атаку на рыбный салат. – Зачем?
– Я не встречалась с ним с самого отъезда Изабель, – устало ответила Фанни печальным тоном, который уже вошел у нее в привычку.
– Естественно, – сказал Джордж. – Он был на востоке.
Тут глаза Фанни широко распахнулись.
– Ты его видел?
– Конечно, мы ведь вместе домой возвращались!
– Вот как! – резко отозвалась она. – Он был с вами все эти дни?
– Нет, только последние три дня до отъезда и еще в поезде. Дядя Джордж его притащил.
Фанни вновь прикрыла глаза и сидела молча, пока Джордж не отодвинулся от стола и не зажег сигарету, показывая, как доволен ужином.
– Хозяйка ты хорошая, – благодушно сказал он. – Знаешь, как подать красиво и чтоб на вкус было хорошо. Вряд ли ты долго останешься одинокой, если городские холостяки и вдовцы прознают…
Фанни не слушала его.
– Это немного странно, – сказала она.
– Что странно?
– Твоя мама не упомянула, что мистер Морган был с вами.
– Наверно, просто не посчитала важным, – беззаботно заметил Джордж, а так как настроение у него было замечательное, он решил, что безобидное поддразнивание может немного развеселить расстроенную тетушку. – Скажу я тебе кое-что по секрету, – серьезно произнес он.
Она изумленно уставилась на него:
– Что?
– Ну, мне показалось, что мистер Морган большую часть времени выглядел рассеянным, а одевался гораздо элегантнее, чем обычно. Дядя Джордж сказал, что дела на автозаводе идут как нельзя лучше, а еще эта победа в гонках! Не удивлюсь, если паренек всего-то и ждал, пока накопит деньжат, чтоб сделать предложение.
– Какой еще паренек?
– Паренек Морган, – засмеялся Джордж. – Честное слово, тетя Фанни, я ничуть не удивлюсь, если на днях он пожелает переговорить со мной, чтоб сообщить о своих благородных намерениях и попросить разрешения ухаживать за тобой. И что мне ему ответить?
Фанни разрыдалась.
– Господи! – воскликнул Джордж. – Это ж только шутка. Я не хотел…
– Отстань, – безжизненно сказала она и, задыхаясь от рыданий, встала и начала убирать со стола.
– Ну тетя Фанни…
– Просто отстань.
– Я не хотел сказать ничего плохого! – Джордж растерялся. – Я же не знал, что тебя это так ранит.
– Шел бы ты спать, – уныло произнесла она, не переставая плакать и прибираться.
– Да будет тебе, – настаивал он. – А со стола завтра уберет прислуга.
– Нет.
– Почему нет?
– Отстань.
– О господи! – простонал Джордж, направляясь к двери. Там он обернулся. – Слушай, тетя Фанни, зря ты всю эту уборку затеяла. Зачем нам дворецкий и три горничные, если…
– Просто уйди.
Он послушался, но даже на лестнице до него доносились жалобные завывания из столовой.
– Вот ведь! – проворчал он, заходя к себе и думая, как сложно жить с человеком, настолько остро реагирующим на невинные шутки. Тихонько насвистывая себе под нос, он подошел к окну и посмотрел на темную громадину дедова особняка. Наверху горел свет; наверно, только что прибывший дядя разговаривал там с Майором.
Джордж перевел взгляд на газон и заметил что-то непонятное, не виденное им прежде. Кажется, это были бесформенные кучи земли, но, не придав этому значения, он подумал, что что-то не так с канализацией или водопроводными трубами, поэтому тут все раскопали. Он надеялся, что ремонт долго не продлится, потому что терпеть не мог, когда ямы и грязь обезображивали лужайку даже временно. Особо не тревожась, он задернул шторы, зевнул и начал раздеваться, оставив все вопросы до утра.
Но утром он совершенно забыл об этом и отдернул занавески, чтобы впустить в комнату свет, ни разу не взглянув вниз. Одевшись, он случайно подошел к окну и скользнул взглядом по двору. Его словно ударило током, и от негодования он пробурчал что-то невнятное. Выбежав из комнаты и прыжками преодолев лестницу, Джордж выскочил на крыльцо и вблизи рассмотрел раскуроченный газон, посылая ругательства в безоблачное – и безразличное – летнее небо. Между особняками мамы и деда были выкопаны котлованы под фундаменты пяти новых домов, теснившихся в нескольких футах друг от друга. Кое-где уже начали выводить цоколи, и весь газон был заставлен поддонами с кирпичом, штабелями бревен, корытами с раствором и кучами песка.
Было воскресенье, но рабочих, виновных в безобразии, это не останавливало, а появление Джорджа их даже позабавило. Разъяренный оратор все не прекращал монолог, и наконец от одной из площадок к нему подошел джентльмен в комбинезоне и одарил внимательным взглядом.
– Легче стало, племянничек? – поинтересовался он. – Гляжу, понахватался ты в детстве словечек, – давненько я их не слышал, думал, они уж устареть успели.
– А кто бы не ругался? – спросил разгневанный Джордж. – Черт побери, о чем дед думает, допуская такое?
– По моему личному мнению, – спокойно ответил Эмберсон, – он думает о том, как увеличить доходность участка, сдавая дома в аренду.
– Господи, а других способов увеличить доходность нет, что ли?
– А сам разве не видишь, что нет?
– Это отвратительно! Это же чертова деградация! Это преступление!
– Не знаю, что в этом преступного, – сказал дядя, перешагивая через раскиданные доски и подходя поближе. – Хотя такое решение может оказаться ошибочным. Твоя мама попросила не говорить тебе до приезда, боясь испортить праздник в университете. Не хотела тебя расстраивать.
– Расстраивать! О господи, надо думать, я расстроен. Старик впадает в детство. Как ты-то допустил такое, клянусь дья…
– Поклянись на этот раз Богом, Джордж, все-таки воскресенье. Лично я думаю, что решение ошибочно.