– Итак, вы в родстве с Салливанами… понимаю… – задумчиво произнес Фарж.
И я снова удивилась. Тому, что ему это было известно. И тому, что он так быстро согласился меня принять, как будто догадывался о причине моего визита. Возможно, будь эти глаза не столь голубыми, а улыбка не такой теплой, я бы прониклась подозрительностью. Но Фарж оказался очень привлекательным, а чертежные инструменты в бархатном футляре на его столе – латунные циркули и линейки, эти деревянные шаблоны для вычерчивания треугольников и кривых линий – возбудили у меня голод, который раньше я не испытывала.
– Значит, вы о нас слышали.
– О, да.
– Вам известно, кто мой дядя? Он наслышан о вас. Жаждет с вами работать. Но говорит, что вы его избегаете.
– Да, верно, – повернулся к окну мистер Фарж. – Нам с ним не о чем говорить. Я сейчас практически не работаю.
– Почему? Мой дядя утверждает, что вы очень талантливы.
– И вы явились меня уговаривать от его имени?
Выдержав паузу, я честно призналась:
– Что-то вроде того.
Фарж не произнес ни слова. Между нами повисла неловкость, и я сосредоточила взгляд на стене с рисунками. На одном из них было начертано строение в египетском стиле. С геометрическими стенами, как у зиккурата, и многогранными колоннами, увенчанными снопами тростника. Сказать по правде, смелое смешение стилей обескуражило меня.
Отвернувшись от окна, Фарж понаблюдал за тем, как я изучала рисунок:
– Это Хартфорд-Билдинг. Что вы о нем думаете?
– Очень красивое здание.
– А знаете, как его обозвал ваш приятель в «Вестнике»? «Аляповатым» и «вызывающим недоумение».
– У меня нет приятеля в «Вестнике».
Фарж проигнорировал мою реплику:
– Вы с ним согласны?
– Я – не архитектор, чтобы судить.
– Для этого не нужно быть архитектором. Просто скажите мне свое мнение.
В вопросе мистера Фаржа просквозило напряжение, отдающее вчерашним смятением. И это удержало меня от искреннего ответа. Осторожно подбирая слова, я сказала:
– Люди вряд ли стали бы заказывать у вас проекты, если бы считали ваши детища уродливыми.
– Но вы так считаете, – укорил меня мистер Фарж.
– Я такого не говорила.
– Вы бы заказали у меня проект, мисс Кимбл?
– Я…
– Впервые оказавшись в Сан-Франциско, я подумал: что за город! Какие перспективы, чтобы сделать тут что-то новое! Такой атмосферы нет ни в одном другом городе.
– Я отлично понимаю, что вы имеете в виду, – порадовалась я возможности найти общий язык. – Этот город волнует своим тяготением к новизне, современности.
– Вижу, вы меня понимаете.
– Он по-театральному эффектный и все же…
– …изо всех сил пытается оставаться классическим, – закончил мою мысль Эллис Фарж.
Я рассмеялась:
– Он жаждет выглядеть «почтенным» и в то же время не лишен показушности.
Теперь улыбнулся мой собеседник:
– Вы слышали о плане Бернхэма?
Я кивнула:
– О плане реконструкции города? Мой дядя считает, что для Сан-Франциско такой план не годится. Он опасается, что подобные преобразования отрицательно скажутся на предпринимательстве.
– Реализация этого плана обойдется городу очень дорого и обернется массовым сносом. Но это шанс для Сан-Франциско выделиться. Городу нужны архитекторы, которые не боятся пробовать что-то новое. Вот в каком ключе я разрабатывал проект Хартфорда, – кивнул на рисунок мистер Фарж. – Что? Не думайте, что вы так легко ушли от ответа. Я хочу услышать ваше мнение. Не слишком ли оно нарядное?
– А каково его предназначение?
Брови Фаржа сдвинулись к переносице:
– Это деловое здание.
– Для фирм и офисов? Тогда вы перестарались. Деловым его нельзя назвать даже с большой натяжкой. Стиль пирамид интересен, но колонны и декор придают зданию кичливости. Да и окон мало. Внутри будет возникать ощущение тюрьмы.
Фарж подошел и встал рядом со мной. Чуть ближе, чем следовало бы. И мне стало не по себе от осознания такой близости между нами.
– Вы изучали архитектуру?
– Увы, нет. Просто… я немного рисую, но…
– Это альбом с эскизами? В вашей сумке?
Я совсем про него забыла и теперь испытала ужас. Почему я не оставила его в карете?
Голди была настроена так оптимистично, но в ушах у меня зазвучали слова Шин: «Вам не следует показывать ему свои рисунки». Напоминание о неминуемом фиаско.
– Нет-нет, это вовсе не… – начала было я, но с его стороны последовал резкий, нетерпеливый жест.
– Ну-ка, дайте мне его. Я хочу посмотреть.
– Пожалуйста, это одни глупости…
– Пожалуйста, без комментариев. Позвольте мне самому составить суждение.
Движимая, скорее, его настойчивостью, нежели собственным желанием, я передала мистеру Фаржу альбом.
Он пролистал страницы, внимательно изучая мои эскизы и, без сомнения. находя в каждом изъяны. Я бы предпочла, чтобы он проглядел их быстро и решительно, положив конец моей нервозности.
Наконец мистер Фарж вскинул глаза:
– Что это с вами?
– Я сильно нервничаю.
– С чего? Эскизы очень хорошие. У вас прекрасный вкус. Вот этот мне особенно понравился, – Фарж щелкнул пальцем по библиотеке, которой, по мнению Голди, не хватало статуй. – И этот, – указал он на отделанную темными панелями столовую с контрастным деревянным полом с лучевым узором. Ту идею мне в свое время навеяла монохромность одной зимней картины – затянутого ледяной коркой пруда, сверкавшего под потемневшим небом, предвещавшим метель. Та сцена захватила меня настолько, что рука с карандашом буквально забегала по листу бумаги. – У вас действительно много отличных эскизов. Есть из чего выбирать.
Это было невероятно! Эллис Фарж не мог так думать! Я ждала «но». Но здесь должно быть больше статуй. Но цвет стен выбран неверно. Но, но, но…
Но мистер Фарж поинтересовался:
– Где вы этому научились?
– Я нигде не училась. Ну… у меня была книжка об акварелях. Наверное, из нее…
– Ни одна книжка такому не научит. Вы никогда не брали уроков по дизайну?
– Я читала книгу Уортона… и еще несколько…
– А-а. – Модный архитектор снова взглянул на страницу. – Но главное – ваше внимание, способность подмечать нюансы, удачные сочетания… – Он выглядел удивленным и впечатленным, и мою нервозность растопила теплая, кружащая голову гордость. – Вот этот эскиз просто прекрасен. Они все прекрасны…
– Благодарю вас. Я польщена, – признала я, и это было явное преуменьшение.
– Жаль, что вы – женщина. – Мистер Фарж закрыл альбом. И прежде чем я успела среагировать на эти слова, их правду, беспощадно разрушавшую неожиданную надежду, он постучал пальцем по обложке альбома и спросил: – У вас есть еще эскизы?
– Десятки. Я рисовала их всегда, сколько себя помню. Это был хороший способ… – Я запнулась, удивленная тем, что чуть было не рассказала правду о своей матушке и о том, что эти рисунки значили для нее, о будущем, которое она мне прочила, о своем одиночестве и нужде.
Однако Эллис Фарж не дал мне сменить тему.
– Способ чего? – спросил он.
– Ничего. Ничего. – Мне хотелось положить конец его расспросам, но я почему-то ощутила разочарование, когда архитектор только кивнул.
Он вернул мне альбом:
– Что ж, вы сделали то, что я считал невозможным, мисс Кимбл. Вы завоевали мое внимание. Передайте дяде, чтобы он связался со мной.
– Спасибо вам, мистер Фарж, – произнесла я и ощутила такую благодарность, что едва не выронила альбом. – Я даже не могу выразить словами, как я это ценю.
Эллис Фарж снова вперил в меня взгляд – на этот раз насмешливый.
– Вы так сильно печетесь о ваших родных, мисс Кимбл?
– Они для меня – все, – сказала я просто. – Они меня спасли…
Я ожидала, что по дороге домой буду купаться в славе. Этого не случилось. Я добилась того, чего хотел дядя, но удовлетворения не получила, а восхищение Фаржа моими работами, его кабинет, незнакомые мне инструменты на столе вызвали во мне странную боль. Точнее, даже не боль, а возбуждение, полное надежды и страха. Как будто мир ненадолго приоткрылся, чтобы показать мне то, на что я прежде не позволяла себе взглянуть даже мельком. Вероятность. Возможность. А затем разочарование. «Жаль, что вы – женщина». Не знаю точно, чего же именно я хотела от Эллиса Фаржа, но чего-то определенно хотела. И я продолжала этого желать, трясясь в карете.
Глава десятая
Насколько ослепительно сверкал особняк Салливанов в лучах солнца, настолько холодным и суровым показался он мне по возвращении. А его глухие декоративные окна напомнили мне пустые глазницы. Несмотря на то, что я вернулась с добрыми вестями для дяди, саму меня снедала после встречи с Эллисом Фаржем непонятная тревога. А еще тоска, причину которой я не могла определить. И дом лишь усугубил мое смятение.
Никого нигде не было, дом снова заполняла зловещая тишина. Мой слух не уловил даже шагов служанки. И Ау не возник, по своему обыкновению, из ниоткуда, чтобы принять у меня пальто и шляпу. Голди, скорее всего, была в своей комнате. Я поднялась наверх, намереваясь выяснить у кузины, почему она умолчала о моей фотографии в «Вестнике». Но не успела я направить к ней свои шаги, как дверь в спальню тети Флоренс открылась, и Шин жестом пригласила меня внутрь.
Я помотала головой:
– Доктор Броуни сказал, что мне не следует навещать тетю без разрешения.
– Пожалуйста, мисс Мэй. Миссис Салливан сегодня чувствует себя хорошо. Она хочет вас видеть.
– Я не могу.
– Мистера Салливана нет.
Китаянка явно хотела меня успокоить. Но я от этого лишь в большей мере осознала важность запрета:
– Доктор предупредил меня…
– Пожалуйста! – взмолилась Шин.
А ведь она бывала категоричной и непреклонной. И она лучше, чем кто-либо, знала, какое влияние я оказывала на тетю Флоренс. Значит, была какая-то особая причина ее настойчивости.
С большой неохотой, но я последовала за Шин. Служанка даже не стала скрывать своего облегчения, и я невольно порадовалась, что поддалась на ее уговоры. Тетя апатично полусидела-полулежала на кушетке. Ее рука колебалась из стороны в сторону в унисон с музыкой, которую слышала только она. Точно так же когда-то покачивалась в такт с музыкой и рука моей матушки, еще и напевавшей что-то под вальс. И выражение лица у тети было такое же. А мои ноздри вдруг защекотал матушкин запах – призрачный душок талька и шерстяной пряжи. То появляющийся, то исчезающий, пугающий и смущающий.