[69].
Во времена Речи Посполитой для евреев существовало множество ограничений на жительство. В некоторых городах, например в Варшаве и Люблине, им вовсе не дозволялось селиться в пределах городской черты, в других, например в Вильно (Вильнюсе) и Ковно (Каунасе), – только в определенных местах. Ввиду этих сложных правил, записанных в городских хартиях, до раздела Речи Посполитой евреи жили скученно в легко опознаваемых районах или на конкретных улицах [Polonsky 2010–2012, 1: 68–90; Hundert 1992: 3-10][70]. На рубеже XIX столетия царские власти выкинули большую часть этих неудобных статутов из законодательства и дали евреям разрешение проживать, вести торговлю и строить синагоги и школы внутри черты оседлости повсеместно, при условии соблюдения общих правил проживания и перемещения[71]. При этом и через много лет после разделов Польши евреи продолжали жить в легко опознаваемых районах, по большей части расположенных в центре.
После присоединения территорий бывшей Речи Посполитой в Российской империи оказалось около 800 тысяч униатов, 100 тысяч католиков и 50 тысяч евреев, около 300 из которых проживали в Велиже[72]. В 1829 году 90 % из 587 538 жителей Витебской губернии жили в сельской местности. Среди населенных пунктов, официально называвшихся городскими поселениями, Велиж был вторым по размеру, уступая по численности населения лишь губернскому городу Витебску (14 777 жителей) и превосходя Полоцк (6772), Лепель (5338), Динабург (4646), Невель (4538) и Сураж (4270). В этот период шло стремительное расселение евреев. К 1829 году они составляли в Велиже немного менее трети населения (около 2000 из 6953 жителей)[73].
На момент начала расследования Велиж экономически, географически и конфессионально был разделен на несколько зон. Еврейское население было сосредоточено на правом берегу Западной Двины, в самой богатой части города, белорусы (по большей части униаты и частично католики) жили на левом берегу, в самом бедном районе. Униатская церковь по обрядности является православной, а по доктрине – католической. Сочетая в себе римский и византийский элементы, она служила основой крестьянской религиозной идентичности. Смешанные униатские традиции постоянно находились в конфликте с православием.
Памятник
В. И. Ленину в центре городского парка – в XIX веке здесь находилась рыночная площадь
Униаты справляли праздники по юлианскому календарю, как и православные, но при этом учили католический катехизис. Они поклонялись католическим святым, но выполняли православные ритуалы и обряды. Сразу после первого раздела Польши Екатерина начала вмешиваться в религиозную жизнь униатской общины. После Польского восстания 1831 года Николай I удвоил ее усилия по переводу униатских храмов, духовенства и приходов в православие. К середине 1870-х годов российскому правительству удалось полностью задавить униатскую церковь в некоторых районах и принудительно обратить всех ее приверженцев в православие [Skinner 2009: 43, 63–64][74].
Современный Велижский краеведческий музей находится в здании, где в 1820-е годы проживали семьи Берлиных и Аронсонов. Перестроено после Великой Отечественной войны
К середине 1820-х годов официальная кампания по истреблению униатства еще не сильно повлияла на конфессиональную ситуацию в городке. Можно представить себе Велиж как сочетание трех концентрических зон: рыночная площадь, прилегающие к ней улицы, окраины [75]. В топографической сводке 1837 года указаны 997 построек, из них 14 – кирпичные, остальные – деревянные. Кирпичное двухэтажное здание магистрата было самым заметным на рыночной площади. Отсюда повседневной жизнью города руководил магистрат, состоявший из городского совета, казначейства и жандармерии. Здание почты, тоже кирпичное и двухэтажное, находилось на восточной стороне площади, там же, где и здание суда. Рыночная площадь, на которую отовсюду стекался народ, была уставлена передвижными лотками и лавками, здесь собиралось все население города. В хорошие дни здесь можно было, помимо прочего, приобрести курицу, гуся, мясо, всевозможные фрукты и овощи, свежую рыбу, селедку, молоко, масло, домашнюю утварь. Двухэтажный дом Мирки Аронсон – один из трех городских особняков, принадлежавших еврейскому купечеству, – находился слева от здания магистрата. Сегодня на месте рыночной площади располагается небольшой парк, где сразу виден памятник Ленину, а в доме Мирки Аронсон разместился историко-краеведческий музей.
Прогулявшись по городу, посетитель мог увидеть пять христианских храмов, четыре униатских и два католических, все – кирпичные. Большая синагога – двухэтажное деревянное здание, находившееся чуть южнее городской площади, напротив униатского Духовского собора, – играла чрезвычайно важную роль в религиозной жизни и просвещении еврейской общины.
Имелись и другие религиозные институции, не перечисленные в официальных топографических сводках, – они также выполняли в общине важную роль. Хедер – частная начальная школа с одним учителем – был стандартным еврейским образовательным заведением. Начиная с трехлетнего возраста все мальчики обучались священным еврейским текстам на дому у учителей. Физические условия – плохая вентиляция, беспрепятственное распространение инфекций – были, как правило, ужасными, а обучение продолжалось по многу часов. Одаренные ученики продолжали изучение Талмуда в бес-медреш (общинном училище). Бес-медреш, где большая часть помещения предназначалась для мужчин и лишь небольшая – для женщин, служил местом изучения Торы и отправления служб. Обстановка была простой: столы и стулья. Большинство учащихся приходили на несколько часов в день, для занятий и молитвы [Stampfer 2010: 145–166].
Поскольку в городке было много хасидов, скорее всего, здесь имелось и несколько штиблов. Штибл – это не только место учебы и молитвы, подобно синагоге или бес-медреш, но и место для отдыха и общения, вроде клуба или паба, куда допускались только мужчины. Штиблы по большей части были невелики – одно помещение, отдельное здание или частный дом, – и, по свидетельству современников, помимо молитв и учебы там нередко предавались и излишествам: ели, пели, танцевали, рассказывали истории. Легкомысленное поведение, посторонние разговоры, употребление пищи и напитков и сон в молитвенном доме запрещены еврейским законом. Официальные раввины измарали кучу бумаги, клеймя хасидов за подобное непотребство. Впрочем, власти не слишком переживали из-за того, что хасиды выходят за установленные пределы молитв и учения. Их скорее беспокоили веселье, шум и возлияния в штиблах в ночные часы[76].
Отправившись по Ильинской улице на юг, в сторону от рыночной площади, гость города проходил мимо католического храма, деревянной мясной лавки и трактира. Если он поворачивал направо, ему приходилось пересечь деревянный мостик, за которым располагались развалины средневекового замка на набережной: построен он был, возможно, в XIV веке. Если пойти немного левее, гость оказывался у мельницы и пивоварни. Поблизости находилась бакалейная лавка, разместившаяся в недавно построенном двухэтажном кирпичном здании. Чуть к северу от рынка, на той же Ильинской улице, стояла Ильинская униатская церковь. Лечебница, еще один трактир, мельница и небольшая начальная школа для детей-христиан – вот еще несколько примечательных зданий в округе.
В Велиже, как и во многих других городках восточноевропейского приграничья, евреи владели почти всеми домами и лавками в центре, управляли значительным числом поместий в губернии, держали монополию на рынки, контролировали торговлю лесом, мелкую торговлю, производство и сбыт спиртных напитков [Hundert 2004: 53; Leshtinski 1956: 64–71]. На восточной и западной стороне рыночной площади располагался ряд деревянных домов, принадлежавших по большей части евреям, частично – мелким польским шляхтичам. Это были одноэтажные строения из нескольких комнат, с дворами и калитками. Проживавшие там евреи были по большей части портными, сапожниками, столярами, производили мыло, свечи, щетки и расчески. Были среди них пекари, учителя, пивовары, винокуры, стекольщики. Дальше от центра в деревянных избушках ютились крестьянские семьи, съемщики, отставные солдаты, бродяги и батраки. Солдатские казармы, крестьянские хаты и другие убогие деревянные постройки с земляными полами, крошечными окнами и сырыми стенами находились на южной оконечности города, на обоих берегах Западной Двины. Тюрьма располагалась рядом с лесом на окраине городка, возле Смоленского тракта. Еврейское кладбище – на северной оконечности, в тридцати минутах ходьбы от центра, а Михайловское кладбище – на южной стороне, неподалеку от того места, где родился маленький Федор.
Открытка с видом Ильинской площади. На заднем плане – Ильинская церковь, построенная в 1772 году и разрушенная по ходу Великой Отечественной войны
Большая синагога, сгоревшая в 1868 году. Мужчины рассаживались по просторному периметру и по сторонам от бимы (Пережитое. 1911. № 3)
Путешественники отмечали убожество жизни на западных границах России и их обитателей. Например, Роберт Джонсон был поражен тем, как стремительно «русский характер – бодрость и жизнерадостность русских бедняков – сменяется холодным расчетливым молчанием других». Все их черты, включая выражение лица, одежду, прически, указывали на принадлежность к иному племени. Населяли эту местность в основном евреи. Джонсон поверить не мог, как их там много, «куда больше, чем ожидаешь так близко к рубежам древней Руси, страны, куда евреи даже не пытались проникать». «Обычные литовцы» – так он называет местных униатов и католиков – «нищие убогие угрюмые существа», евреи же «тощие и противные», одеты все на один лад, «в длинных черных шелковых кафтанах с широким шелковым кушаком. На головах одинаковые бархатные шапочки, поверх – другие, меховые» [Johnson 1815: 374–376].