– Ясно, – сказал Юджин. – Поэтому они и назвали рощу «Ничего не поделаешь».
– Думаю, так оно и было.
– Вот почему ты предпочитаешь оставаться здесь, в саду, – задумчиво сказал он. – Считаешь, что лучше гулять по залитым солнцем гравийным дорожкам среди клумб и походить на печальную даму с викторианской гравюры.
– По-моему, я – как то племя, папа. Моя жизнь слишком кипела и бурлила. Это было неприятно, но захватывающе. Больше я такого не хочу, и мне никто не нужен, кроме тебя.
– Разве? – Любящими глазами Юджин посмотрел на дочь, а Люси засмеялась, качая головой. Моргана озадачило ее поведение. – Как называлась та роща? – спросил он. – По-индейски.
– Мола-Хаха.
– Нет, ты говорила по-другому.
– Уже забыла.
– Вижу, что забыла, – удивленно произнес он. – Но ты же помнишь, как звали вождя?
Она покачала головой:
– И этого не помню!
Тут и Юджин рассмеялся, но рассмеялся не от души, и медленно пошел к дому, оставив Люси у розового куста с тенями более мрачными, чем на любой самой мрачной викторианской гравюре.
На следующий день этот самый Вендонах, или Всех Повергающий, стал темой случайного разговора Юджина и его старого друга Кинни, отца огнеглавого Фреда. Оба джентльмена оказались в соседних кожаных креслах в клубе у большого окна, с послеобеденными сигарами во рту.
Мистер Кинни рассказывал, как на День независимости повезет семью на побережье, и, развивая мысль, внезапно замолчал, усмехнулся, а потом добавил:
– Надо же, подумал про праздничный салют и вспомнил. Ты слышал, чем сейчас занимается Джорджи Минафер?
– Нет, – ответил Юджин, и его друг не заметил, как решительно и сухо это было сказано.
– Ну, сэр, – Кинни хохотнул, – вот где чудеса-то! Мне Фред как раз вчера рассказал. Он дружит с молодым Генри Экерсом, сыном Экерса из «Химической компании Экерса». Так вот, юный Экерс спросил Фреда, не знаком ли он с парнем по фамилии Минафер, потому что Фред из этих краев, а сам Экерс от кого-то слышал, что Минаферы когда-то были здесь уважаемым семейством. Ну, сэр, юный Джорджи после смерти деда вроде бы исчез, и никто толком не знает, что с ним сталось, хотя я краем уха слышал, что он все еще где-то в городе. Так вот, сэр, оказывается, он работает в компании этого Экерса, на заводе, что на Томасвиль-роуд.
Кинни сделал паузу, будто ожидая вопроса, и Юджин задал его, но только после того, как холодно взглянул поверх очков, которые в последнее время был вынужден носить.
– Так чем он занимается?
Кинни засмеялся, похлопывая рукой по подлокотнику кресла:
– Работает со взрывчаткой!
Ему понравилось, что Юджин был удивлен, если не сказать, поражен новостью.
– С чем работает?
– Со взрывчаткой. Ну не чудеса ли? Да, сэр! Молодой Экерс сказал Фреду, что этот Джордж Минафер работает как черт с самого прихода на завод. У них особый цех по производству нитроглицерина, в стороне от основных корпусов, где-то в лесу, и Джордж Минафер там работал, а недавно его сделали начальником этого цеха. Еще он отвечает за взрывы при разработке нефтяных скважин, а иногда даже сам ездит на взрывные работы. Ты знаешь, что нитроглицерин нельзя возить по железной дороге, нужны грузовики. Так молодой Экерс говорит, что Джордж сам садится за руль с грузом в триста кварт нитроглицерина и едет по тряским проселочным дорогам! Господи! Вот это я называю романтическим крушением! Даже если в один прекрасный день он подорвется, взлетев до облаков, то падение оттуда на землю все равно не сравнится с тем, что он уже пережил! Ну не чудеса ли? Молодой Экерс утверждает, что у Минафера стальные нервы. Правда, это за ним всегда водилось, с самого детства, когда он скакал на белом пони да дрался с ирландскими сорванцами, не боясь, что те его оттаскают за длинные локоны. Экерс говорит, что жалованье у него хорошее. Надо думать – с такой работенкой! Я слыхал, что средний срок службы на подобном месте около четырех лет и агенты отказываются страховать таких работников. Правда ли это?
– Да, – ответил Юджин. – Полагаю, что правда.
Кинни собрался уходить.
– Да уж, вот дела-то, чудеса! Но если его разорвет, то по старушке Фанни это пребольно ударит. Фред сказал мне, что они живут вместе где-то в многоквартирном доме и Джорджи ее обеспечивает. Он собирался стать адвокатом, но тогда у него не хватало бы денег, чтобы заботиться о Фанни, и он отказался от юриспруденции. Это Фреду жена сказала. Говорит, Фанни ничего не делает, только в бридж играет. Влезла в долги, да в такие, что предпочла Джорджи не говорить, взяла взаймы у старого Фрэнка Бронсона. Хотя уже все отдала. Не знаю, откуда у Джейни такие сведения. Иногда женщины такое услышат!
– Да уж, – согласился Юджин.
– Я думал, тебе все известно, потому что Джейни наверняка рассказала что-нибудь твоей дочке, вы же родственники.
– Это вряд ли.
– Ну, мне пора в свой магазин, – коротко сказал мистер Кинни, однако еще чуть задержался. – По-моему, надо будет скинуться, если Джордж подорвется, чтобы старушка Фанни не попала в богадельню. Насколько я понимаю, это всего лишь вопрос времени. Поговаривают, что своих денег у нее нет.
– Кажется, это так.
– Ну, я еще подумал, – Кинни замешкался, – подумал, почему бы тебе не подыскать для него место на твоем заводе? Говорят, работник он замечательный и, несмотря на все его коленца, человек приличный. А ты дружил с его семьей, и я было подумал, что… Конечно, я знаю, он странноватый парень, но…
– Да, он странный, – сказал Юджин. – Нет. Я ничего не могу ему предложить.
– Понимаю, – задумчиво ответил Кинни. – Я и сам вряд ли поступил бы иначе. Ну, если он работу не поменяет, скоро прочитаем про него в газетах!
Однако имя Джорджа так и не мелькнуло в газетах в связи со взрывом, хотя он каждый день подвергал себя этому риску. Фортуна склонна к нелепым выходкам, и Джорджу было суждено без помех работать с тоннами ужасных взрывчатых веществ и пасть жертвой самого обыденного и до смешного незначительного происшествия. Судьба припасла для него последнее оскорбление: он попал под колеса одной из «швейных машинок», которым когда-то кричал вслед «Купи коня!». В этом была роковая ирония, а сбил его не большой, быстрый и роскошный автомобиль, подобный тем, что выходили из цехов Юджина, а шумная букашка, одна из тех, что заполонили всю страну, – самая дешевая, простая и грубая.
Авария случилась воскресным утром на городском перекрестке, когда улицы были почти пусты и ничто в мире не сулило подобного происшествия. Джордж вышел на свою обычную прогулку и в тот момент, когда угодил под колеса, как раз думал об автомобиле – блестящем ландо и красивой девушке, садящейся в него, о легком взмахе белой перчатки, повелевающей шоферу ехать прочь. Джордж услышал крик, но не поднял взгляда, ибо ему и в голову не пришло, что обращаются к нему, настолько он был поглощен вопросом – была ли это Люси? Ответа он не знал, и эта нерешенность, возможно, спровоцировала существенное промедление в принятии решения. Когда люди в автомобиле снова закричали, теперь уже громче, он поднял глаза и увидел приближающуюся опасность. Сомнения, была та девушка Люси или нет, превратились в мысли о том, отойти ему назад или продолжить двигаться вперед. Это стало настоящей дилеммой. Не зная, как быть, он заметался, и маленькая машинка сбила его с ног. Ход у нее был небыстрый, но прокатилась она по Джорджу всеми четырьмя колесами.
Он ощутил сильную боль, толчки и удары; услышал рев; задохнулся от удушливых клубов пыли; увидел вспышки перед глазами; различил громкие щелчки, похожие на выстрелы из пистолета; застонал от мучительных спазмов в ногах. Потом понял, что его вытащили из-под машины. Вокруг кудахтала толпа.
От боли лоб Джорджа покрылся испариной, он попытался вытереть ее, но не смог. Рука так высоко не поднималась.
– Спокойно, – сказал полицейский, и Джордж увидел полы его синего мундира в пыли и солнечном свете. – Сейчас будет «скорая». Не шевелитесь. Послать за вашим доктором?
– Нет, – беззвучно, одними губами, сказал Джордж.
– Отвезти вас в частную клинику?
– Пусть везут, – чуть слышно ответил Джордж, – в городскую больницу.
– Ясно.
В толпе метался человечек в пыльнике[30], что-то объясняя и яростно доказывая, а его спутница, девушка с пронзительным голосом, поддакивала ему, заявляя во всеуслышание, что готова пойти в суд и подтвердить, что он говорит чистейшую правду.
– Парень, что вас сбил, – пояснил полицейский, глядя сверху вниз на Джорджа. – Кажись, он прав, а вы, наверно, замечтались. Прям чудно, как могут помять такие крошечные машинки, сроду не подумаешь, но, по-моему, не резон винить того, кто был за рулем.
– Богом клянусь, я тут ни при чем! – горячился юноша в пыльнике. Он встал в ногах у Джорджа и пылко обратился к нему: – Мне ужасно жаль и все такое, я ж не говорю, что я не сбивал. Я против вас зла не держу, но я тут совершенно ни при чем! Вы сами наткнулись на меня, а я врезался в вас. Когда вы поправитесь, вам и цента из меня не вытянуть! Эта леди сидела рядом со мной, и мы оба вам кричали. Скорость-то была не больше восьми миль в час! Но я вас уверяю, что мне очень жаль, и этой леди тоже. Но вы нас поймите!
Веки Джорджа дрогнули, его затуманенный взгляд скользнул по протестующим автомобилистам, но старый властный дух воспрянул в нем, и только одно слово сорвалось с его уст. Лежа на спине посреди улицы и толпы, глазеющей на него, как на неприятную диковину, забитым пылью ртом он произнес одно лишь слово, и на губах выступила кровь.
Это слово очень заинтересовало полицейского. Когда карета «скорой помощи» умчалась прочь, он повернулся к только что подошедшему напарнику.
– Забавную вещь он сказал тому парню, что его сбил. Обозвал одним словом – и больше ничего, – а ведь тот ему обе ноги переломал и бог весть что еще наделал!
– Меня тут не было. Что он сказал?
– Рвань!