– Ну, вот и ладно. А то я тут никого не знаю.
– Конечно, знаешь, – наклонившись, зашептал мне на ухо Данте, обдавая его теплым дыханием: – Вон Эйнджел Мартин – в персиковом атласе; платье старое, но кто посмеет обвинить ее за то, что у нее больше ничего не осталось? А там – миссис Лессистер. Нет, не эта, а вон та, у фонтана, где флажки вот-вот упадут. Тоже в старом наряде. Она надевала это платье на рождественский бал в прошлом году. Похоже, это показательно. Здесь все в старье. Кроме тебя. И платье тебе к лицу. Но опять… «Сити оф Парис».
– Да, сглупила я! Надо было послать телеграмму мистеру Уорту в Париж.
Данте отпил глоток своего шампанского:
– Он бы вылез из кожи вон, чтобы тебе угодить.
– Я рада, что ты пришел.
Взгляд Данте стал таким теплым, что мне захотелось затащить его в какое-нибудь укромное местечко.
– Ты же готовишься бросить вызов в лицо врагу. Я не мог пропустить такое шоу.
– Я думала – раз статья не произвела должного эффекта…
– Извини, что она не оправдала твоих надежд, – сказал Данте. – Но Олдер отдал мне социальную колонку, так что…
– Ты должен быть счастлив.
– Не знаю. По-моему, я скучаю по сплетням.
– Сегодня вечером их будет предостаточно, – сухо процедила я. – Хватит на всю оставшуюся жизнь.
– Я оставлю их для нового Юандерснитч. Он бродит где-то здесь, – сказал Данте, а потом тихо добавил: – Я пришел бы сюда и без шоу. Ты же знаешь. Просто потому, что ты попросила. Я скучал по тебе. Прости, что я…
Данте замолк. Я проследила за его взглядом. А когда увидела, на кого он смотрел, все, что собиралась сказать Данте или надеялась услышать от него, отошло на второй план. По залу под руку с миссис Деннехи шагал мой дядя Джонни – опять безупречно одетый и с идеально уложенными блестящими волосами! За ним следовала Голди – как прежде великолепная, в зеленом платье с изумрудами на шее. И… Эллис. При виде них ко мне вернулся тот гнев, с которым, как мне казалось, я уже справилась. Какими счастливыми они выглядели! С губ Голди не сходила улыбка, Эллис грациозно кивал, дядя жал протянутые руки. Их все приветствовали! Их ничто не уничтожило. Ни то, что я отобрала у них свои деньги. Ни сплетни, ни статья Данте. Они даже не запятнались!
– Поразительно, – прошептал Лароса.
Я не сказала ни слова. Я могла только как загипнотизированная наблюдать за тем, как они прошли по залу и взяли себе шампанское. Голди поболтала с Линетт, посмеялась с Томасом – все как в тот давний вечер, когда кузина схватила меня за руку и пообещала: «Мы отлично повеселимся!» И Эллис… такой самоуверенный, касающийся рукой ее локтя. И мой вероломный дядя… «Ты теперь – часть нашей семьи…» Неопороченные. Яркие, как языки пламени, подравшего город. Сан-Франциско все еще привечал их! Они творили все что хотели. И им все сходило с рук.
Пока.
Вот они заметили меня. Улыбка застыла на губах Голди, и она что-то шепнула Эллису. Тот облизал губы и не утратил – как не утрачивал никогда – самоуверенности.
Дядя обернулся на оклик кузины: «Папа!» И посмотрел на меня. Лицо вспыхнуло радостью – не знай я дядю, я бы никогда не сочла ее притворной. Даже теперь мне захотелось поверить в ее искренность.
Но горький опыт этого не допустил.
– Они идут к нам, – хмыкнул Данте. – Боже! Какая выдержка!
Я знала, что он поведут себя именно так. Знала, потому что видела однажды, как Голди вчитывалась в колонку светской хроники. Я видела, как она плакала из-за Стивена Олрикса – только не от сожаления, как мне тогда показалось, а от злобы и раздражения. Я слышала, как она негодовала на миссис Хоффман. И знала о ее страстном желании стать членом Клуба почитателей котильона. Голди не потрудилась узнать, чего хотела от жизни я. Зато мне пришлось очень хорошо узнать, чего хотела она.
«В силах ли я отнять у нее это? Достанет ли мне матушкиных уроков? Достанет ли мне духа?»
Я не сдвинулась с места, пока они приближались. Голди – с ослепительной улыбкой. Эллис – уверенный, что будет прощен. Дядя – со своим все понимающим и вкрадчиво-проникновенным взглядом. И миссис Деннехи – с доброжелательной улыбкой, вызвавшей у меня сожаление из-за того, что она оказалась с ними в одной компании. Хотя… стоило ли мне ее жалеть? Ведь она должна была понимать, что к чему.
Все глаза обратились на нас. Я отпила еще глоток шампанского.
Данте рядом со мною напрягся. Потому что ко мне поспешила Голди – да-да, естественно, она всегда первая! – и раскрыла руки для объятия. А ее улыбка! Разве можно было за такой улыбкой разглядеть змеиное вероломство? Какой счастливой выглядела кузина! Как будто я исполнила ее самое большое желание.
– Мэй! О, Мэй, как я рада тебя видеть! Мы все так за тебя переживали!
Я дождалась того момента, когда Голди подошла ко мне совсем близко, посмотрела ей в глаза, затем резко, нарочито демонстративно отвернулась, как будто ее не заметила, и отошла в сторону.
После этого Саллливаны на вечере не задержались. Не смогли. Потому что с ними никто не захотел общаться. Стоило мне их проигнорировать, то же сделала и миссис Хоффман. Нед Гринуэй смотрел сквозь них. Лицо миссис Олрикс стало восковым. Стивен продолжал болтать со своим приятелем, упорно не замечая, что Эллис Фарж хлопал его по плечу. Сан-Франциско, так гордившийся тем, что всегда шел своим собственным путем, дружно последовал за Ван Беркиль из Нью-Йорка.
Я отомстила! Я уничтожила Салливанов. Не доказательствами их неблаговидных деяний, а своим новым именем.
$
Мы с Данте вышли на улицу, под пелену опускавшейся мглы. За нами горели огни, перед нами маячил темный призрак города. Моя рука нырнула в карман накидки и нащупала пуговицу.
– Я выкупила у Чайны Джоя долговые расписки Голди, – тихо сказала я.
– Выкупила?
– Она не понимала грозившей ей опасности. И до сих пор не понимает.
– Я бы похвалил тебя за доброту, но почему-то сомневаюсь, что тобой двигала она, – легко произнес Данте, но я ощутила, как глубоко в меня он заглянул.
– В силу недопонимания Голди не боялась Чайну Джоя. А теперь ее будет мучить вопрос: для чего я это сделала? Ее будет терзать неопределенность.
– Неопределенность – это то, что по ночам лишает людей сна, – криво усмехнулся Данте.
– Знаю, – согласилась я, вспомнила те дни в Бруклине, после кончины матушки, и свой страх перед будущим.
– Я не хочу, чтобы Джой причинил Голди вред. И не желаю ей смерти. Но, наверное, это ужасно – желать, чтобы она изводилась неопределенностью? Может, наказание страданием… чрезмерно?
– Я не тот, кого нужно об этом спрашивать. Я бы сбросил ее с пристани в океан, если бы ты стала от этого счастливей.
Достав из кармана дядину пуговицу, я показала ее Данте.
– Что это?
– Пуговица, которую я нашла в руке тети после ее убийства. Эта пуговица от жилета дяди.
– И ты все это время ее хранила?
– Я не хотела забывать… не хотела забывать, что они со мной сделали. А теперь… – Я выпустила пуговицу из пальцев. Она упала на улицу и укатилась с моих глаз долой. Если бы меня кто-нибудь спросил раньше, я бы ответила, что не ощущала ее груз. Но сейчас я поняла: это было не так. Освободившись от пуговицы, я почувствовала облегчение.
– И каково тебе теперь? – спросил Данте.
– Хорошо. Хорошо, но…
– Что дальше? – закончил он за меня.
– Я долго только об этом и думала. А сейчас, когда все закончилось, я могу желать большего. Могу себе позволить думать и о других вещах. – Вложив ладонь в руку Данте, я повернулась к нему лицом. – Данте…
– Прежде чем что-то сказать, взгляни на это, – вытащив из кармана пиджака папку, Данте передал ее мне.
– Что это? – Расстегнув пряжку, я открыла папку; внутри были письма с заявками на услуги «Бруклин Компани». На адрес «Вестника». Десятки писем!
– Они переполнили наш почтовый ящик. Олдер попросил тебя сделать переадресацию, иначе мы вынуждены будем их выбросить.
Первое попавшееся мне на глаза было от миссис Эллиот Лонгмайер:
«Сама я мало смыслю в декоре. И я тщетно искала нечто умиротворяющее глаз, пока не увидела ваш эскиз гостиной. Он показался мне самым теплым и душевным из всего, что я встречала. И мне подумалось, что вы могли бы разработать дизайн склепа для моего отца, который больше всего в жизни ценил спокойствие. Я ничего не смыслю в красоте, но мне не хочется, чтобы батюшка целую вечность вертелся в гробу из-за того, что я превратила его последнюю обитель в нечто гротескное и дисгармоничное. Как бы он еще не начал преследовать меня за это… Я понимаю – вы, должно быть, получаете десятки заявок в день. Но если бы вы нашли для меня время, я была бы вам очень признательна. И я готова понести любые расходы».
У меня перехватило дыхание.
– Почитай-ка вот это, – предложил Данте, затем, перегнувшись через мое плечо, порылся в стопке, нашел искомое письмо и развернул его передо мной.
«Меня очень впечатлили ваши работы, и я думаю – вы смогли бы создать идеальные условия для моей жены Саки. Она – инвалид, и буду вам очень благодарен, если вы создадите для нее прекрасное гнездышко, в котором она перестанет призывать смерть. У меня есть средства, чтобы исполнить любые ее пожелания».
– Они все такие? – спросила я.
– Нет, не все. Часть писем от подобных этим, – повел Данте глазами на людей в шатре. – Но не только богатые мечтают привнести в свою жизнь красоту. И теперь, когда ты тоже обрела богатство, думаю, никто не будет ожидать от тебя, что ты предпочтешь тяжелый труд легкой болтовне.
– Мне не очень удается легкая болтовня, – призналась я, глядя в письмо. «Прекрасное гнездышко, в котором она перестанет призывать смерть…»
– Да, ты слишком умна для пустых разговоров.
– Мне не верится, что это сработало, – пробормотала я. – То есть я, конечно, надеялась, но… После выхода твоей статьи миссис Олрикс попросила меня показать ей эскизы. Она пожертвовала часть своих денег на строительство библиотеки по искусству и была в ужасе от того, что сделал Эллис. Миссис Олрикс попросила меня разработать дизайн ее новой гостиной. Она сказала, что ей нравятся яркие цвета, но никто не желает пойти ей навстречу. Все архитекторы интерьеров чересчур серьезны.