Но идущая навстречу девушка не заметила его волнения, так как была поглощена собственным. Она только отметила его бледность и круги под глазами. Но это казалось скорее плюсом, чем минусом, потому что бледность и синева вокруг очей как нельзя более подчеркивали его красоту, добавляя флер меланхоличности. Джордж носил траур, продуманный до мелочей: даже перчатки были черными, как и отполированная до блеска эбеновая палка, которую он сам называл исключительно тростью, – его подтянутая фигура и склоненное лицо отличались мрачной изысканностью, не без оттенка печального благородства.
Каждая его черточка заставляла девичьи щеки вспыхивать, сердце биться, а взгляд теплеть, хотелось ей того или нет. Если бы душа его была столь же благородна, как внешность, девушка охотно позволила бы своему восхищению прорваться наружу. Размышляя о характере Джорджа и о том, каким тот должен быть, она неоднократно говорила себе: «Он именно таков!», но потом приняла решение больше себя не обманывать. Впрочем, увидев его у Шэронов, она чувствовала себя гораздо менее спокойной, чем показалась внешне.
Говоря о Люси, люди обычно отзывались о ней как о «маленькой красотке», что не слишком верно ее описывало. Да, она была «маленькой красоткой», но также независимой, своенравной, уверенной в себе американкой, рано повзрослевшей из-за постоянных переездов отца и собственной врожденной стойкости. Однако, несмотря на то что Люси была сама себе хозяйка и не подчинялась никому, кроме собственной совести, у нее имелась слабость: она с первого взгляда влюбилась в Джорджа Эмберсона Минафера и, как ни пыталась, не могла вырвать его из сердца. Так оно случилось, и ничего с этим нельзя было поделать. Джордж полностью соответствовал ее эталону мужской красоты, а это самая коварная ловушка, в которую Купидон заманивает легковерные юные сердца. Люси не в силах была что-либо сделать. Все то, что позже открылось ей в характере Джорджа, не могло уничтожить первого впечатления, и, хотя ее мнение давным-давно поменялось, чувства остались прежними – чары уже не развеять. Когда ей удавалось не вспоминать о нем, все шло нормально, но стоило ей вновь его увидеть, любовь вспыхивала даже сквозь презрение. Она была ангелом, влюбившимся в надменного Люцифера, и вряд ли теперь удовлетворится кем-то более смирным, ведь, как ни крути, перед Джорджем, кажется, пасуют и люди получше его. Что ж, пусть она и жертва – какая угодно, только не беспомощная!
Приближаясь к Люси, Джордж старался собраться с силами и не растерять остатки уверенности в себе. Он решил, что будет смотреть исключительно вперед и поднесет руку к шляпе в самый последний момент, когда они почти разминутся: тогда она, может, и не поймет, поприветствовал он ее или просто почесал лоб. У такого жеста есть еще одно преимущество: те, кто смотрит на них из окон или из проезжающих экипажей, не заметят, что ему дали от ворот поворот, потому что шляпу-то он так и не приподнимет, а вот лоб потрет. Все эти планы проносились в его голове до тех пор, пока он не приблизился к Люси метров на пятнадцать, и тогда все мысли улетучились, а он, старавшийся не смотреть в ее сторону, увидел девушку близко-близко, и невыразимая печаль сковала его. Джордж впервые осознал, что потерял нечто невероятно важное.
Люси не держалась правой стороны, а шла прямо на него, улыбаясь и протягивая руку.
– Как… вы… – Он замялся, но ответил на рукопожатие. – Разве ты… – Ему хотелось спросить: «Разве ты не знаешь?»
– Что – я? – спросила она, и Джордж понял, что Юджин не сказал дочери о случившемся.
– Ничего! – выдохнул он. – Можно мне… с тобой можно немного пройтись?
– Да, конечно! – охотно согласилась Люси.
Он не стал бы менять того, что уже свершилось. Он ни в чем не раскаивался и был уверен: все было правильно и его линия поведения верна. Но Джордж начал понимать, что был излишне опрометчив в разговоре с мамой. Теперь, когда он собственными руками повернул дело так, что не сможет получить Люси, даже если откажется от своей «философии жизни», он осознал свою потерю. А если еще и Юджин расскажет о его вчерашней выходке, то Люси больше никогда не посмотрит на Джорджа и не заговорит с ним. И вот сейчас, когда пришло время отказаться от Люси навсегда, Джорджа как громом поразили произнесенные им вчера вечером слова, что он «не идет ни на какие жертвы». И собственная уверенность в них! Красота Люси никогда прежде не казалась такой волшебной, как сегодня, и пока они вместе шли по проспекту, Джордж не сомневался, что шагает рядом с самой красивой девушкой в мире.
– Люси, мне надо кое-что тебе сказать, – хрипло начал он. – Кое-что важное.
– Надеюсь, это что-то приятное, – сказала она и засмеялась. – А то папа с утра такой мрачный, что почти со мной не разговаривал. Час назад к нему пришел твой дядя, Джордж Эмберсон, не менее мрачный, и они заперлись в библиотеке. Вот бы хоть ты рассказал что-нибудь забавное.
– Ну, может, оно тебе и покажется смешным, – грустно сказал Джордж. – Начнем с того, что ты уехала, не предупредив меня: ни словечка, ни строчки…
Люси все еще старалась держаться непринужденно.
– Ты же знаешь, – сказала она, – я просто отправилась навестить подруг.
– Но ты могла хотя бы…
– Ну уж нет, – отрезала она. – Ты что, Джордж, забыл? Мы разругались вдрызг и, пока ехали домой, словом не перемолвились! А раз уж мы не могли дружно играть, как хорошие детки, то ясное дело – нам вообще играть не стоило!
– Играть?! – воскликнул он.
– Да. Мы дошли до черты, когда стоило прекратить то, во что мы играли.
– То есть в любовь, я правильно понял?
– Что-то в этом роде, – легкомысленно ответила она. – Для нас игра в любовь была похожа на игру в испорченный телефон. Я что-то тебе говорила, ты понимал неправильно, и у нас ничего не складывалось. Превращалось в чепуху!
– Вот как ты это видишь, – сказал он. – А все могло бы быть иначе.
– Мы с тобой такие разные, по-другому не вышло бы, – весело прощебетала девушка. – Так что проку продолжать?
– Не знаю. – Он очень глубоко вздохнул. – Но вот что я хотел тебе сказать: когда ты не сообщила о своем отъезде, тебе было все равно, откуда я об этом узнаю. Но я отношусь к тебе по-другому. В этот раз уезжаю я. Вот и все, что я собирался сообщить. Уезжаю завтра вечером…
Она беззаботно кивнула:
– Это же здорово! Надеюсь, Джордж, ты чудесно проведешь время.
– Не думаю, что сильно повеселюсь.
– В таком случае на твоем месте я бы осталась здесь, – рассмеялась она.
Казалось, невозможно было произвести впечатление на это бессердечное создание, хотя бы на миг заставить ее воспринимать ситуацию всерьез.
– Люси, – в отчаянии произнес он, – это наша последняя прогулка.
– Конечно, раз уж ты завтра уезжаешь!
– Люси, не исключено, что ты видишь меня последний раз в… в жизни.
Она бросила на него быстрый взгляд через плечо, а потом улыбнулась не печальнее прежнего и ответила с той же счастливой легкостью:
– Об этом я как-то не подумала! Конечно, мне очень жаль. Ты переезжаешь?
– Нет.
– Даже если б и переехал, то время от времени наведывался бы сюда в гости к родне.
– Я не знаю, когда вернусь. Мы с мамой завтра вечером отправляемся в кругосветное путешествие.
Тут она задумалась и переспросила:
– С мамой?
– Боже мой! – простонал он. – Люси, неужели тебе безразлично, что я уезжаю?
Она опять широко улыбнулась.
– Нет, конечно, я буду по тебе скучать, – последовал ответ. – Вы едете надолго?
Он устало посмотрел на нее и сказал:
– Я же говорил, что не знаю. Мы пока не планировали возвращение.
– Значит, надолго! – с восторгом воскликнула она. – Будете все время путешествовать или где-нибудь задержитесь? По-моему, это здорово…
– Люси!
Он остановился, и она вместе с ним. Они как раз дошли до деловой части города; вокруг двигались люди, иногда задевая их.
– Я этого не вынесу, – тихо сказал Джордж. – Так и хочется завернуть в аптеку и попросить что-нибудь от разрыва сердца! Люси, я поражен!
– Чем же?
– Тем, что наконец понял, как много для тебя значу! Увидел, как глубоко ты переживаешь! Господи, да ты с ума по мне сходишь!
Ее улыбка наконец стала совершенно искренней.
– Джордж! – Она беспечно рассмеялась. – Неужели мы здесь, на перекрестке, начнем разыгрывать трагедию!
– Да уж, ты-то нигде трагедий не разыгрываешь!
– Сам не понимаешь, как это глупо выглядит?
– Все, с меня хватит, – сказал он. – Хватит! Прощай, Люси! – Он пожал ей руку. – Прощай… Думаю, так будет лучше.
– До свидания! Надеюсь, вы прекрасно проведете время. – Она сердечно сжала ему ладонь и тут же отпустила. – Передавай привет маме. До свидания!
Он медленно повернулся и зашагал прочь, а затем оглянулся. Люси не уходила, а стояла и смотрела вслед с той же привычной радостной улыбкой и, увидев, что и он смотрит, помахала – весело, дружелюбно и несколько рассеянно, словно уже задумалась о том, какие дела привели ее в деловой квартал.
Оскорбленный Джордж мысленно все для себя решил: здесь замешан какой-нибудь блондинчик, которого она, наверно, встретила во время своей «великолепной поездки»! Он взбешенно пошагал к дому, больше не оглядываясь.
Люси не двигалась, пока он не скрылся из вида. Затем не спеша направилась в аптеку, куда Джордж мечтал заскочить за лекарством от разрыва сердца.
– Будьте добры, стакан воды с несколькими каплями нашатыря, – не выдавая волнения, произнесла она.
– Да, мэм! – ответил впечатлительный аптекарь, наблюдавший через витринное стекло то, что произошло на перекрестке.
Несколько секунд спустя он вернулся от шкафа, наполненного стеклянными сосудами, со стаканом в руке:
– Вот оно, мисс!
Вечером, описывая это приключение соседям по пансиону, аптекарь сказал:
– Поникла вся, прям у прилавка. Не будь я такой умница и красавчик, прям там бы и разревелась! Я-то все в окно видал: болтала на улице с каким-то хлыщом, держалась будь здоров. И в аптеку тоже нормально зашла. Да уж, таких милашек к нам еще не захаживало. А на меня как посмотрела! Не зря ж в городе о моем лице слава идет!