е. Значит, и каяться не в чем, даже если мучает совесть. Да и Юджин тоже мог не понять, что его только что оскорбили. Джордж презрительно фыркнул. Они что же, принимают его за мечтательного простачка?
В дверь тихо, но настойчиво постучали – не костяшками, а кончиком ногтя, и Джордж сразу мысленно нарисовал себе картинку: длинный, розовый, с белым полумесяцем, блестящий ноготок на указательном пальце правой руки тети Фанни. Джордж был не в настроении (даже когда все шло хорошо, он обычно не горел желанием оказаться в обществе тети). Поэтому неудивительно, что, услышав стук, он не пригласил тетю войти, а, наоборот, двинулся к двери, чтобы запереться на ключ.
Но Фанни настолько не терпелось повидаться с племянником, что она быстро нырнула в комнату, не дожидаясь, пока он подойдет, и прикрыла за собой дверь. Она была в уличном платье, черной шляпке, а в затянутой в черную перчатку руке держала черный зонтик: несмотря на то что годовщина смерти Уилбура миновала, она по-прежнему носила траур, не пытаясь смягчить его белым цветом. На бледном лбу блестели крохотные капельки пота, дыхание сбилось, будто она бежала по лестнице, а в широко раскрытых глазах горело возбуждение. Выглядела она как человек, увидевший или услышавший что-то невероятное.
– Ну что тебе? – холодно спросил племянник.
– Джордж, – заторопилась она, – я видела, что ты с ними не захотел разговаривать. Я как раз сидела у окна миссис Джонсон через дорогу и все-все видела.
– Ну и что?
– Ты поступил правильно! – горячо воскликнула она, хотя и шепотом. – Ты поступил совершенно верно! Ты так хорошо справляешься с ситуацией, что я уверена, будь твой отец жив, он бы поблагодарил тебя.
– О господи! – прервал Джордж ее излияния. – Даже голова от тебя разболелась! Ради бога, перестань играть в сыщицу – хотя бы меня не трогай! Иди пошпионь за кем-нибудь еще, если не можешь без этого, но я даже слышать ничего не желаю!
Она задрожала, не отрывая глаз от его лица.
– Значит, ты не хочешь слышать, что я на твоей стороне?
– Вот-вот! Понятия не имею, что ты там себе вообразила, и, естественно, мне плевать, одобряешь ты это или нет. Все, что мне надо, это побыть одному, так что будь добра выйти. Может, ты заметила – у меня тут чай для кумушек не накрыт!
Глаза Фанни помутнели, она заморгала и рухнула на стул, залившись беззвучным, но горьким, отчаянным плачем.
– Бога ради! – простонал Джордж. – Ну что с тобой такое?
– Ты всегда меня обижаешь… – Ее трясло, а слова звучали неразборчиво из-за слез и забитого носа. – Ты всегда… всегда дерзишь мне! Всегда так делал… с самого детства! Если что-то вдруг не по-твоему, ты сразу на мне срывал злость! Да-да! Всегда.
Джордж воздел руки в жесте отчаяния. Появление Фанни именно в этот момент и ее истерика из-за каких-то обид казались последней каплей!
– О господи, – прошептал он снова, а потом, собравшись с силами, попытался ее успокоить. – Слушай, тетя Фанни, я не понимаю, что ты вдруг расклеилась. Конечно, иногда я тебя поддразниваю, но…
– Поддразниваешь?! – взвыла она. – Он поддразнивает! А мне от этого так тяжело, что вся моя разбитая жизнь становится просто невыносима! Я больше так не могу! Честное слово! Я пришла к тебе показать, что сочувствую, просто сказать что-нибудь приятное, а ты обращаешься со мной, как… Ну уж нет, ты даже со слугами такого себе не позволяешь! Ты больше ни с кем на свете не обращаешься так, как со старушкой Фанни! «Старушка Фанни» – так ты меня зовешь! «Это всего лишь старушка Фанни, дай-ка я ее пну, никто же не возражает. Буду пинать, когда захочу!» Вот как ты это делаешь! Вот что ты обо мне думаешь, я знаю! И ты прав: с тех пор как умер мой брат, у меня ничего не осталось на этом свете, никого и ничего!
– О господи! – простонал Джордж.
Фанни расправила мокрый платочек и потрясла им, пытаясь высушить, но при этом не перестала горько и надрывно плакать, и это странное зрелище повергло Джорджа в недоумение: разве ему других забот мало?
– Не надо мне было приходить, – продолжила она. – Можно было догадаться, что я лишь даю тебе еще один повод меня пнуть! Мне жаль, что я пришла, очень жаль! Я и говорить-то с тобой не хотела – и не стала бы, – но увидела, как ты отвернулся от них, и, наверное, разволновалась и поддалась порыву… В другой раз не сорвусь, будь уверен! Стану держать рот на замке, как собиралась, и держала бы, если б не разволновалась, не стала переживать из-за тебя. Но какая тебе разница, переживаю я за тебя или нет? Я же просто старушка Фанни!
– Боже ж ты мой! Вот именно. Какая мне разница, что ты за меня переживаешь, если я не вижу для этого причин?
– Ты такой гордый, – ее опять затрясло, – и такой жестокий! Я же говорю, я б и не упомянула об этом, ни за что, ни за что на свете не сказала бы тебе этого опять, виду бы даже не подала, если б не заметила, что тебе уже сообщили или ты как-то сам разузнал.
Утомленный ее глупостью и начавший сомневаться в собственной догадливости, Джордж умоляюще сложил ладони:
– Что мне уже сообщили? Что я мог разузнать?
– То, что люди говорят о твоей маме.
Голос ее все еще подрагивал от слез, но последнюю фразу она произнесла весьма обыденно, словно это уже не раз и не два обсуждалось, ведь Фанни полагала, что Джордж просто делает вид, что ничего не понимает, ибо в своей гордыне никогда не признается вслух, что ему все известно.
– Что ты сказала? – Джордж не поверил своим ушам.
– Конечно, я понимаю, почему ты так себя повел, – продолжила Фанни, вновь пытаясь высушить платок. – Это другие удивились, когда ты нагрубил Юджину, ведь они не видели, как ты с ним общался, когда ухаживал за Люси. Но я-то помню, как ты тогда ко мне пришел, в тот раз, когда все сплетничали про Изабель, и я была уверена, что, как только речь зайдет о репутации твоей мамы, ты тут же откажешься от Люси, потому что ты еще тогда сказал…
– Слушай, – срывающимся голосом перебил Джордж, – я бы хотел… – Он замолчал, не в силах продолжить из-за волнения. Его дыхание стало тяжелым, будто он только бежал, а бледное лицо пошло пятнами, запылавшими на висках и щеках. – Почему ты сказала, что люди… люди говорят о… – Он сглотнул и начал вновь: – Почему ты упомянула о репутации? Почему речь зашла о репутации моей… моей мамы?
Фанни горестно смотрела на него, прижав платок к покрасневшему носу.
– Бог видит, мне жаль тебя, Джордж, – бормотала она. – Я хотела сказать тебе именно это, но я ж просто старушка Фанни, а что старушка Фанни говорит… даже если переживает… выходит ей боком! Давай бей ее! – Она всхлипнула. – Бей! Это же просто одинокая старушка Фанни!
– Послушай! Когда я говорил с дядей Джорджем о мерзких вещах, которые слышал от тети Амелии, он сказал, что сплетничают не о маме, а о тебе! Он сказал, что люди посмеиваются над тем, как ты бегаешь за Морганом, вот и все.
Фанни воздела руки, сцепила их в замок и тяжело уронила на колени.
– Да, всегда виновата Фанни! – запричитала она. – Смешная старушка Фанни – всегда, всегда!
– Да прекрати же! После разговора с дядей Джорджем я встретил тебя, а ты сказала, что у меня подленький умишко, раз я думаю, что тетя Амелия не соврала про сплетни. Ты все отрицала. И это не в первый раз – ты сама набросилась на меня, когда я доверился тебе, сказав, что Морган к нам зачастил. Сама убедила меня, что мама разрешает ему приходить к нам только из-за тебя, а теперь утверждаешь…
– Я так и думала, – уныло перебила его Фанни. – Я думала, он приходит, чтобы повидаться со мной: поначалу это выглядело именно так. Ему же так нравилось со мной танцевать. Он танцевал со мной не меньше, чем с ней, да и внимания уделял нам поровну. Он всегда так делал, пока был жив Уилбур.
– Ты убедила меня, что никто не сплетничает.
– Тогда почти никто и не сплетничал, – возразила тетя. – Я и не знала ничего об этих слухах.
– Вот как!
– Сам понимаешь, собеседник не станет сплетничать о твоей же семье. Или ты думаешь, кто-нибудь осмелился бы заявить Джорджу Эмберсону, что о его сестре ходят всякие слухи? А мне бы такое кто-нибудь сказал?
– Но ты же повторяла, – упорно твердил Джордж, – что мама встречается с ним, только когда присматривает за тобой.
– Они никогда не проводили много времени наедине. Особенно когда Уилбур был жив. Но разве это может сдержать сплетни? Твой отец никуда не выходил, и все видели, что Изабель везде сопровождает Юджин, и, хотя рядом всегда была я, люди думали… – у нее перехватило дыхание, – думали, что я не в счет! «Просто старушка Фанни Минафер» – вот что, наверное, все говорили! К тому же всем известно об их первой помолвке…
– Что? – вырвалось у Джорджа.
– Все это знают. Неужели не помнишь, что и дед твой как-то за ужином упоминал об этом?
– Он не говорил о помолвке…
– Была помолвка! И все это знают, но Изабель разорвала ее после того вечера, когда Юджин на ногах не устоял во время серенады. По молодости он много пил, а она терпеть этого не могла, но всем в городе было известно, что никто, кроме него, ее не интересует! Бедный Уилбур! Одна-единственная душа, не догадывавшаяся об этом!
Несчастному Джорджу казалось, что он спит и видит кошмарный сон. Он прислонился к спинке кровати и дикими глазами посмотрел на тетю.
– По-моему, я схожу с ума, – проговорил он. – То есть, когда ты говорила мне, что нет никаких слухов, ты говорила неправду?
– Нет! – выдохнула Фанни.
– Да!
– Я только сказала, что не знаю ни о каких слухах, их почти и не было до смерти Уилбура. – Фанни закончила речь весьма неожиданно: – Я не хотела, чтобы ты вмешивался.
Джордж пропустил это мимо ушей, потому что ему было не до анализа ситуации.
– То есть ты хочешь сказать, что, будь папа жив, никаких слухов бы не было?
– Может, что-то и случилось бы… но все было бы по-другому.
– То есть Морган мог бы на тебе жениться?
Фанни сглотнула.
– Нет. Я бы ему, наверное, отказала. – Она перестала рыдать и сидела очень прямо. – Я не настолько потеряла голову, чтобы мечтать выйти за него замуж. Я бы не позволила себе о нем думать, до тех пор пока он сам не показал бы, что хочет на мне жениться. Я не такая! – Бедняжка пыталась сохранить остатки достоинства. – Я имею в виду, что, если бы Уилбур не скончался, у людей не было бы повода судачить!