Этим вечером бабушке помогала тётя Надя – родная сестра Велькиной мамы и, стало быть, мама его двоюродного брата Витьки. Вдвоём с бабушкой они перемалывали купленное мясо на фарш.
– Что за ножи такие у этой мясорубки?! – ругалась тётя Надя, уже, наверное, в сотый раз разбирая старенький мясорубный агрегат и срезая намотавшиеся жилистые волокна. – Вот, мама, ты погляди, – протягивала она затупленные ножи мясорубки.
– Да, – соглашалась бабушка, – такими ножами тильки жаб колоть. Ну, доча, что сделаешь – надо молоть.
Тётя Надя утирала пот со лба, с горестным вздохом собирала мясорубку обратно. Картина была обыкновенная, делать было совершенно нечего, спать было ещё рано, и Велька собрался идти в дом – телик смотреть. Витька тоже откровенно скучал, бездумно выщипывая нити из матерчатой обивки старенького дивана: лежал, пинал ногой белёную стену и выщипывал нитки одну за другой. Велька засмотрелся на это занятие и вдруг заметил, что из стыка диванных подушек торчит желтоватый клочок бумажки. Он потянул его и вытащил край клетчатого листа школьной тетради. На нём можно было разглядеть выцветшие цифры и буквы – судя по всему, часть математического примера.
«Диван-то раскладывается, – вдруг осенило Вельку. – А там, внутри, есть много места, где может лежать что угодно».
– Вить, а ну-ка спрыгни. – Велька слез на пол и встал на одно колено возле дивана.
– Зачем ещё? – недовольно отвлёкся Витька, наматывая пятую нитку на палец.
– Слезь, говорю, давай посмотрим, что там в диване есть, – предложил Велька.
– Давай. – Витька оживился и, немедленно бросив выщипывание и пинание, слез и уцепился за другой край диванной подушки.
– Давай, поднимай, – скомандовал Велька, и они дружно потянули её вверх.
Диван заскрипел, вздрогнул и раскрылся. Чтобы полностью открыть его, надо было сильно потянуть подушку на себя и резко поднять, на что у Вельки с Витькой сил не хватило. Поэтому Велька придерживал спиной подушку, как Атлант небо, а Витька нырнул в пыльные недра дивана и принялся увлечённо там копаться.
Были извлечены кипы каких-то пожухлых квитанций и ордеров, какие-то пакеты с распашонками, и перетянутые резинкой стопки крышек для закатки банок, и ещё куча такого же барахла. Всё было старое, никому не нужное и очень запылённое, в чём сначала убедился Витька, оглушительно чихнув, а потом громко подтвердил Велька.
– Ну вот на шо вы его открыли? – недовольно заметила бабушка. – Делать больше нечего?
В носу у Вельки засвербило, и он тоже пожалел, что открыли диван, но тут Витька вытащил две бархатные от пыли толстые тетради. Сдув белое облако, он прочёл на одной из них:
– Дневник ученицы 5-го класса… школы… Надежды…
– Это же твоей мамы дневник! – мгновенно оценил находку Велька. – А второй?
Витька дунул и прочёл:
– Дневник ученицы 7-го класса… Вероники…
– Ой, а это моей мамы дневник! – Велька понял, что поиски закончены – клад найден. Он со стуком опустил подушку на место. – Давай поглядим. – Велька взял дневники, протёр их тряпкой и осторожно открыл.
Дневники были самые обыкновенные, точно такие же, как и у Вельки в школе, только у него в разлинованных строчках как курица лапой писала, а здесь круглым старательным почерком были выведены названия предметов и домашние задания так чётко, что было всё понятно.
Велька пролистал сначала тётин дневник, потом мамин.
«А у моей мамы-то пятёрок больше», – стукнулась в нём мысль. Он полез в конец дневника, чтобы посмотреть итоговые оценки за четверти, и там его мама тоже опережала тётю Надю по количеству пятёрок.
Тут уж Велька смолчать не мог.
– Смотри, а моя мама лучше училась, – ткнул он дневник под нос Витьке.
– Вот ещё! – Витька насупился, и тёмные глаза его почернели. – Ничего не лучше.
– Лучше-лучше, – с нескрываемым превосходством заметил Велька. – Сам смотри.
И он начал листать дневник, выдёргивая мамины пятёрки и так быстро проскакивая тройки и четвёрки, что Витька и рта открывать не успевал.
– Вот здесь, по математике, и здесь, по русскому, и здесь ещё по русскому, – увлечённо листал Велька. – А ещё здесь.
– Ну и что? – обиженно защищался Витька. – У моей всё равно больше…
– А вот давай посмотрим. – Велька с азартом схватился за тётин дневник. – Смотри! – и он распахнул его на середине.
– Вот тройка по математике, и вот ещё одна, и ещё, – входил в раж Велька.
– А вот пятёрка, – не терялся Витька.
– Подумаешь, одна за неделю, – пренебрежительно фыркал Велька, – у моей мамы каждый день по пятёрке.
– Веля, прекрати, – предостерегающе сказала тётя Надя, перестав крутить ручку мясорубки, но Вельку уже было не остановить. В каком-то чёрном упоении он листал тётин дневник, выискивая самые большие оплошности и ошибки, и со сладостью предъявлял их Витьке.
Под давлением таких фактов тот сдавал позиции, но всё равно продолжал бороться за свою маму.
– Ну и что? – тихо говорил он, уже шмыгая носом. – Ну и что? Вон у твоей мамы тоже тройки были.
– Ха, тройки, – торжествующе отвечал Велька. – Ну давай их посчитаем – одна, две, три… Всего пять троек за год! А у твоей? – Он раскрыл дневник на уже знакомых страницах и, быстро посчитав, провозгласил: – Целых пятнадцать троек! А это что? – Он воткнул палец в низ страницы и с ликованием прочёл: – Не принесла на урок учебник!
Это было уже слишком. Витька, у которого и так уже в глазах стояли слёзы, не выдержал и с рёвом бросился из кухни.
– Ах ты дрянь такая! – Тётя Надя подскочила к Вельке и хлестнула его по щеке так, что у Вельки в ушах зазвенело. – Как тебе не стыдно, он же младше тебя! Сейчас же иди извиняйся!
Секунду Велька глядел на неё ничего не понимающими глазами, щека его горела, а сердце оглушительно колотилось. Потом он вскочил и молча выбежал из кухни.
Словно в воду, он окунулся в тёплую темноту ночи. Позади жёлтым горели окно и дверь кухни, где раздавался возмущённый тётин голос, но Велька сейчас не вслушивался в него. Он не понимал точно, что делает, он не думал, а бежал по дорожке быстро и целеустремлённо. Он искал Витьку.
Тот оказался за домом, в глухом углу около забора, среди диких вишен, едва шелестящих от тихого ночного ветра. Витька сидел и плакал, захлёбываясь слезами до икоты, и на Вельку никакого внимания не обратил.
– Витя, – Велька не знал, что сказать, глядя на тёмный силуэт брата возле стены. – Вить…
– Уйди от меня, – всхлипнул Витька.
– Вить, пойдём, я… я ошибся, – вдруг вдохновенно придумал Велька. – На самом деле твоя мама лучше училась.
– Правда? – задохнулся Витька.
– Да, точно тебе говорю, – закивал Велька, хотя брат не мог его увидеть. – Пойдём, я тебе всё покажу.
– Давай, – всхлипнул Витька, успокаиваясь.
Велька повёл брата за собой, касаясь невидимой стены дома. От выщербленных кирпичей веяло теплом, и воздух ночной сверлили цикады.
– Сейчас, сейчас, – бормотал он, чувствуя, как пылает щека. В голове у Вельки не было никаких мыслей – одно только горячее желание всё поправить.
Он деловито вошёл на кухню, не глядя на бабушку с тётей, и, усадив Витьку рядом, раскрыл оба дневника.
– Вот, смотри: у моей мамы тройка, а у твоей – пятёрка, – начал он.
– У твоей тут ещё одна пятёрка, – ревниво заметил Витька.
– Это ничего, это ерунда, – торопливо согласился Велька. – Подумаешь, пятёрка по музыке! Зато вот, гляди: у твоей две четвёрки по математике. Сам знаешь, это важней. А здесь вообще у моей начёркано.
Он листал старые дневники выросших школьниц и убеждал Витьку так, как будто от этого зависела чья-то жизнь. Он говорил, что Витькина мама – самая лучшая на свете, перепрыгивая ради этого лишние пятёрки своей мамы, торопливо сминал листы и выискивал похвальные надписи у тёти и замечания учителей в мамином дневнике и скоро добился того, что у Витьки высохли слёзы и он, повеселев, уже и не хотел читать эти злосчастные дневники.
– Пойдём уже в дом, Витенька. – Тётя Надя, закончив перемалывать мясо, вымыла руки. – Спать уже пора, надо зубы чистить.
Витька вздохнул и, отпихнув дневник, поднялся. Получив на руки зубную пасту, он перекинул полотенце через плечо и, прижавшись к маминому боку, пошёл в дом. Бабушка вышла на улицу кормить мясными обрезками ненасытное кошачье племя. Велька остался один.
Он пролистал ещё раз пожелтелые, пропахшие пылью страницы, поглядел на круглые пятёрки и угловатые четвёрки, выведенные размашисто красной пастой. Потом захлопнул, чихнул от пыли и уронил оба дневника за спинку дивана.
Фантомас
Дед Лёнька жил по соседству. Его двор, отделённый полосой ничейной земли с зарослями дикой вишни и забором из сетки-рабицы, был слева от Велькиного дома.
Велька, как воспитанный мальчик, с дедом Лёнькой здоровался. Но втайне недолюбливал, как и его жену – низенькую и полную бабу Зину. И было за что – сколько раз Вельке доставалось, если он рвал вишни в небольшой рощице, разделявшей их дома.
– Ходит он тут, – уперев руки в бока, возмущалась баба Зина. – Своих вишен нет, что ли?
Голос баба Зина имела тонкий, пронзительный и так и сыпала недовольной скороговоркой. У ног бабы Зины, вертясь волчком, заходилась в сварливом лае лохматая болонка. От всего этого шума у Вельки начинала болеть голова.
– Подумаешь, – независимо бурчал он, – нужна мне ваша кислятина.
Вишни были «вырви глаз»: маленькие, плотные, мякоти в них было на один укус, а тёмно-красная кожица, казалось, едва-едва покрывала косточку. Пересохшая растрескавшаяся серая земля с редкими метёлками полыни и лебеды была скупа на влагу и особо нагулять соку вишням не давала.
– Поливать деревья надо, – бросал последнюю реплику Велька и отступал к себе во двор, под широкую тень большого ореха.
Дед Лёнька был худой и высокий. Он ходил по двору в растянутых тренировочных штанах, хлопал по бёдрам резинкой этих штанов, устало шаркал ногами и постоянно жаловался на бесконечные болезни, терзавшие его. Лицо у него было длинное, костистое, с запавшими и какими-то испуганными глазами, а на голове топорщился ёжик седых волос. Вообще, как давно заметил Велька, все старики стриглись одинаково. Дедушка называл такую причёску «полубокс», но какое отношение она имела к боксёрам, Велька не очень понимал. Насколько он знал, ни его дедушка, ни дед Лёнька, ни дедушкин приятель – грузный, плотно