Вновь повисла пауза, Майор в ужасе уставился на внука. А Юджин залился смехом.
– Я не уверен, что он ошибается насчет автомобилей, – сказал он. – Со всеми их скоростями, это может быть шаг назад для нашей цивилизации – если брать в расчет духовность. Возможно, они не сделают прекраснее ни мир, ни человеческие души. Тут я не знаю. Но они уже здесь и поменяли нашу жизнь больше, чем многие думают. Они существуют, и почти все вокруг изменится благодаря им. Воевать будут по-другому, будут по-другому жить. Вряд ли машины способны кардинально перекроить человеческий разум, но здесь остается только гадать. Ведь если внешний мир претерпевает огромные сдвиги, то и внутри что-то обязательно поменяется, и Джордж, возможно, прав, хорошего тут не жди. Может, лет через десять или двадцать, увидев перемены в душах человеческих, я откажусь защищать бензиновый двигатель и соглашусь с мнением Джорджа об автомобилях, подтвердив, что «зря их изобрели».
Он добродушно засмеялся и, взглянув на часы, извинился. У него назначена встреча и следует поспешить, хотя он сам хотел бы остаться. Юджин пожал руку Майору, пожелал Изабель, Джорджу и Фанни доброй ночи, сердечно улыбнулся всем троим и ушел.
Изабель подняла непонимающий, обиженный взгляд на сына.
– Джордж, милый, что ты хотел этим сказать? – спросила она.
– То, что сказал, – ответил он, зажигая одну из сигар Майора, и лицо его было таким непробиваемым, что наводило на мысль (скорее справедливую) об упрямстве.
Бледная и тонкая рука Изабель, лежащая на скатерти, бездумно поглаживала изящный серебряный подсвечник, пальцы при этом дрожали.
– Он же обиделся! – пробормотала она.
– Не понимаю, с чего бы, – ответил Джордж. – О нем я ничего не говорил. Да и обиженным он мне не показался – настроение у него было превосходное. С чего ты взяла, что он обижен?
– Я его знаю! – вот и все, что она прошептала в ответ.
Майор исподлобья неодобрительно смотрел на внука.
– Значит, о нем ты ничего не сказал, Джордж? – Взгляд его стал тяжелым. – Полагаю, что, если бы с нами ужинал священник, он бы тоже не обиделся и понял, что нет ничего личного и оскорбительного в заявлении, что церковь всем только во вред и зря ее придумали. Боже милостивый, что у тебя в голове?
– В каком смысле, сэр?
– Кажется, молодежь нынче пошла другая, – продолжил старик, качая головой. – Теперь, конечно, принято ухаживать за красоткой и при этом намеренно выходить за рамки и настраивать против себя ее отца, насмехаясь над его занятием! Боже милостивый! Это какой-то новый способ завоевывать женщину!
Джордж вспыхнул от негодования и хотел нагрубить, но сдержался и взял себя в руки. Майору ответила Изабель:
– Нет! Юджина невозможно настроить против – это не в его характере! – он никогда не станет врагом Джорджи. Боюсь, он обиделся, но уверена, что все понял. Джордж говорил, не подумав, что его слова значат… То есть не осознавал, что они могут оскорбить Юджина.
Джордж опять хотел встрять, но подавил порыв. Сунув руки в карманы и развалившись в кресле, он курил и не отрывал глаз от потолка.
– Ладно, – сказал дед и встал. – Посиделки не задались.
Он предложил руку дочери, и она охотно присоединилась к нему. Когда они выходили, Изабель уверяла отца, что все его ужины чудесны и этот не был исключением.
Джордж не двинулся с места, и Фанни, прежде чем последовать за Майором и Изабель, обогнула стол и задержалась у кресла, в котором с тем же непробиваемым выражением лица и сигарой в зубах сидел племянник, глядя в потолок и не обращая ни малейшего внимания на тетку. Фанни дождалась, пока голоса Майора и Изабель смолкнут в коридоре, потом быстро произнесла срывающимся от волнения шепотом:
– Джордж, ты избрал верную линию поведения, ты все делаешь правильно!
Она поспешила прочь, шурша черными юбками, а Джордж остался в комнате лениво недоумевать. Он не понял, с чего вдруг тетка решила поддержать его, но ее одобрение нисколько его не волновало, поэтому он тут же обо всем забыл.
На самом деле он не был таким спокойным и непробиваемым, каким казался. Он получил некоторое удовлетворение, с легкостью поставив на место человека, чье влияние на дочь заключалось в презрительной критике Джорджа Эмберсона Минафера и его «философии жизни». Люси, уехав без предупреждения, пыталась, наверно, наказать Джорджа. Ну, не тот он человек, чтобы позволять себя наказывать: он им еще покажет… Они первыми начали!
Джордж решил, что это неслыханная дерзость – вот так исчезнуть, даже не позвонив по телефону! Наверно, она представляла себе, как он это воспримет, даже посчитала, что он чем-то выдаст свою досаду, когда узнает.
Ему и в голову не пришло, что именно досаду он и выдал, поэтому остался доволен вечерней выходкой. Но покой все никак не приходил, и Джордж сам не понимал причину своей тревоги, поскольку и без всякого одобрения тети Фанни знал, что «все делает правильно».
Глава 20
В тот вечер Изабель, поцеловав сына на ночь, задержалась на пороге, положив руку ему на плечо и опустив глаза: ей явно хотелось сказать больше, чем просто пожелать добрых снов. Нерешительность так отчетливо читалась на ее лице, что Джордж, догадавшись о ее намерениях, любезно помог ей.
– Что тебя беспокоит, старушка? – снисходительно промолвил он. – Больше Моргану грубить не буду. Просто стану обходить его стороной.
Изабель подняла взгляд, всматриваясь в Джорджа с обожающим недоумением, уже привычным, если дело касалось сына, потом бросила взгляд в сторону комнаты Фанни и, немного поколебавшись, быстро вошла и закрыла за собой дверь.
– Милый, мне надо знать, почему тебе не нравится Юджин.
– Да нравится он мне. – Джордж коротко хохотнул, сел на стул и начал развязывать шнурки. – Он так, ничего в своем роде.
– Нет, милый, – торопливо сказала мать. – Мне с самой первой встречи показалось, что он тебе не нравится… Ты его сразу невзлюбил. Иногда ты был вроде дружелюбен, смеялся и шутил с ним, я даже думала, что ошиблась и он тебе по душе, но сегодня убедилась, что интуиция меня не обманула: ты его не любишь. Я не понимаю этого, милый, не вижу, в чем причина.
– Да все нормально.
Это легковесное заявление не подействовало на Изабель, и она с тревогой продолжила:
– Все так странно, ведь я знаю, что ты чувствуешь к его дочери.
Тут Джордж отвлекся от обуви и сел прямо.
– Что я чувствую к его дочери? – осведомился он.
– Ну, кажется, что ты… ты вроде… – неуверенно проговорила Изабель. – Мне казалось… По крайней мере, ты на других и не смотрел, как только с ней познакомился… Конечно, сразу видно, что между вами что-то есть. Вы же очень дружили?
– И что?
– Просто я, как и твой дедушка, не понимаю, как можно интересоваться дочерью и невзлюбить отца.
– Вот что я тебе скажу, – медленно произнес Джордж, а лоб прорезала складка, словно он старательно взвешивал слова. – Я никогда это особо не обдумывал, но вижу, что в каком-то смысле ты права. По правде говоря, я никогда не размышлял о Люси и ее отце как о едином целом… до недавнего времени. Всегда считал, что Люси – это просто Люси, а Морган – просто Морган. Думал, она сама по себе, а не чья-то дочь. Не вижу в этом ничего необычного. У тебя, например, полно друзей, которые совершенно не берут в расчет твоего сына…
– Это не так! – немедленно возразила Изабель. – Если бы хоть кто-то относился к тебе подобным образом, я бы…
– Продолжим, – перебил он. – Я попробую объяснить. Если я с кем-то дружу, это не значит, что я обязан любить семью этого человека. Если бы мне эта семья не нравилась, то было бы лицемерно притворяться. Если кому-то нужна моя дружба и он хочет ее сохранить, ему придется мириться с моим отношением к его родне – или скатертью дорога. Я отказываюсь притворяться, вот и все. Теперь представь, что у меня есть принципы и идеалы, которыми я руководствуюсь по жизни. Представь, что у кого-то из моих друзей имеется родственник с идеалами, полностью противоречащими моим, и этот друг верит в правильность философии своего родственника больше, чем в правильность моей. Неужели ты думаешь, что я откажусь от своих ценностей, лишь бы понравиться человеку, ход мыслей которого я презираю?
– Нет, милый, конечно, нельзя отказываться от идеалов, но я не понимаю, какое отношение все это имеет к нашей дорогой Люси?
– А я не говорил, что это про нее, – прервал он. – Просто приводил пример, как можно стать другом одному члену семьи и не питать теплых чувств к прочим. Хотя я не утверждаю, что плохо отношусь к мистеру Моргану. Я не отношусь к нему хорошо, но и не отношусь плохо, но раз уж ты считаешь, что сегодня я ему нагрубил…
– Просто не подумал, милый. Сам не понял, что сказал…
– Ладно, больше при нем я такого не скажу. Вот так, этого достаточно?
Вопрос, заданный свысока, остался без ответа, так как Изабель, по-прежнему вглядывающаяся в лицо сына с тревогой и удивлением, казалось, не услышала его. Поэтому Джордж повторил свои слова и, встав со стула, подошел к матери и дружелюбно похлопал ее по плечу.
– Так что, старушка, не тревожься, больше я не покажусь тебе бестактным. Не обещаю полюбить людей, на которых мне плевать, но будь уверена, я постараюсь, чтобы они этого не заметили. Все в порядке, можешь идти спать, потому что я собираюсь раздеваться.
– Но, Джордж, ты бы смог полюбить его, если бы попытался, – серьезно сказала Изабель. – Ты говоришь, что ты его не невзлюбил. Почему он тебе не нравится? Не понимаю. Что в нем такого, что ты не…
– Ладно тебе! Все в порядке, иди к себе.
– Но, Джордж, милый…
– Давай, давай! У меня глаза закрываются. Приятных снов, старушка.
– Спокойной ночи, милый. Но…
– Хватит болтовни. Все хорошо, беспокоиться не о чем. Пора спать. Я буду с ним вежлив, не переживай… если мы вообще когда-нибудь с ним столкнемся. Спокойной ночи!
– Но, Джордж, милый…
– Я уже почти сплю, старушка, спокойной ночи.