– Извини, – пробормотала она и поднялась из-за стола.
– Постой, ты куда?
Но она уже быстро шагала к стоянке.
Мэри-Ли ехала, куда глаза глядят, наслаждаясь послушной машиной. Уже сгустились сумерки. Справа показалась придорожная гостиница. Мэри-Ли вспомнила, что надо бы, наконец, поесть и отдохнуть. Хорошо бы заказать салат. И, возможно, еще одну «кровавую Мэри».
В баре было всего несколько человек, по виду – бизнесменов. Они сидели в разных концах зала и потягивали коктейли.
– Добрый вечер, – один из них подсел к Мэри-Ли. – Вы тоже застряли на задворках цивилизованного мира? Или вы здесь живете? Не похоже.
– Нет, я живу не здесь, – прищурилась Мэри-Ли, делая первый глоток. Она вдруг почувствовала себя хозяйкой положения. На прошлой неделе ей вручили такую сумму за которую этому парню пришлось бы вкалывать лет пять, не разгибая спины.
Как и тот случайный знакомый в Нью-Йорке, этот чем-то привлек ее. Она уже чувствовала свою власть над ним.
– Вы очень красивы, – улыбался он. – У вас такие волосы... Если расплести косу, они, наверно, рассыплются по всей спине. Могу себе представить, какое это великолепное зрелище.
Да, ей достаточно было поманить его пальцем.
Время летело как стрела. Мэри-Ли никогда бы не подумала, что ее жизнь может сделать такой крутой поворот. Воодушевленная беседой с Говардом Бойкином, она, оказавшись в Нью-Йорке, первым делом позвонила Леоне Харди, редактору отдела искусства и досуга «Нью-Йорк дейли ньюс».
Харди дала согласие на встречу и попросила принести вырезки из «Покипси джорнэл», а также первые две главы «Леди Кобры».
– Очень выразительно, – изрекла она, ознакомившись с публикациями Мэри-Ли. – Я бы сказала, весьма неожиданный ракурс. Думаю, мы найдем для вас вакансию. Загвоздка только в одном: сможете ли вы продолжать работу, когда «Леди Кобра» выйдет из печати?
– Я возьму отпуск за свой счет, – пообещала Мэри-Ли. – Мне сказали, что рекламные разъезды займут примерно месяц. После этого буду целиком и полностью в распоряжении редакции. От очередного отпуска я откажусь. Отпуск мне вообще не нужен.
– М-м-м... А как же Вассар? Собираетесь отчисляться?
– Я переведусь в Нью-йоркский университет и здесь буду писать диплом, – мгновенно нашлась Мэри-Ли. – По ночам.
– Ну-ну. Чтобы только не во вред делу. Кстати, должна предупредить: для начала вам предложат самую низкую ставку и самую неблагодарную работу.
– Я согласна, – с готовностью выпалила Мэри-Ли. Леона Харди улыбнулась:
– Не радуйтесь раньше времени, голубушка. Мы вас так загрузим, что вы взвоете.
Она получила работу. Не где-нибудь, а в «Нью-Йорк дейли ньюс» – в газете с полуторамиллионным тиражом!
Выходя из здания редакции, Мэри-Ли все еще дрожала от волнения. Ноги сами собой понесли ее в бар. Злачные места приобрели для нее особый тайный смысл.
Покорение высот. Покорение мужчин. Теперь для нее одно неразрывно связывалось с другим.
И снова это был бар, где собирались газетчики. Невыспавшиеся, без пиджаков, они неизменно заказывали двойные порции спиртного и краем глаза следили за большим телевизионным экраном, на котором беспрерывно мелькали спортивные программы. Мэри-Ли устроилась за стойкой, как можно дальше от телевизора.
Молодой человек, сидевший на некотором расстоянии от нее, рассеянно обводил глазами зал. Он задержал взгляд на Мэри-Ли. Она одарила его лукавой улыбкой. Тогда он схватил свой стакан и быстро пересел на свободный высокий стул рядом с ней.
– Вы манекенщица? – спросил он.
Мариетта Уайлд ворвалась как ураган в тесную квартирку Мэри-Ли, размахивая новеньким экземпляром «Леди Кобры». На суперобложке поблескивала золотистая змеиная кожа, а на ее фоне красовалась фотография Мариетты.
– Я до последнего момента не верила! – визжала она. – Когда Эл Цукерман прислал мне эту книжонку, я не поверила своим глазам! Я до сих пор не могу поверить!
На Мариетте был дорогой костюм цвета спелой сливы и темно-бордовый шарф. Эти оттенки вполне соответствовали цвету ее лица, налившегося яростью.
Мэри-Ли давно знала, что этой встречи не миновать. Она умирала от страха. По ночам ее прошибал холодный пот. Но почему-то сейчас, когда настало, казалось бы, самое страшное, она почувствовала прилив непонятного куража.
– Но я это написала, мама!
– Конечно, ты, идиотка паршивая, кто же еще! Мерзавка, тупица, бездарь! – Мариетта выбросила вперед руку и сшибла две вазы. По комнате разлетелись осколки стекла.
Мэри-Ли отступила на шаг назад.
– Я даже рада, что написала эту книгу, – твердо сказала она.
– Ты рада? – прошипела Мариетта. – Да ты соображаешь, что ты наделала? Ты рылась в моем архиве, ты читала чужие письма. Ты даже не побрезговала сунуть нос в мои дневники!
– Допустим.
Кровь отхлынула от лица Мариетты.
– И это все, что ты можешь мне сказать? «Допустим»? Это неслыханно! Ты запустила свои грязные руки в мои документы, да еще сняла копии! А тебе известно, что на это есть закон?
– Я советовалась с...
– Ты у меня пойдешь под суд! Я с тебя шкуру спущу! Оставлю без гроша и тебя, и твоего жулика-издателя. Вас затаскают по судам! Вы у меня света белого не взвидите!
– Если материалы подлинные, никакой суд тебе не поможет, – ответила Мэри-Ли. – Поскольку ты развратничала и скандалила на глазах у всего света, тебе лучше не заикаться о вторжении в личную жизнь. Я знаю, что говорю, – меня консультировали юристы в издательстве.
– Что-о-о?
– Книга-то вывела тебя на чистую воду, не так ли, дорогая мамочка? Я проверила каждый факт, каждое словечко. Открою тебе маленький секрет. Я опубликовала далеко не все. Кое-что осталось в запасе. Например, тот случай, когда ты загнала меня в электросушилку – мне было тогда восемь лет – и продержала там три часа, захлопнув дверцу. Я чудом не задохнулась.
– Ах ты...
– Вот на это действительно есть закон: статья называется «жестокое обращение с детьми». Вот о чем тебе следует задуматься, мамочка. Если тебе взбредет в голову обратиться в суд, я тут же подам встречный иск – и, не сомневайся, выиграю. Тебе всю жизнь будет не расплатиться. Славы тебе это не прибавит, сама понимаешь.
У Мариетты вырвался сдавленный стон. Мэри-Ли продолжала:
– Помнишь горничную-мексиканку, которая тогда у тебя служила? Ее звали Мария Торрес. Она свидетельница. Ей все известно. Она готова дать против тебя показания.
– Ах ты негодяйка! – задохнулась Мариетта в бессильном гневе. – Уродина, свинья! Да-да, настоящая свинья... Я даже хотела сделать тебе пластическую операцию, но хирург сказал, что такую морду только могила исправит.
Мэри-Ли торжествующе смотрела на мать. В каком-то смысле эта безобразная сцена показала, что книга достигла своей цели. Мариетта за все получила сполна, а Мэри-Ли обрела свободу – свободу от этой страшной женщины, которая по необъяснимой прихоти судьбы произвела ее на свет.
Мариетта продолжала бушевать, поливая грязью свою дочь буквально за все: от внешности до скрытного характера, от вероломства до детских прегрешений, вроде ночного недержания в возрасте семи лет.
– Думаешь, ты докопалась до всего, да? Все гадости выставила напоказ?
– По мере своих способностей, мамочка.
– Да откуда у тебя способности?! Тебе, милашка, неведомо самое главное: то, что связано с твоим родным отцом.
– Ты сама не знаешь, кто мой отец. Им мог быть любой из преподавателей Калифорнийского университета, но кто именно – ты понятия не имеешь.
– Напрасно ты так думаешь. – В глазах Мариетты блеснул злобный огонек. – Я нарочно скрыла истину. Посмотрим, что ты теперь запоешь. Его звали Уолтер Юрген, он читал нам философию. А знаешь, от чего он умер? От болезни Хантингтона.
– Ну и что?
– Ты, видно, не понимаешь, дорогуша, что такое болезнь Хантингтона. Она делает из человека развалину, а передается исключительно наследственным путем. Ты, как пить дать, носишь ее в себе, и она ждет своего часа. Вот так-то. – Мариетта мстительно улыбалась, не скрывая своего торжества. – Поэтому ты мне всегда была противна, я тебя никогда не любила. Я знала, что в тебе сидит гадкая зараза, с которой ты протянешь от силы годков до тридцати. Так что ждать осталось – сколько там? – лет десять, не более.
Болезнь Хантингтона. Мэри-Ли застыла, словно пораженная громом, а Мариетта презрительно швырнула книгу на пол, гордо прошествовала к выходу и хлопнула дверью.
Силы покинули Мэри-Ли. Она рухнула на кушетку, сотрясаясь от рыданий. Можно было ожидать чего угодно, но когда мать призналась, что всю жизнь ее ненавидела, Мэри-Ли не выдержала.
Она совершила ошибку, чудовищную ошибку. Зачем было издавать «Леди Кобру»? Мэри-Ли не освободилась от пут. Наоборот, Мариетта получила над ней новую власть: ей как никому другому было известно, куда надо бить, чтобы сделать побольнее, и теперь она не остановится ни перед чем.
Мать ее не любит.
Не любила и никогда не будет любить.
Да еще эта болезнь, которая калечит и убивает.
От слабости держась за стену, Мэри-Ли с трудом поднялась и побрела в ванную. Ноги подогнулись, и она упала на колени, горько плача, как плачут заброшенные дети.
Мэри-Ли открыла глаза и огляделась. За окном уже было темно. В квартире горела одна-единственная тусклая лампа. Посреди комнаты поблескивали осколки стекла, а поверх них валялся экземпляр «Леди Кобры».
Протянув руку, Мэри-Ли подняла книгу и бережно разгладила порванную суперобложку, с которой смотрело эффектное, запоминающееся, хищное лицо Мариетты.
Она начала перелистывать страницы, выхватывая глазами отдельные фразы. Первые две главы были посвящены юности Мариетты. Мэри-Ли перечла их полностью. Она не включила в книгу имена соблазненных Мариеттой университетских преподавателей, чтобы грехи молодости не сломали их нынешнюю жизнь и карьеру. Но черновые записи хранили каждую мелочь.