За завтраком Далия безуспешно пытается вовлечь меня и своего брата в беседу. Мы отмалчиваемся, медленно поглощая еду. В конце концов она не выдерживает:
– Вы мне скажете, что происходит? У вас такой вид, будто кто-то умер.
Давид зависает над ложкой с яичницей.
– Не переживай, Далия, мы с твоим братом решили, что покойник все же воскреснет, но на это потребуется какое-то время.
Давид бросает на меня короткий взгляд и снова начинает есть. Взор Далии мечется от меня к парню и обратно.
– Бред какой-то! – возмущается она и решительно встает из-за стола. – Я сыта. Спасибо за компанию!
О, ирония! Это лучше, чем злость.
Я наблюдаю, как тень от деревьев в саду медленно переползает по газону, меняя свой рисунок, слушаю свое дыхание, чувствую, как движется грудная клетка…
Раздается стук в дверь. Я вздрагиваю и тру виски. Поднявшись с кровати, припорошенной листочками с моими записями и заметками, иду открывать.
На пороге стоит Давид.
– Сейчас почти три. Если хотите, мы можем прогуляться пешком до здания, где пройдет заседание.
Я киваю.
– Вам нужно время, чтобы переодеться?
На этот вопрос я отвечаю:
– Нет, мне бы только кофту найти, и я готова.
– Хорошо, тогда я вас жду внизу.
– Ладненько.
Мы идем неспешно, прогулочным шагом. Частный сектор давно остался позади. В молчании я любуюсь витринами и вывесками. Хотелось бы сказать, что Давид любуется мной, но это не так. Он просто периодически задумчиво смотрит на меня, а потом обращает свой взор прямо по курсу, но вряд ли что-то там действительно видит.
Его состояние мне не очень нравится. Может быть, я просто не понимаю, насколько все плохо в глобальном масштабе, а он в курсе и переживает. Хотя у меня никогда не было друзей, и я не могу представить, как это, когда друг оказался вдруг… Впрочем, если вспомнить, насколько мне было больно после маминых слов, то сейчас ему действительно тяжело.
– Вы не могли бы мне объяснить, почему раньше вы устраняли носителей дара, а сейчас хотите заниматься их воспитанием, – прошу я, когда молчание становится совсем не выносимым.
– Я не буду вам ничего рассказывать до встречи с советом.
– Почему?
– Все, что я говорил вам на Земле, согласовывалось с ним. Все, чему я вас учил здесь, так же регламентировалось советом, более того, присутствие Сорада было обязательным.
– То есть без одобрения руководства вы мне больше ничего не скажете.
Давид кивает.
– Думаете, вам за это что-то будет?
Парень резко останавливается, берет меня за плечи и поворачивает к себе лицом.
– Вела, я боюсь, вам за это что-то будет.
По-моему, он хочет для верности еще и встряхнуть меня.
– И что же со мной может случиться?
Давид отворачивается и собирается убрать руки. Так, понятно! Я удерживаю его левое запястье на своем плече, привлекая внимание.
– Давайте, напугайте меня.
Парень тяжело вздыхает.
– Совет может решить, что рациональнее убрать из вашей памяти некоторые воспоминания и привлечет к этому делу не меня, а другого специалиста. Того, кто никогда не работал с людьми. А вы, вы очень хруп… – он запинается и, прочистив горло, заканчивает: – Хрупкие.
– Я могу лишиться рассудка или умереть от потери крови, – цитирую отрывок из одной его лекции.
Давид настойчиво тянет руку из моих пальцев, и я больше ее не удерживаю.
Почему-то ни капельки не страшно.
Вчера я оказалась права. Здание с каменными цветами на фасаде и в самом деле является официальной резиденцией совета. Двое мельвов нас встречают уже при входе и провожают на второй этаж. Одеты оба они в одинаковые темно-зеленые костюмы. Поднимаясь по лестнице, я любуюсь ее оформлением. Все-таки скульпторы здесь гениальные!
Нас просят подождать и предлагают устроиться на диванчике напротив огромных резных дверей, сделанных ради разнообразия из дерева. Я усаживаюсь, а Давид решает, что правда в ногах все-таки есть.
Один из мельвов нешироко распахивает створки и скрывается в полумраке, затворив за собой двери.
Примерно через минуту он выходит, но на сей раз оставляет двери приоткрытыми.
– Госпожа Вела Игори, вас ждут.
Я встаю и направляюсь в зал. Давид даже не делает попытки ко мне присоединиться. Ладненько.
К моему удивлению, помещение, в которое я попадаю, оказывается круглой формы. Из окон – только витраж в центре потолка. Вдоль стены через равные расстояния расставлены кресла. Я их быстро пересчитываю. Тридцать одно. И все заняты. На стене над каждым креслом висит светильник из зеленого стекла. Инфернальненько.
– Проходите и присаживайтесь, – просит мужчина, сидящий ровно напротив меня.
Я делаю шаг вперед, и чувствую, как меня обдает порывом воздуха. Становиться темнее. Двери закрыли.
Прохожу к приготовленному для меня креслу и сажусь. С этого места меня видно всем присутствующим, но и я могу всех их разглядеть, чем собственно, и занимаюсь. Выясняю, что возраст собравшихся здесь мельвов совершенно разный. Моложе Сорада, правда, никого нет. А еще среди членов совета обнаруживаются две женщины. Какое прогрессивное общество!
– Итак, – привлекает мое внимание господин, предложивший мне присесть: – Будьте любезны, поделитесь своими впечатлениями о нашем мире.
Вопрос неожиданный, и нормального ответа у меня нет, более того, нормальный ответ даже не хочет придумываться.
– Пока меня все устраивает, и пока мне все нравится.
– А у вас есть опасения, что вы можете в дальнейшем столкнуться с чем-то, что вам не понравится? – спрашивает одна из дам.
– Согласитесь, что самостоятельно здесь жить я не пробовала. С самого начала я нахожусь под опекой Давида и под присмотром Сорада.
– Вы, наверное, хотели сказать «господина Давида» и «господина Сорада», – поправляет меня старичок возле самых дверей. А еще говорили, будто мельвы не стареют! Или он не маг?
Как бы то ни было – пошел он к четру! Сорад предупредил, что члены совета хотят увидеть меня настоящую, так пусть полюбуются, кого притащили в свой мир.
– Нет, не хотела.
– Вы считаете их своими друзьями, раз позволяете столь фамильярное обращение? – под общий ропот интересуется вторая женщина.
– Еще на Земле Давид мне сказал, что друзьями мы не будем, и вел он себя со мной всегда очень сдержанно. Несмотря на его заявление и поведение, со временем я стала воспринимать его именно как друга. И к Сораду тоже относилась как к другу.
– А вам известно, что господин Сорад – универсал? И почему вы говорите в прошедшем времени?
Голоса и лица странным образом сливаются в моем сознании, я не в состоянии определить, кому принадлежат эти слова. Я просто отвечаю:
– Да я это знаю. Сегодня утром я несколько разочаровалась в этом мельве, но постараюсь справиться со своими чувствами, так как осознаю, что объективно не имею на них права.
– И что же стало причиной вашего разочарования, как вы выразились?
Я снова не могу понять, который из присутствующих мельвов задает вопрос.
– Я узнала об эксперименте, который он проводил с вашей подачи. Вернее о том, что могла пострадать в его ходе.
– Вы цените свою жизнь выше тех целей, которые мы поставили перед собой?
– Ваши цели я представляю смутно. Можно сказать, только сегодня начала их понимать. И да, я считаю, что моя жизнь важна, как и жизнь любого другого человека или мельва, не важно. Я считаю, что своей жизнью могу распоряжаться лишь я сама.
В гробовой тишине на меня накатывает странное ощущение легкости. Мне совсем не страшно. Я действительно так считаю. Они хотели правду, они ее получили, пусть теперь сами разбираются.
– И как бы вы поступили, если бы знали о готовящемся опыте с самого начала? – спрашивает мельв напротив.
– Я бы согласилась, но это было бы мое решение.
– Почему? Разве вы не предпочли бы вернуться в свой родной мир? – продолжает допытываться тот же господин.
– У меня нет будущего на Земле. Мне это объяснили доступно и аргументировано.
– А вы считаете, оно у вас есть на Ямеле?
– Единственный мой талант – способность к прорицанию. На Ямеле он может пригодиться. На Земле он никому не нужен.
В зале на несколько минут вновь становится тихо, потом оживает все тот же мельв напротив. Интересно, он у них тут вроде церемониймейстера?
– Мы благодарим вас за визит и за беседу. Также мы выражаем желание видеть вас на осеннем балу. Ждите приглашения. А пока вы свободны.
Я киваю и встаю. Когда подхожу к дверям, они распахиваются, словно сотрудник с той стороны получил какой-то сигнал. Я вижу Давида почти рядом со входом. Он очень взволнован и тут же бросается ко мне. С чего бы? Я делаю шаг вперед, покидая пределы зала, и… падаю на руки Давиду. Парень подхватывает меня как тряпичную куклу, относит к дивану и устраивает на подушках.
– Может быть, воды принести? – интересуется сотрудник дома, не занятый обязанностями швейцара.
– Вела, хотите пить? – Парень заботливо убирает с моего лица прядки, выбившиеся из косы.
– Нет, – отвечаю на родном, с трудом ворочая языком. – Коллективный разум… блин!
– Выпечка? – удивляется Давид, а потом до него доходит: – А, все, понял!
Двери вновь распахиваются, являя нам Сорада.
– Они от тебя в восторге, – сообщает он с усмешкой, от которой оба местных служащих бледнеют. И что они так перепугались? Гримаса вышла вполне правдоподобная.
Сорад поворачивается к Давиду:
– Ну чего ты над ней стоишь! Приводи уже девушку в порядок, чтобы самостоятельно передвигаться могла, и домой!
– Можно? – Давид заглядывает мне в глаза, я лишь киваю.
Пока он меня лечит, я собираю мысли в кучку и формулирую два вопроса:
– Почему мне так плохо? И почему они не стали копаться в моих воспоминаниях, как та четверка, а выбрали вербальный способ общения.
Давид поднимается с корточек и протягивает мне руку:
– Вы же сами все правильно сказали – коллективный разум.