– Мы им гордимся, – с благодарностью ответила Александра.
Через десять минут она присоединилась к Ричарду. Для них из директорской столовой должны были доставить легкий обед, чтобы Ричарду не пришлось надолго отрываться от работы.
Когда Ричард услышал о звонке из школы, он тоже просиял от родительской гордости. Потом Александра поднялась с кресла, подошла к окну и остановилась.
– Ричард, меня все спрашивают, не сорвется ли наш прием из-за выступлений профсоюза. Я отвечаю «нет». Но мне непонятно, что происходит на самом деле. Разве меня это не касается?
Ричард откинулся на спинку стула и рассеянно сказал:
– Гномик, я же просил тебя не волноваться, помнишь?
– Помню, Ричард. Но ничего не могу с собой поделать. Меня осаждают журналисты, и я должна иметь наготове хотя бы мало-мальски убедительный ответ. Рич, у нас неприятности? Ты что-то скрываешь?
Ричард подошел к Александре и положил руку ей на плечо.
– Со дня на день все вопросы будут решены.
– Как я должна это понимать? – Она заметила у него под глазами сетку мелких морщинок. – А не случится ли так, что прилетит принцесса Диана в бриллиантовой диадеме, а ее встретит какой-нибудь Танк Марчек со своими головорезами и сунет ей под нос плакат: «Убирайся восвояси»?
– Бог с тобой! Это исключено.
– Если не это, то что нас ждет? Просвети меня.
После некоторого колебания Ричард сказал:
– Ну, хорошо, слушай. Все угрозы этого профсоюза – не более чем сотрясение воздуха. В худшем случае нам придется обратиться в федеральный суд за постановлением о трехмесячной отсрочке забастовки. За это время страсти улягутся и можно будет возобновить переговоры.
– Ясно.
Улыбка Ричарда получилась вымученной; от этого его лицо приобрело еще более усталое выражение.
– Теперь, надеюсь, ты понимаешь, что поводов для волнения нет. Если бы ты повнимательнее слушала меня...
Александра уже начала было успокаиваться, но последняя фраза подлила масла в огонь. Высокомерный тон мужа казался ей оскорбительным.
– Чушь собачья, – бросила она. Ричарда покоробила несвойственная ей грубость. – Я всегда тебя внимательно слушаю. И что же я слышу? Я слышу, что ты безмерно упрям и не желаешь искать никаких компромиссов. И только по этой причине ситуация зашла в тупик. Ты удавишься, но не уступишь ни дюйма. Об этом, кстати, трубят все газеты.
– С каких пор ты уверовала в непогрешимость прессы? Мне представляется, что у тебя слишком примитивный взгляд на вещи...
– Вовсе нет! Но я прекрасно понимаю, что ты хочешь этим сказать.
Ричард повысил голос. Он не терпел, когда его брали за горло.
– Нечего выискивать в моих словах тайный смысл. Не устраивай мне истерику.
Александра в упор смотрела на мужа, хотя слезы щипали ей глаза.
– Что с нами происходит? – Спазмы не давали ей дышать. – Послушай себя.
– Мистер Кокс, Луи доставил обед, – раздался из динамика голос секретарши.
Ричард нервно нажал на кнопку:
– Пусть подождет.
– Ричард, – умоляюще сказала Александра, – я понимаю, что на карту поставлено слишком многое, и ты не все можешь мне сказать. Но не вымещай на мне свои неудачи. Пожалуйста, никогда не делай этого. Наверно, тебе все же стоит пойти на некоторые уступки, хотя бы в малом. Можно хоть в чем-то проявить добрую волю, бросить им кость, в конце концов.
Его лицо приняло сердитое и обиженное выражение.
– Уж не берешь ли ты их сторону?
– Нет, Ричард, никоим образом. Я только хочу, чтобы ты проявил известную гибкость.
– Александра, – вздохнул он, – ты знаешь, что я оказался в достаточно сложном финансовом положении. Наша задолженность различным службам доходит до десяти миллионов в месяц. Сложное положение – это еще очень мягко сказано.
– Мне это известно. – Александра видела, что его нервы напряжены до предела, и мгновенно остыла. Она обняла его и зарылась лицом ему в грудь. – Ричард, Рич, я тебя люблю. Мне очень тяжело, когда мы ссоримся, а это случается все чаще.
– Разве мы часто ссоримся? – искренне удивился Ричард.
– Да, часто, очень даже часто, – воскликнула Александра – и сама засмеялась.
Как только Александра и Луи расчистили стол после обеда, Ричард позвонил своему официальному представителю на переговорах.
– Как дела? – нетерпеливо спросил он без всяких предисловий.
– Уперлись, сукины дети. Ни туда ни сюда.
Рэй Секкиа охрип от многочасовых дебатов. В переговорах с каждой стороны участвовали до пятнадцати адвокатов и целый ряд других специалистов. Двери конференц-зала не закрывались по двое суток – члены делегаций торопливо глотали сэндвичи, изредка выскакивали в туалет и время от времени по одному уходили прикорнуть где-нибудь в кресле. Страсти накалились до предела. Разговор велся на повышенных тонах; пару раз дело едва не дошло до рукопашной.
– Черт, – резко выдохнул Кокс.
– Эмил Марчек нам уже поперек горла стоит. Не понимает человеческого языка. У них что ни требование – то ультиматум. Ни о каких исключениях или компромиссах и слышать не желают. А полчаса назад, чтоб им пусто было, выкинули новый номер.
– Что еще такое?
– Они претендуют на участие в прибылях – слушайте внимательно – при гарантированном минимуме выплат. Каковы наглецы, а? Прут напролом. Где это слыхано, чтобы в нашей жизни были какие-то гарантии, тем более в прибылях!
– Это тактический ход, – сказал Ричард. – Выдвинуть заведомо невыполнимое требование, а потом демонстративно пойти на уступку.
– Эти поганцы не пойдут ни на какие уступки, мистер Кокс. У них от пива мозги размягчились.
– А что Робби Фрейзер? Он там?
– У него жена в больнице. Его вызвали...
– Черт побери, придется мне срочно ехать к вам, – недослушал Ричард. – Буду через двадцать минут.
Он прошел в ванную комнату, примыкающую к кабинету, и пять минут постоял под колючим холодным душем, потом побрился, высушил феном волосы и переоделся в свежую белоснежную рубашку. В накаленной и лихорадочной атмосфере переговоров он хотел выглядеть подтянутым и хладнокровным.
Не прошло и десяти минут, как он уже поднимался в скоростном лифте на сороковой этаж Центра Джона Хэнкока.
– Мистер Кокс? Сюда, пожалуйста.
Не обращая внимания на администратора, Ричард энергичной походкой вошел в конференц-зал. За густой пеленой табачного дыма глаза едва различали темно-синий ковер, кожаные стулья и длинный полированный стол. Все головы повернулись к Ричарду.
За столом сидело восемь человек; все они были без пиджаков. Четверо представляли профсоюз, четверо других состояли в штате у Ричарда. Последние, увидев его, вздохнули с тайным облегчением. Они держались из последних сил.
– Ну что, Кокс? – сощурился Танк Марчек. – Приехали дать нам то, что принадлежит нам по праву?
– Я приехал для участия в переговорах, – сухо ответил Ричард, снял пиджак и повесил его на спинку стула.
В обнесенном стеной дворике дома Провенцо возились четверо мальчишек. Они галдели и норовили выхватить друг у друга пульт управления игрушечным автомобилем. Все четверо сорванцов были кудрявыми и миловидными, особенно младший, Дэйви, которому исполнилось всего четыре года.
Сэм Провенцо с отеческой гордостью наблюдал за своими отпрысками из окна загородного дома.
– Лихой парень этот Дэйви, – любовно сказал он, обращаясь к шестерым присутствующим, которые сидели за столом, прихлебывая кофе, и изучали деловые записи. – Наша семья еще будет им гордиться. Я подумываю отправить его учиться в Гарвард. – При этом тон крестного отца неожиданно сделался мечтательным. – Пусть набирается ума, как наш Николо. Поступит на маркетинг или еще на какую-нибудь хреновину; глядишь, и нас станет просвещать. Во всем будет понимать толк.
По комнате пронесся шорох; лишь двое невозмутимых охранников у входа хранили спокойствие.
Сэм буравил глазами Нико. Тот с вызовом встретил отцовский взгляд. Ну что за шалопай, никакого почтения к старшим. И все же Сэм несказанно гордился им. Единственный в семье получил образование, да еще какое! Гарвардский университет, шутка ли сказать!
Сэм чувствовал, что избаловал его, но все время заставлял соперничать с тремя старшими братьями. А как еще, черт побери, можно сделать из мальчишки мужчину? При всем том он не понимал своего любимца, а по правде говоря, и не стремился к этому.
Однако надо было продолжать совещание.
– Поди ж ты, – Сэм решил закончить вынужденное отступление, – у меня сыновей – что жеребцов в конюшне, восемь штук, и все как на подбор.
Отец здорово сдал за последние два-три года, думал Нико, холодно глядя ему в глаза. В волнистой шевелюре соли стало больше, чем перца, жесткие усы тоже поседели. Щеки дряблые, на правом виске старческие пятна.
Когда-то отец – умный, властный, жестокий – был для него идеалом. Эти времена канули в прошлое. Давным-давно. Теперь их связывали только общие дела. Сегодняшний семейный совет, который тянулся уже сорок минут, был посвящен отмыванию полученных денег: федеральные власти стали проявлять излишний интерес к сделкам, совершенным в Голливуде.
Прочистив горло, Сэм вернулся к повестке дня:
– Ладно, что там у нас дальше? Готти.
Джон Готти, «капо» из Нью-Йорка, просил у них помощи: ему был предъявлен ряд обвинений в вымогательстве, и дело шло к тому, что он кончит свои дни за решеткой.
На обсуждение этого вопроса ушло еще полчаса. Нико вызвался подложить федеральному судье «хлопушку под подушку».
– Шутить вздумал? – взъерепенился Марко, который всегда отвергал идеи Нико.
Нико приглушенно сказал:
– Это не предмет для шуток. Надо отправить его на тот свет.
– Когда все ФБР стоит на рогах? На нары захотел, под крылышко к Готти? – язвительно вопрошал Марко. – Ну что ж, ты вполне сгодишься ему курево подносить, «травку» добывать и доставлять маленькие радости.
– Да пошел ты, – огрызнулся Нико. – Надо дело делать, а не задницу отсиживать. Развели тут чайную церемонию!