Джордж стоял перед ним, чувствуя, что готов провалиться сквозь землю, и дал старику закончить речь.
– Я не могу! – выпалил он. – Я не могу признать его своим господином.
– Что?
– Я пришел сказать вам, что мне необходимо найти более быстрый доход. Я не могу…
Старый Фрэнк порозовел.
– Давай присядем, – сказал он. – Что случилось?
Джордж рассказал.
Пожилой джентльмен сочувственно выслушал его, время от времени кивая и вставляя «ну-ну».
– Понимаете, она уже решила, что будет жить в этой квартире, – объяснил Джордж. – У нее там какие-то старушенции, и, как мне кажется, она ждет не дождется, когда начнет играть с ними в бридж и сплетничать о том о сем, как у них заведено. Тетушка правда мечтает о такой жизни, – по-моему, ей этого хочется даже больше, чем жить в нашем доме. На это невыносимо смотреть: она почти добилась своего и вряд ли согласится на меньшее.
– Знаешь, мне тоже тяжело все это слышать, – сказал старый Фрэнк. – Это я втянул ее в предприятие с фарами, она же скрыла свои истинные доходы, обвела вокруг пальца не только твоего дядю Джорджа, но и меня. Если ты помнишь, я никогда не вел дела твоего отца, и сумму страховки на счет Фанни Минафер переводил другой юрист, тот, с которым работал Уилбур. Но дело и меня касается: я чувствую определенную ответственность за случившееся.
– Не переживайте. Я все беру на себя. – Тут Джордж усмехнулся. – Сами понимаете, сэр, она не ваша тетушка.
– Ну, положим, я этого не понимаю: пусть она твоя тетя, но объясни, зачем молодому человеку, пусть и по зову совести, отказываться от юридической карьеры ради обеспечения своей родственницы возможностью сыграть в бридж?
– Все верно, – согласился Джордж. – Но я пока не начал никакой «юридической карьеры», поэтому нельзя сказать, что я чем-то жертвую. Давайте начистоту, сэр. – Он вспыхнул, отвернулся к запыленному и мутному окну, у которого сидел, и с трудом продолжил: – Я чувствую… что у меня осталась пара очень важных долгов. Но я не могу… не могу отдать их тем, кому действительно должен. И я вдруг понял, что, раз не могу расплатиться, мне следует быть добрее к кому-то другому… Если у меня получится! Я никогда не был особенно добр к бедной тетушке Фанни.
– О, даже не знаю… Вряд ли она сильно обижалась на твои мальчишеские подначки. Конечно, она очень тяжело восприняла смерть твоего отца, но что-то мне подсказывает, что жизнь ее – до этого момента – была довольно легкой, если она сама не придумывала себе проблем.
– Но то, что было «до этого момента», очень важно, – сказал Джордж. – Сейчас… Видите ли, я не могу ждать два года, пока стану настоящим юристом и открою собственную контору. Мне следует заняться чем-то, за что будут платить сразу, за этим я к вам и пришел. Я уже знаю, куда податься.
– Рад это слышать! – Старый Фрэнк улыбнулся. – Сам-то я представления не имею, за что можно получать деньги с первых же дней.
– Да я и сам знаю только один способ.
– Какой же?
Джордж вновь залился краской смущения, но заставил себя рассмеяться.
– Полагаю, я не слишком много знаю о бизнесе, – сказал он. – Но я слышал, что люди опасных профессий получают большие деньги, мне часто об этом говорили, поэтому я и думаю, что это так. Я о тех, кто работает с легковоспламеняющимися химикатами или со взрывчаткой: на заводах, производящих динамит, или на перевозке таких веществ в грузовиках, или на добыче нефти. Я подумал, возможно, вы расскажете мне об этом побольше или даже познакомите с кем-нибудь, а я попытаюсь как можно скорее получить такое место. У меня крепкие нервы и твердая рука, я сильный, мне кажется, что это единственная работа на свете, для которой я гожусь. Я бы хотел начать прямо сегодня.
Старый Фрэнк одарил его долгим взглядом. Сначала в глазах читалось недоумение, потом взгляд сделался серьезнее, и вдруг стало заметно, что он сейчас расхохочется: на лбу забилась венка, а глаза готовы были вылезти из орбит.
Но он справился с собой и, вставая, взял шляпу и пальто.
– Хорошо, – сказал он. – Если ты пообещаешь мне не взрываться, я посмотрю, можно ли найти такое место. – Затем, сам удивляясь своим словам, он высказал то, что было у него на уме: – Безусловно, ты самый практичный человек из всех моих знакомых!
Глава 33
Они нашли ему работу. Джорджу предстояло шесть недель проходить в учениках за пятнадцать долларов в неделю, после чего он станет получать двадцать восемь. Это решало вопрос с оплатой квартиры, и Фанни наконец стала выглядеть гораздо довольнее, чем долгие месяцы до этого. Рано утром она варила для Джорджа напиток, который называла «кофе», и ему хватало галантности не спорить с этим названием. Обедала она в одиночестве на своей «кухоньке», так как племянник работал в десяти милях от города, ездил туда на пригородном трамвае и редко возвращался домой раньше семи. Почти каждый день около двух Фанни садилась за бридж и играла приблизительно до шести. Потом доставала «вечерний костюм» Джорджа – он не менял привычек – и переодевалась сама. Приходя домой, молодой человек скрывал усталость, хотя порой это давалось ему с трудом, особенно в первые месяцы, и частенько говаривал тете, уже с некоторым раздражением из-за ее настойчивых расспросов, что работа «достаточно легкая и ему по душе». У Фанни были самые смутные представления о том, чем он занимается, хотя она и замечала, как погрубели и покрылись пятнами его руки. «Работает на новом химическом заводе», – сообщала она, если кто-то спрашивал. Впрочем, подробностей она и не знала.
Без сомнений, она все больше уважала Джорджа и все чаще повторяла ему, что прямо-таки чувствует, что он вот-вот «станет гениальным механиком или кем-то в этом роде». Джордж отмалчивался и кивал, зная, что это самый простой способ отделаться от разговора. Он никогда не садился после ужина за бридж: его желание осчастливить Фанни было не настолько горячим, да и за столом он оказывался не самым интересным собеседником. Два его ровесника, живущие в этом пристанище для престарелых, и три или четыре молодые дамы считали Джорджа «манерным» и «нелепо самодовольным», и он пользовался меньшей популярностью, чем когда-либо в жизни, хотя сейчас был просто прохладно-вежливым молодым человеком, замкнувшимся в себе. После ужина он помогал утомленной Фанни встать из-за стола (при этом парочка местных фигляров хитро перемигивалась) и провожал до дверей общего салона или игровых комнат, где церемонно раскланивался под многословные протесты тети, что делало происходящее еще более комичным. Фанни каждый вечер громко убеждала его остаться поиграть, хоть разочек, а не убегать от всех, чтобы запереться в своей комнате! Некоторые обитатели дома действительно находили сценку забавной и даже не скрывали своих смешков, когда он непоколебимо направлялся к лифту, несмотря на то что Фанни (ноги на пороге, а глаза уже за ломберным столом) продолжала его уговаривать. Но ему было плевать на их насмешки.
Однажды, когда Джордж проходил по вестибюлю мимо дивана, на котором расположились три или четыре девушки с парой развлекающих их молодых людей, он услышал разговор, предназначенный специально для его ушей:
– Что утомляет больше всего?
– Работа?
– Нет.
– Так что же?
Раздался взрыв смеха, и два голоса громко прошептали в унисон:
– Чванливые соседи!
Но Джорджу было все равно.
Утром по воскресеньям Фанни шла в церковь, а Джордж гулял. Он исходил все новые районы и нашел их чудовищными, особенно ранней весной, когда на деревьях еще не было листвы. За долгую зиму город выбился из сил и почернел от густого дыма, державшегося близко к земле. Все покрылось толстым слоем сажи: стены домов, как снаружи, так и внутри, окна, грязный цемент и замусоренный асфальт под ногами, небо над головой. Весь пасмурный март и хмурый апрель Джордж не прекращал своих изысканий, но так и не увидел ни одного знакомого лица: по воскресеньям те, кого он помнил, или те, кто мог помнить его, не показывались на улицах, а проводили выходной на природе, как повелось с самого его детства. Но их с Фанни словно похоронило в разросшемся городе.
Однажды в воскресенье той же весной Джордж с горечью прошелся по родным местам. Было туманное утро, на улицах хороводили снег с дождем, и Джордж, чувствуя себя совершенно несчастным, остановился перед огромным промокшим универмагом, занявшим место отеля «Эмберсон» и оперного театра «Эмберсон». Оттуда его занесло к старому «Эмберсон-Центру», который стоял среди трущоб и давно перестал привлекать деловых людей. Здание еще сохранилось, но вместо крыльца внутрь вели щербатые ворота для грузовиков, а высокие металлические буквы на крыше, составлявшие надпись «Эмберсон-Центр», были заменены на длинную вывеску «Склады Дугана».
Не желая щадить себя, Джордж свернул с Нэшнл-авеню и посмотрел на облепленные шугой сваи там, где стояли особняки дедушки и мамы и пять несчастных «новых» домов, построенных Майором. Все снесли, готовя площадку для большого многоквартирного дома, и даже успели заложить бесконечно длинный фундамент. С ними снесли и Нептуна – что не могло не порадовать Джорджа.
Он ушел с этого пустыря, со скорбью осознавая, что единственная память об Эмберсонах сохранилась только в названии улицы – Эмберсон-бульвар. Воспоминание пришло само по себе, независимо от обнаруженного тут нового порядка, но вдруг по несчастному совпадению взгляд его остановился на продолговатом металлическом знаке на фонарном столбе у перекрестка. Таких табличек, прикрепленных под тупым углом друг к другу, там было две: на первой прохожий читал, что идет по Нэшнл-авеню, вторая должна была указывать на Эмберсон-бульвар. Но вместо этого на ней красовались слова: «Десятая улица».
Джордж изумленно замер. Потом быстрым шагом проследовал на другой конец бульвара и прочитал, что написано на втором перекрестке. «Десятая улица».
Начался дождь, но Джордж не пытался укрыться от него и так и стоял перед табличкой.
– Проклятье! – наконец вымолвил он и, подняв воротник, пошлепал по мокрым улицам обратно «домой».