— Не имею ни малейшего представления, — вздохнула я.
Мы уселись на скамейку и задумались. Каждый о своем. Ильмир наверняка думал о потерянном контракте и ущербе репутации. Я проигрывала в голове все случившееся в хранилище и раз за разом мыслями возвращалась к девице в черном одеянии. До чего интересный персонаж!
Когда гарем щебетал, орал или вздыхал, она была частью этого коллектива. Вместе со всеми прыгала в канал, вместе со всеми миловалась с шейхом на прощание. Лишь сегодня маска «прелесть какой дурочки» слетела с этой загадочной личности. И что мы имеем?
А имеем мы полнейшую неопределенность. А вдруг они все играют роли? А в реальности мы имеем дело с умнейшими и коварнейшими женщинами?
Тьфу, ерунда какая-то. Похищение рубина, притворство. Это и правда происходит со мной? Серой офисной мышкой — Хелми Леруа? Верилось с трудом!
А если шейх в доле? Приехал якобы на МММ, а сам задумал стащить рубин! Нет, не сходится, Ильмир говорил, у шейха денег больше, чем у всего Рижбурга. Зачем ему рубин, пусть и гигантский? Судя по количеству жен, явно не компенсировать недостаток мужской силы. Но вдруг он разорен? Или просто коллекционирует дорогие вещи?
Или вообще клептоман? Очень хорошее оправдание. Не требующее логики, а поэтому уместное.
На этой оптимистичной ноте мой поток сознания прервал Сантери:
— Кстати, Леруа. Возьми. Будут вопросы, если на тебе не увидят кольца.
Он протянул симпатичное золотое колечко с круглым камушком янтаря в центре. Янтарь, насколько мне было известно от не в меру любопытной Ракель, был фамильным камнем рода Сантери. И впрямь, невеста без помолвочного кольца должна вызывать вопросы, но, надевая украшение, я чувствовала себя странно, словно кого-то обманываю. Хотя… почему словно? Я обманывала всех окружающих. Выдавала себя не за ту, кем являюсь на самом деле.
— Мне жаль, что ваш контракт под угрозой.
— Да что уж теперь.
— Но «ВелТур» ведь не обанкротится?
— «ВелТур» и до этого момента мог обанкротиться десять раз. Это мое детище, оно приносит крохотную часть всего дохода. Но я создавал его, еще когда был студентом, поэтому он дорог мне как память. Что касается заказа… это больше политическая игра, чем финансовая.
— В смысле? — не поняла я.
Ильмир подарил мне тяжелый взгляд и вздохнул.
— Я планирую баллотироваться на пост мэра Рижбурга. Поддержка людей, связанных с организацией МММ, мне бы не помешала.
— А-а-а, — протянула я, не зная, что еще можно сказать. А мой босс, оказывается, еще сложнее, чем показался с самого начал. Не просто видный бизнес-делец, но и имеет прицел на пост мэра города.
Ну а что скажешь человеку, у которого рушились мечты о политической карьере? «Упс» он вряд ли поймет.
Сколько мы так просидели, не знаю, но даже гарем затих и кое-как расположился в камере. Я дремала в уголочке, Ильмир тоже, кажется, уснул. Именно в таком состоянии человека очень легко напугать резким звуком или громким голосом.
Собственно, вопль матери шефа одновременно был и тем, и другим.
— Ильмир!
Он открыл глаза и… видят боги, я отчетливо прочитала на его лице нечто нецензурное.
По коридору, в сопровождении стражника и Кевина, неслась госпожа Сантери. К счастью, на этот раз без молодого любовника. При виде меня она словно споткнулась, а Кевин в ответ на возмущенный взгляд шефа развел руками.
— Что? Только у нее нашлись двести двадцать тысяч!
— Мой сын — в тюремной камере! Ильмир, ты даже представить себе не можешь мой шок!
— Не могу, мама.
Сначала стража благоразумно выпустила нас, а потом гарем. О чем с мамой общался шеф, я не слышала, потому что меня сразу же обступили гомонящие жены:
— Хелми, что нам делать?
— Мы есть хотим!
— Наимудрейший убьет нас!
— Я испачкала платье!
И совсем неожиданное:
— А мы будем ловить воровку, да?
— Эм-мы-ы-ы, — неоднозначно протянула я, чувствуя, что от слова «есть» перед глазами помутнело. А про ловлю воровки я вообще не могла сказать ничего определенного… точнее, идея ловить воровку в компании перманентно верезжащего гарема у меня вызывала панический ужас. С канарейками шейха даже на экскурсию сходить спокойно было невозможно.
Желудок свело от голода, гомон двадцати голосов и визгливые вопли матери Ильмира слились воедино и доносились словно откуда-то издалека.
Я понимала, нужно собрать гарем в кучку, извлечь Ильмира из цепких лапок его мамаши и вести всех обедать. Себя, прежде всего. Но почему-то сделать ничего не могла. Накатило ощущение странной беспомощности. Я стояла на месте и понимала, что даже шаг ступить не получается. Растерянно посмотрела на трех с надеждой взирающих на меня птичек и увидела, как их лица плывут перед глазами, сливаясь в одно размазанное пятно.
Первой, что происходит, сообразила черненькая.
— Она сейчас отключится! — крикнула черная маска и кинулась вперед, успев подхватить меня на руки. Сильные, к слову сказать. Не думала, что силовая подготовка входит в обязательную программу жизни гарема. Хотя кто знает, как там тренируют будущих жен шейха. Странная последняя мысль перед обмороком.
В себя меня привел резкий и неприятный запах, заставивший хватануть воздух и ошалело подскочить на жестких нарах, испуганно поглядывая по сторонам.
На меня смотрела с какой-то отеческой улыбкой физиономия немолодого дядечки в лекарской униформе. Характерные нашивки на рукавах позволили предположить, что это тюремный врач.
— Девушек нужно не только… — Он замялся и закашлялся, не рискнув продолжить. — Но еще и кормить… — закончил мужчина, обращаясь к кому-то у меня за спиной. Щеки вспыхнули, и я собралась возмутиться. Нерешительно обернулась и обнаружила сзади изголовья тюремной кровати Ильмира, который смотрел на меня с недобрым прищуром. Возражать, да и вообще открывать рот резко расхотелось.
— Когда вы, милая барышня, кушали в последний раз? — участливо поинтересовался эскулап, поглядывая на меня, словно на неразумную. Будто я не ела по причине нехватки не денег, а мозга.
— Ну… — нерешительно начала я, перебирая в голове самые приемлемые варианты. Такие, которые не будут выглядеть неправдоподобно, и тут же была остановлена резкой начальственной командой:
— Не врать…
— Не помню… — честно призналась я. — Сегодня точно не ела.
— Вот вам и ответ! — пожал плечами врач. — Доведете вы себя до гроба постоянными диетами.
Я даже не нашла что ответить, так как диет не соблюдала никогда. Мне казалось странным не есть вкусную еду, если она имеется в наличии. Правда, вряд ли врач мой ошалевший вид расценил правильно. Он осуждающе покачал головой, поднялся и вышел, а я наткнулась на суровый взгляд Ильмира.
— Ну что? — нахмурилась я, готовая обороняться.
— Вы и правда считаете, что вам есть куда худеть? — насмешливо поинтересовался он, бросив на меня оценивающий взгляд. Очень откровенный, мужской и поэтому особенно оскорбительный.
Стало очень обидно. Я знала, что тощая. И не нужно было лишний раз акцентировать внимание на этом.
— Я не худею! — возмущенно буркнула, пытаясь отвернуться. Почему я вообще должна перед ним оправдываться? Не хочу и не ем! Впрочем… хочу и тоже не ем… в этом ирония моего существования.
«А потому, что ты грохнулась в обморок в середине рабочего дня. Причем рабочего дня, который и так шел наперекосяк», — проснулся внутренний голос, который нечасто меня баловал своим присутствием.
— Тогда в чем проблема?
А вот объяснить, в чем проблема, я не могла. Поэтому замолчала и насупилась.
— Жду! — скомандовал Ильмир и даже руки на груди сложил. Было ясно — отступать он не планирует.
— Вот не жалко вам меня, — пробормотала я, снова чувствуя, что уплываю. — Нет бы бутерброд принесли. А лучше два. Или… — я задумалась. — Лучше четыре.
— Сейчас начальник тюрьмы тебе лично делает горячий сладкий чай… — сообщил Ильмир, при этом страдальчески поморщился, а я только спустя секунду поняла почему. Дверь в небольшую комнатку, где мы находились, распахнулась, и в помещение буквально влетел начальник тюрьмы с подносиком. На подносе была чашка горячего чая и криво, явно впопыхах нарезанные бутерброды. Три мятые салфеточки были подсунуты под край чашки.
Под спину начальника подталкивала мать Ильмира. Вид она имела еще более грозный, нежели обычно.
— Я так и знала, девочка беременна! — завопила она и кинулась ко мне так стремительно, что если бы не слабость, я бы с воплем ужаса слетела с койки. А так пришлось смириться с тем, что меня сейчас убьют за преступление, которого я не совершала. Даже поесть, судя по всему, не дадут. А казалось бы, вот она, еда. Только руку протяни.
Каково же было мое удивление, когда, вместо того чтобы побить, меня сжали в тесных, удушающих объятиях. Голова закружилась от нехватки воздуха и слишком приторных, на мой вкус, духов.
— Ты не представляешь, как сильно я хочу внука! Даже готова смириться с тем, что его матерью будешь ты. Лишь бы был здоровенький и мальчик! — вдохновенно выпалила мама моего шефа и требовательно уставилась мне в глаза. На ее лице застыла надежда, которую разрушать было даже как-то неловко.
— Но я… — ответить мне не дали. Просто впихнули в руки бутерброд и чашку с чаем. Соблазн был так велик, что я решила — объяснение подождет, и откусила кусок немного зачерствевшего хлеба. Он показался мне удивительно вкусным! Мне кажется, сейчас я съела бы даже тюремную тарелку, не только несвежий хлеб и заветренный сыр.
— Она не должна работать, — тут же огорошила мать уже Ильмира. Я подавилась и закашлялась, он помрачнел. А леди Сантери посмотрела так строго, и я начала сомневаться в том, что идея с расставанием в доме с привидениями сработает.
Впрочем, бутерброд в этой ситуации по-прежнему был важнее, поэтому я принялась его жадно жевать, запивая горячим чаем. Пусть без меня разбираются. Мне-то что? Шеф сам все это затеял, сам пусть и расхлебывает. А я в это время перекушу, пока есть такая возможность.