Эти борцы интересовались не только вопросами нового железнодорожного транспорта и дешевой почты, но также и еще одним, очень старым вопросом — толкованием божьей воли. Фритредеры сыграли на религиозных чувствах своих союзников — чартистов и аболиционистов. На одном из собраний Лиги в Манчестере 700 ее представителей заявили, что «хлебные законы» противоречат законам божьим. Так Всемогущий в первый и последний раз был вынужден выступить за снижение тарифов.{545}
Лига нанимала целую армию юристов, чтобы подсчитывать избирателей в регионах, исследовать их политические предпочтения. Всякий землевладелец, чья регистрация или квалификация находились под вопросом, оказывался под их пристальным вниманием. А чтобы противники не могли заниматься тем же самым, потенциальным фритредерам приводили документы в порядок. Такая тактика зачастую отнимала у тори один голос из семи в отдельно взятом районе. Наконец, Лига сумела подключить мощные финансовые ресурсы и приобрести недвижимость у бедных владельцев. Каждому выплачивалось 40 шиллингов в год — достаточно, чтобы говорить о получении доходов, необходимых для участия в выборах.{546},[71]
В свободное от дел в Вестминстере время Кобден и его коллега Джон Брайт вели споры о положении дел в стране. Кобден неизменно одерживал верх благодаря своему обаянию и умению спокойно оперировать фактами. Брайт сражал слушателей громогласным уличением землевладельцев в вероломстве. Новые железные дороги переносили их из города в город за считанные часы, и каждый раз они приезжали свежими и отдохнувшими, что немыслимо было при путешествии на лошадях и в экипаже.
В 1841 году пало правительство вигов под предводительством лорда Мельбурна и последовали всеобщие выборы. Четыре года назад Кобден едва прошел в палату общин, но теперь он был таким известным человеком, что выиграл выборы легко, как и многие его товарищи по Лиге, в том числе и Джон Брайт.
Выборы показали, что к власти вернулись тори. Они вернули Роберта Пиля на Даунинг-стрит, 10, в резиденцию, которую он потерял в 1835 году. Политические взгляды Пиля и его упрямый эмпиризм вывели его далеко вперед, за пределы реакционного и аристократического строя тори. Кобден еще несколько лет тягался с ним из-за «хлебных законов», и пока они состязались в желчности, воля Кобдена мало-помалу, при помощи фактов, логики и обаяния, ломала сопротивление премьер-министра.
Сущность аргументов Кобдена заключалась в следующем. Если пустить на рынок дешевое импортное зерно, то рабочим будет оказана двойная помощь. Во-первых, это даст им хлеба. Во-вторых, за этот хлеб будет уплачено английскими товарами, производство которых даст людям работу. Говоря вкратце, внутренняя торговля порождает необходимость торговли внешней.{547} Во время одной из речей Кобдена в палате общин Пиль обратился к своему помощнику Сидни Герберту и сказал: «На это придется отвечать тебе, потому что я не могу».{548}
Обе стороны приводили в пример ужасные условия, в которых находились рабочие того времени. Особенный (слегка лицемерный) гнев тори испытывали в адрес дьявольских мрачных заводов, владельцами которых очень часто оказывались члены Лиги. Едва Кобден в 1841 году занял парламентское кресло, как его заклеймили бессердечным заводовладельцем и уличили в нерегулярной отчетности. По тем временам фабрики Кобдена считались прекрасными, а условия на них весьма гуманными, так что он легко отразил нападки. В 1844 году лорд Эшли Купер, член парламента от партии тори, чья семья владела обширными сельскохозяйственными имениями, предложил на рассмотрение меры, которые ограничивали количество рабочих часов, а также детский труд. Законопроект был существенно смягчен, прошел редакцию Пиля, а в 1845 году Купер напустился на красильщиков ситца, целясь, видимо, прямиком в Кобдена. Когда Купер указал на то, что дети на фабриках по много часов работают за жалкие три шиллинга в неделю, Кобден ответил, что они, по крайней мере, работают в помещении, а у фермеров дети трудятся по много часов на улице и в любую погоду за половину этого заработка.[72]
Победа в битве за отмену «хлебных законов» пришла после многочисленных схваток. Неурожай 1842 года заставил Пиля убедить кабинет министров уменьшить установленные еще с 1828 года скользящие тарифы на ввоз зерна вдвое. А в 1843 году парламент снизил пошлины на канадскую пшеницу до одного шиллинга за кварту.{549} Но такими мерами премьер-министр не успокоил никого, в особенности Кобдена, Брайта и их товарищей по Лиге, не признававших полумер. И конечно, не обрадовались тори — однопартийцы Пиля, презиравшие его за измену своему классу. Правда, через два года обильный урожай избавил правительство от давления землевладельцев, а Лига ничего не выиграла.
Затем в 1845 году боги плодородия обрушили на Британские острова свой гнев, который послужил причиной одного из самых драматических эпизодов в политической истории Англии. Июль и август этого года были дождливыми и холодными. «Зеленая зима» уничтожила урожай пшеницы. В то же время в Южной Англии появилась картофельная гниль и, как пожар, распространилась по Ирландии, обрекая ее население на голод. С наступлением этого кошмарного года, правительство охватил ужас. Надежду на спасение видели в закупках американской кукурузы и докладах особой научной комиссии о том, что прежде случались еще более тяжелые эпидемии картофельной гнили. 22 ноября правительство потеряло последний оплот — лорд Джон Рассел, лидер оппозиционных вигов, выступил за отмену «хлебных законов».
К этому моменту даже самые убежденные тори понимали, что для того, чтобы избежать массового голода, английские и ирландские порты нужно открыть для ввоза импортного зерна. При этом Пиль отлично понимал, что однажды их открыв, закрыть обратно уже не получится без риска обрушить на себя революцию. Спустя две недели он собрал кабинет министров и объявил, что намерен отменить «хлебный закон».{550} Когда двое из его министров отказались его поддержать, он обратился к королеве с просьбой об отставке. Рассел оказался не в состоянии собрать правительство вигов, поскольку в палате общин его партия составляла меньшинство, так что 20 декабря Пиль вернулся на свою должность.
К январю 1846 года Пилю ничего не оставалось, как публично признать, что Кобден и Лига оказались правы, а он изменил свое отношение к «хлебным законам». Те из его товарищей-тори, кто не принял новой веры, остались в дураках.{551} Этот замечательный акт самопожертвования оставил след как на политических судьбах Великобритании, так и на репутации самого искусного политического лидера XIX века. 25 июня отмену закона утвердили в палате лордов, а через несколько дней элита землевладельцев из партии тори под предводительством Бенджамина Дизраэли устроила Пилю окончательную отставку{552}.[73],[74] Пиль спас собственный класс — земельную аристократию — от себя же самой, и тот предал его за это анафеме.
Хотя отмена «хлебного закона» в 1846 году стала исторической вехой в мировой истории торговой политики, к этому времени основная часть проблем уже была решена. Законом 1842 года тарифы опустились даже ниже, чем после окончательной отмены. Некоторые современные исследователи считают, что к 1846 году реальные пошлины на зерно снижались в течение десятилетий и ко времени окончательной отмены закона эти экономические меры значения уже не имели.{553}
Кобден продолжал свою деятельность в парламенте. Проповедуя евангелие свободной торговли, он много жил за границей. Под конец жизни он стал во Франции добровольным учеником Наполеона III, племянника Наполеона I.
К 1859 году англо-французские отношения дошли почти до состояния войны, в основном из-за истерии, нагоняемой Великобританией, не доверявшей историческому врагу. А Кобден считал своей неофициальной миссией в Париже защиту идей о снижении пошлин в торговле между Францией и Англией. Несколько раз его принимал Наполеон III и императорские министры. Император заметил, что ему очень хотелось бы отменить ввозные пошлины в своей стране, «но очень велики затруднения. Мы, во Франции, не занимаемся реформами. Мы занимаемся революциями».{554} Наполеон III очень охотно прислушивался к идеалистическим советам Кобдена, но тем, кто стоял у руля промышленности Франции и ее союзников, свободная торговля была не по душе. К тому времени Кобден считался мастером протекционистских лозунгов. Выдержка из его дневников говорит о том, что Наполеон III тоже этим отличался:
Император повторил мне аргументы против свободной торговли, которыми пользовались некоторые из его министров, в частности Пьер Мань, министр финансов, заявивший, что если поменять систему от запрета до умеренных пошлин, что открыло бы широкие возможности для импорта, то производство всякого французского товара сменилось бы закупкой импортного. Я указал на ошибочность аргументов месье Маня, объяснив, что потребительский рынок Франции почти насыщен и существенного роста потребления не ожидается. Я заметил, что во Франции миллионы людей никогда не носи