– Я возвращался домой с ночной смены, дорога вспучилась прямо подо мной. Я поначалу подумал, что пьян, но я не выпил ни капли. Ни одной капли.
– А я стала разжигать печь и услышала этот ужасный звук, а печь подпрыгнула, как живая.
– А вы заметили, что голуби не замолкали? Может, они чувствовали?
– Я решил, что поезд сошел с рельсов…
– …торнадо…
– Я никогда раньше не слышала такого звука…
Люди повторяли свои рассказы снова и снова, как будто это помогало им обрести реальность. Я ощущала совершенное изнурение. А потом… потом раздался взрыв. За ним второй, третий, четвертый. Их прозвучало много, и кто-то сказал, что спасатели взрывали динамит, чтобы остановить пожары. Но эти взрывы только обострили затянувшийся кошмар.
Солнце стало опускаться, окрасив небо в таинственный оранжевый оттенок, а витавший в воздухе запах гари, крови и боли приобрел тошнотворно-приторный привкус. Это был запах смерти. Запах жареного. А когда я вспомнила, что могло быть жареным, меня чуть не вырвало.
У некоторых людей на площади оказались армейские палатки. С лотка на ее окраине раздавали воду и суп. Есть мне не хотелось. Тем более, что ноздри раздражал этот отвратительный запах. А вот жажда мучила меня по-прежнему. Но подойти к лотку я боялась. Там толпилось слишком много людей. «Что, если меня кто-нибудь узнает?»
И все же жажда взяла верх над инстинктом самосохранения. Взяв воду, я упала на траву и… заснула. А проснулась уже на исходе ночи, когда отель Св. Франциска и другие здания вокруг Юнион-сквер также занялись огнем. Нам тогда было велено бежать на близлежащие улицы – настолько раскаленные, что плавился булыжник. Со всех сторон сыпались осколки стекла и кирпича. Мои легкие горели. Барабанные перепонки готовы были лопнуть от выстрелов, взрывов, хлопков, треска, гула и завывания ветра, раздувавшего огонь. Но мне ничего другого не оставалось, как идти дальше – в зловещей и гнетущей темноте. И я шла, слепо и бесцельно. Пока не вышла на улицу, устрашившую меня своей тишиной. К тому времени я была уже вконец истощена, совершенно не чувствовала тела и понятия не имела, где нахожусь.
Пульс города стал нитевидным. Съежившись или свернувшись калачиками, мужчины, женщины и дети спали или пытались спать. То тут, то там мелькали крысы. Несколько человек, закутанных в одеяла и ковры, спали на тротуаре перед осевшим и накренившимся домом, крыльцо которого все еще было оплетено гибкими ветвями розового куста; его красные цветки отливали в предрассветном мареве странным бронзовым оттенком. Он казался нереальным, даже мистическим. И я застыла, загипнотизированная этими розами – такой необыкновенной, неземной красотой посреди разрухи.
Я долго смотрела на них…
Глава двадцать вторая
– Встать!
Я вздрогнула и пробудилась от крика и колющего удара в плечо.
Молодой и злой солдат, позади которого стоял еще один (судя по виду, очень уставший) солдат, снова ткнул меня штыком своей винтовки:
– Я сказал, встать!
Плохо соображая, я уставилась на него. «Почему не колокольный звон, а солдат? Ах да! Я же сбежала из Блессингтона!» Но где же я находилась? В какой-то нише в грязном углу, пахшем скисшим пивом.
Я медленно поднялась. Солдат указал винтовкой на разбитое окно:
– Все салуны закрыты. Ликер запрещен. Мародеры и грабители расстреливаются на месте.
– Но я ничего не украла, – запротестовала я. – Я не знала, что это салун.
– А почему окно разбито?
– Землетрясение? Не знаю… Я просто спала…
Солдат отступил назад, направил винтовку на мою грудь и приказал:
– Выверните карманы.
Поборов желание нащупать золотую пуговицу, я повторила:
– Я просто спала…
– Стоять! Никакого мародерства! – разнесся по улице громкий окрик.
Солдат, тренировавший на мне свое оружие, подпрыгнул. А другой обернулся.
– Я сказал «Стоять!» – снова огласил улицу крик.
А затем тишину разорвал выстрел.
Я взвизгнула, но тут же поняла, что не ранена – выстрел предназначался не мне и сделан был не из винтовки, нацеленной мне в грудь. Солдаты подбежали к своему товарищу, а человек, обвиненный им в мародерстве, теперь лежал – скрюченный, лишенный жизни – на мостовой. Люди побежали, снова прозвучали выстрелы. Всех, включая солдат, охватила паника.
Я тоже побежала. За спиной услышала окрик и приготовилась к выстрелу, которого не последовало. Однако расслабилась я, лишь забежав за угол. Но и тогда я не сбавила темп; ступни болели, сердце колотилось как бешеное.
Несчастный город лежал в руинах. Люди группами стояли посреди улиц, сидели вокруг печек, извлеченных из домов или наскоро сооруженных из кирпича и металла. В желтовато-серой пелене дыма трудно было разглядеть что-то дальше четверти квартала. А пожары все еще свирепствовали. «Надо разыскать Шин! Надо разыскать Данте Ларосу!» Но только как это было сделать в таком хаосе? Мне нужно было найти какое-то укромное местечко, чтобы сесть там, все обдумать и спланировать дальнейшие действия.
Взрывы динамита сотрясали воздух, им вторил треск обрушавшихся стен. Увидев очередь за едой, я сразу же встала в ее конец, будучи теперь уже слишком голодной, чтобы опасаться встречи с кем-либо из знакомых. Да и вряд ли бы меня кто-то узнал – грязная, покрытая пылью и сажей, я была неотличима от остальных. Неузнаваема! Простояв два часа, подкрепившись горячим кофе и утолив жажду водой, которую разносил по очереди хмурый мужчина, я все-таки получила заветную коробку и поспешила уединиться, чтобы съесть то, что в ней лежало. Выбрав место за кучей обломков, я присела на кирпич около упавшей дымовой трубы. День выдался не по сезону жарким. Хотя, возможно, это был жар неуемного пламени. Сажа, пепел и грязь свербели в носу, шерстяное пальто показалось мне теперь слишком теплым, но я не стала его снимать. Пальто обеспечивало защиту от горячих углей и раздуваемых ветром искр. Рядом со мной, на бордюре разбитого тротуара, сидел мужчина и… читал газету, как будто это было совершенно нормально посреди разрухи и хаоса. Я разглядела заголовок: «Землетрясение и пожары: Сан-Франциско в руинах».
Мне едва ли требовалась газета, чтобы в этом удостовериться. Но мне стало интересно, где этот мужчина раздобыл газету и где я могла найти ее для себя. Я изголодалась по новостям, по тому, что могло бы мне подсказать, как дальше действовать. Мужчина снова сложил газету и встал. Но заметил, что я за ним наблюдала. И не успела я отвести взгляд, как он подошел и протянул мне газету:
– Я закончил читать.
Я с радостью ее взяла. Оказалось, что газета была выпущена совместными усилиями «Экземайнера», «Колла» и «Хроникл».
Но «Вестник» в ее выпуске не участвовал. Почему? Что с ним случилось? Где был Данте?
Не осталось надежды на спасение зданий.
Весь город в огне.
Не менее 500 человек погибли.
Кто погиб? Кого из этих пятисот несчастных я знала?
Я так озадачилась своими вопросами, что заметила остановившегося передо мной человека лишь тогда, когда его тень упала на газетную страницу. Он был такой же грязный и запачканный сажей, как и я. В крысино-сером свитере и штанах с обвисшими коленками.
– Здравствуйте, – вежливо сказала я.
– Я у тебя ее заберу, – вместо ответного приветствия заявил он.
– Но я ее еще читаю…
– Не газету, а ее, – указал мужчина на коробку с едой, которую мне выдали в очереди за хлебом.
Поначалу я растерялась.
– Очередь вон там. Эти коробки раздают бесплатно. Вам нужно лишь немного подождать.
– Зачем мне ждать, если я могу взять твою? Давай ее сюда, – щелкнул пальцами мужчина.
Я не знала, как объяснить ему толковее. И все же попробовала:
– Нет-нет, правда! Вам не нужно ее красть. Эти коробки раздают всем подряд…
Нож в руке грабителя сверкнул прежде, чем я моргнула.
– Отдай ее мне!
Мне следовало отдать ему коробку. Я могла постоять в очереди еще раз. Потратила бы, конечно, время. Ну, а что еще мне оставалось делать? А если бы раздающий меня узнал, я бы все ему объяснила. «Просто отдай ее этому человеку», – посоветовал мне голос разума.
Но я была слишком уставшей, раздраженной и голодной. Меня чуть не погребла под собой моя же кровать. Я сбежала из приюта и от пожара. И внезапно во мне забурлила злость. Свирепая, яростная, неукротимая злость из-за того, что кто-то снова пытался меня использовать.
И не раздумывая и даже не сознавая, что я делаю, я ударила грабителя ногой по колену. Удивленно вскрикнув, он наклонился. А я, изловчившись, заехала ему ногой еще раз – в промежность. Взвыв, грабитель скрючился от боли. Нож выпал из его руки на землю. И я отбросила его в сторону, к близлежащей куче булыжника.
– Иди и постой в очереди, как все! – рявкнула я и, подхватив газету и коробку, пошла прочь.
Наверное, я обошлась с этим человеком ужасно из-за коробки с сухим пайком и нескольких ломтиков хлеба. Мне было не по себе. Но еще больше меня напугала собственная реакция – безудержная ярость, завладевшая мной. А еще, пожалуй, я повела себе глупо. Ведь грабитель мог, в свою очередь, напасть на меня….
Я запихала в рот горсть сухих хлопьев. К черту условности, когда мир перевернулся!
Прищурившись, я попыталась разглядеть хоть что-нибудь за призрачными мачтами телефонных столбов или расплывчатыми, угрожающе нависавшими тенями обрушавшихся зданий. Но так ничего и не увидела.
Понять, где еще горело, было невозможно. «Уцелел ли Ноб-Хилл? Неужели мои родственнички даже в такой час сидят в своем саду среди дядиных ангелов, пьют шампанское и наблюдают за тем, как город пожирает огонь? Заменили ли они на мои деньги позолоченное зеркало? И не разбилось ли оно на мелкие кусочки?» Безответные вопросы вереницей пронеслись у меня в голове. Не зная, пощадило ли землетрясение Салливанов и их особняк, остались ли в живых знакомые мне люди, и как мне быть, если они погибли, я на миг пришла в замешательство. «Думай!»