– Я всегда считала ее очень хорошей женщиной, – строго сказала она.
– Так и есть, – согласилась Изабель. – Милая старушка, немного навязчивая, и если старый бинокль дарит ей счастливую возможность узнать, с кем сегодня воркует наша кухарка, то не мне ее судить! Джордж, не хочешь взглянуть?
– Что? Прости. Я не расслышал, о чем ты.
– Не важно. – Изабель рассмеялась. – Просто о забавной старушке… Впрочем, она уже ушла. Я тоже пойду… пойду в дом, почитаю. Внутри прохладнее, хотя с наступлением сумерек везде не так жарко. Лету скоро конец. Вроде только началось, а уже умирает.
Когда она скрылась в доме, Фанни, перестав раскачиваться, наклонилась за черной кисейной шалью, накинула ее на плечи и задрожала.
– Ну не странно ли, что твоя мать разбрасывается такими словами? – мрачно заметила она.
– Какими еще словами? – спросил Джордж.
– «Конец», «умирает». Не понимаю, как у нее язык поворачивается говорить такое, когда твой бедный отец… – Ее вновь затрясло.
– Почти год прошел, – рассеянно сказал Джордж и добавил: – Ты и сама частенько эти слова используешь.
– Я? Никогда.
– Еще как.
– Когда же?
– Только что.
– А! – сказала Фанни. – То есть когда повторила, что сказала она? Это вряд ли считается, Джордж.
Он был недостаточно заинтересован разговором, поэтому равнодушно бросил:
– Не думаю, что ты сможешь убедить хоть кого-нибудь, что у меня бесчувственная мать.
– Я никого и не убеждаю. Просто сказала, что думаю, хотя, наверное, мне лучше держать свое мнение при себе.
Она выжидающе замолчала, но надежда, что Джордж все же спросит, что она на самом деле думает, так и не сбылась. Он сидел к ней спиной, полностью погруженный в собственные мысли. Вероятно, Фанни почувствовала разочарование, потому что встала, собираясь уходить.
Однако в последнюю секунду, уже открывая входную дверь, она задержалась.
– Единственное, на что я надеюсь, – произнесла она, – Изабель все же наденет траур в годовщину смерти Уилбура.
Дверь со стуком закрылась за ней, и грохот заставил племянника очнуться. Он понятия не имел, почему тетя, покидая террасу, так трагично хлопнула ни в чем не повинной дверью, и пришел к выводу, что наличие траурной шляпки на маминой голове отчего-то ее тревожит. Во время всей этой унылой беседы он думал о своем безрадостном положении, полностью погрузившись во внутренний диалог с мисс Люси Морган. В его мечтах она бросилась ему в ноги. «Джордж, ты должен простить меня! – рыдала она. – Папа совершенно не прав! Я ему так и сказала, и теперь он мне не менее ненавистен, чем тебе, он всегда в глубине души тебе не нравился. Джордж, и я понимаю тебя: народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом[23]. Джордж, пожелаешь ли ты вернуться ко мне?» – «Люси, ты уверена, что поняла меня?» И в темноте настоящие губы Джорджа двигались в унисон с воображаемыми губами, произносящими эти слова. Если бы кто-нибудь подслушивал его из-за колонны, то наверняка услышал бы «точно», произнесенное с чувством, не оставляющим сомнений в мучительной яркости видения. «Ты говоришь, что понимаешь меня, но так ли это?» Опуская мокрое от горьких слез лицо почти до пояса, призрачная Люси ответила: «О да, это так! Я больше ни за что не послушаюсь отца. Мне все равно, увижу ли я его вновь!» – «Тогда я прощаю тебя», – нежно произнес он.
Джордж несколько секунд пребывал в благодушном настроении, пока не понял, что это всего лишь бесплотные мечты. Он резко соскочил с перил на пол. «Я ничего не прощаю». У его ног не было кающейся и покорной Люси, и он представил, чем она на самом деле занята сейчас: сидит при луне на своем беленьком крылечке с рыжим Фредом Кинни, дурачком Чарли Джонсоном и с четырьмя или пятью такими же болванами, и все, наверно, смеются, а какой-нибудь идиот бренчит на гитаре!
– Рвань! – громко сказал Джордж.
И в этом обозленном, хотя и вполне понятном состоянии он нарисовал себе Люси гораздо отчетливее, чем в сладких грезах. Она стояла перед ним как живая, со всеми ее черточками, почти осязаемая. Он видел, как лунный цвет серебрит воздушные оборки ее юбки и носик туфельки; видел синий изгиб ее тени на белых перилах крыльца, на которые она облокотилась; видел, как прозрачные блестки кружевной шали на ее плечах мерцают в такт дыханию девушки, отражаясь в черных волосах, а прекрасного, но приводящего в отчаяние лица почти не видно, потому что оно повернуто к чертову Кинни и смеется над его шутками…
– Рвань! – Джордж в гневе затопал по каменному полу. – Рвань! – Этим обидным словом, полюбившимся ему с буйных дней детства, он клеймил не Люси, а молодых людей, окружавших ее в его воображении. – Рвань! – выкрикнул он. И опять: – Рвань!
В эту минуту Люси играла в шахматы с отцом, и на душе у нее, пусть и не погруженной в раскаяние, скребли кошки, как того и желал Джордж. Девушка не подавала вида, что расстроена, и Юджин искренне радовался, что выиграл в трех партиях подряд. Обычно побеждала она.
Глава 19
На следующий день Джордж выехал на одинокую прогулку и повстречал на дороге Люси с отцом, которые ехали в одной из моргановских машин. Джордж поднял шляпу, но на лице его была лишь формальная вежливость. Юджин дружелюбно помахал ему, но тут же вернулся к управлению автомобилем, а вот Люси просто кивнула, соревнуясь в холодной любезности с Джорджем. В воскресенье на ужин к Майору мистер Морган пришел один, хотя был приглашен вместе с дочерью, и вечер прошел довольно скучно, тем более что Джорджа Эмберсона тоже не было. Юджин объяснил хозяину, что Люси уехала погостить к школьной подруге.
Это объяснение, случившееся в библиотеке еще до того, как старый Сэм позвал всех к столу, заставило мисс Минафер всполошиться.
– Как, Джордж? Почему ты нам не сказал об этом? – обратилась она к племяннику и, широко разведя ладони в доказательство отсутствия злого умысла, сказала остальным: – Он ни словом не обмолвился, что Люси уезжает!
– Может, побоялся, – предположил Майор. – Подумал, что не сдержится и разрыдается, если заговорит об этом! – Он похлопал внука по плечу и шутливо добавил: – Так ведь, Джорджи?
Джорджи промолчал, но сильно покраснел, и Майор расхохотался, однако мисс Фанни не сводила с племянника глаз и поняла, что в этом пылком румянце больше гнева, чем смущения. Глаза его загорелись скорее от негодования, чем от стыда, а затрепетавшие ноздри говорили о сдерживаемой колкости, а не о трепете сердца. Фанни была от природы любопытна, а после смерти брата вовсе перестала скрывать это качество. Она не преминула отметить, что последнюю неделю по вечерам Джордж сидит дома; а наведя осторожные справки, узнала, что после посещения завода он выезжает на прогулки в одиночестве.
Фанни весь вечер искоса наблюдала за ним и ничуть не удивилась, что ужин закончился небольшим скандалом. После того как подали кофе, Майор стал подшучивать над Юджином по поводу завода-конкурента, недавно построенного в пригороде, который уже начал приносить доход.
– Или они выдавят тебя из бизнеса, или вы объединитесь и выдавите всех пешеходов с улиц, – сказал пожилой джентльмен.
– Если такое произойдет, утешайтесь тем, что улицы станут раз в пять, если не в десять длиннее, – парировал Юджин.
– Это еще почему?
– Не важно, на каком удалении находится центр города, важно, сколько времени займет дорога туда. Этот город и так растет – велосипеды и экипажи делают свое дело, но автомобиль расширит эти границы, и город захватит предместья.
Майор был настроен скептически.
– Размечтался ты, сынок! Но хорошо, что это только мечты, потому что, если город станет таким большим, цены на недвижимость в старых районах могут просесть.
– Боюсь, так и будет, – согласился Юджин. – Если, конечно, вы не предпримете ничего, чтобы сделать жизнь в этих старых районах привлекательнее, чем в новых.
– Это вряд ли! Как можно сделать что-то привлекательным, если все вокруг в угольной пыли, а городские власти и палец о палец не ударят?
– Это беда, – быстро ответил Юджин. – Ничего с этим не поделаешь, на Нэшнл-авеню уже растут многоквартирные дома. Два в соседнем квартале, штук десять в полумиле отсюда. Моя родня, Шэроны, продали свой дом и теперь строятся в предместье, пока оно еще считается таковым. Через пару-тройку лет они окажутся в городской черте.
– Боже правый! – горестно воскликнул Майор. – Значит, твой заводик разорит всех твоих старых друзей, Юджин!
– Если, конечно, мои старые друзья не избавятся вовремя от дыма и неповоротливого городского правления. Мое дело – предупредить, а вам лучше внять предупреждению.
– Вот ведь! – Майор засмеялся. – А ты, Юджин, оказывается, веришь в чудеса – если считать чудесами экипажи, велосипеды и автомобили. Ты всерьез думаешь, что они способны изменить ландшафт?
– Они уже меняют его, Майор, и процесс необратим. Автомобили…
Тут его прервали. Это сделал Джордж. Он молчал с самого начала ужина, но внезапно заговорил – громко и дерзко, голосом хозяина, не желающего слышать пустой болтовни и не терпящего возражений.
– Автомобили всем только вредят, – сказал он.
На миг воцарилась тишина.
Изабель недоуменно посмотрела на Джорджа, а на ее щеках и висках начал медленно проступать румянец, тогда как Фанни с загоревшимися глазами ждала продолжения сцены. Юджин казался чуть удивленным, словно грубили вовсе не ему. А Майору выходка внука сильно не понравилась.
– Что ты сказал, Джордж? – спросил он, хотя все прекрасно расслышал.
– Я сказал, что автомобили всем только вредят, – ответил Джордж, повторив не только слова, но и интонацию. Потом добавил: – И всегда будут вредить. Зря их вообще изобрели.
– Наверное, ты забываешь, что мистер Морган делает машины и внес большой вклад в их разработку, – сердито сказал Майор. – Если б ты не был таким невнимательным, я бы подумал, что ты хочешь его оскорбить.
– Вот ведь несчастье, – холодно ответил Джордж. – Я бы такого не пережил.