Этот штамп глубоко отпечатался в сознании и пережил все последующие времена, хотя Австрия все время стремилась представить свои слабости как сильные стороны. Возможно, из-за этой бессильной злобы до сих пор каждый немец, на которого австрийцы сердятся, которого презирают или ненавидят, по сей день остается пифке. Почему? Исследование австрийского комплекса неполноценности открывает перед психологами поистине бездонные глубины. Ко всему прочему этот комплекс, видимо, питается и убийственным отношением со стороны немцев. Они считают австрийцев дружелюбными и «милыми», но в то же время расхлябанными и не заслуживающими уважения. А в Австрии считают, что немецкие усердие, исполнительность, пристрастие к точности и порядку вызваны тупой ограниченностью и скудостью фантазии.
По мнению многих, до сих пор сказываются последствия стремления Австрии после войны приукрасить свою роль и очернить Германию. С 1945 по 1955 год 73 процента высказываний австрийских политиков о Германии были однозначно негативными, а какое-то время даже старались избегать слова «немецкий». В школьных расписаниях значилось «Изучение языка», а не «Немецкий». Все это вызвало также и обратную реакцию. Так, в 1951 году политик и член Австрийской народной партии Фердинанд Граф отнюдь не только от своего имени высказал соображения о великом германском единстве на одном из мероприятий баварского Христианско-социального союза.
Бруно Крайски в 1954 году согласился с Аденауэром в том, что Австрия является частью немецкого культурного пространства. В 1955 году велись острые дебаты по поводу того, какой спектакль должен открыть заново отстроенный Бургтеатр: «Эгмонт» Гёте или старая австрийская пьеса Грильпарцера «Король Оттокар». И выбрали в конце концов австрийскую пьесу.
Это противостояние до сих пор наблюдается в текущей австрийской политике. Австрия без энтузиазма восприняла объединение Германии, поскольку опасалась задержки собственного вступления в ЕС. И это не было лишено оснований, хотя в результате именно Германия содействовала вступлению Австрии в ЕС. Позже немцы опять вызвали волну раздражения, когда выступили против интересов Австрии, объединившись с новыми членами Евросоюза в борьбе за отказ от использования ядерной энергии. Когда Германия в 1998 году во время первого председательства Австрии в ЕС предложила ей организационную помощь, австрийцы, конечно, отклонили предложение. В результате в течение полугода Австрия оттягивала принятие любого важного решения и, в конце концов, все открытые вопросы унаследовала сменившая ее страна, а именно — Германия. Собственно и в отношении использования общего языка отсутствует какая-либо лояльность: не так давно, впрочем без особого желания, Австрии был объявлен бойкот, и об этом сообщили на немецком языке, после чего общеевропейские встречи министров перестали переводить на немецкий.
Отношения были почти заморожены, когда Берлин поддержал наконец санкции ЕС, которые до того находились в подвешенном состоянии, в результате чего в подвешенном состоянии в австрийском правительстве оказались уже правые экстремисты во главе с Йоргом Хайдером. Возникла некоторая враждебность: в эти трудные месяцы немецкие министры, которые заседали в соответствии с учрежденным французами алфавитным порядком рядом со своими австрийскими коллегами, старались держаться от них как можно дальше. Но тут проявил себя австрийский федеральный канцлер, потребовав в письме к главе правительства ЕС отменить санкции и послав это же письмо в Берлин на английском.
Когда немцы начинают целенаправленно скупать австрийские фирмы, это вызывает не столько раздражение, сколько настоящую панику, — и все больше австрийских предприятий с давними традициями попадают в немецкие руки. Присутствие других иностранных концернов также неприятно, но настоящее смятение вызывают только немецкие владельцы.
Глава двадцать пятаяПисатели, вызывающие восхищение
Как правило, многие хорошие писатели и писательницы становятся знаменитыми после своей смерти. В Австрии стараются проявлять благодарность своим писателям и вспоминать о них при каждой возможности, поскольку здесь любят соблюдать традиции и праздновать. На каждом шагу встречаются таблички с указанием, кто и когда здесь жил. На нашей улице есть бидермейеровский дом под номером 12 с маленькой табличкой о том, что здесь в 1874 году родился Гуго фон Гофмансталь.
Одной из самых значительных заслуг Гофмансталя явилось учреждение Зальцбургского фестиваля. Он начал разрабатывать его концепцию еще в 1917 году вместе с Рихардом Штраусом и Максом Рейнхардом, и наконец в 1920-м, когда состоялся первый фестиваль, она воплотилась. Уже тогда он открылся представлением притчи «Имярек» — и с тех пор так и повелось. Это настоящий зальцбургский аттракцион (во всяком случае, по мнению австрийцев). Без этого спектакля почти невозможно представить это немецкоязычное пространство с его гостями и столь важными для Зальцбурга снобами из прежних и новоявленных богачей в праздничном шестинедельном шествии культуры. Кажется, что эта средневековая игра-мистерия существовала всегда. Возможно, это потому, что главным действующим лицом, как уже понятно из названия, может оказаться каждый, любой представитель любого слоя общества, даже символизирующий зло Люцифер. Действие может происходить по желанию в любое время, и это дает возможность изображать на сцене все стороны человеческой натуры, ее грехи и добродетели. Главное действующее лицо — богач, тема — его жизнь, а в еще большей степени его смерть и мучительные ожидания, возьмут ли его на небеса.
Эта традиция неоднократно была описана, и можно не напоминать, насколько она покрылась уже пылью веков и как трудно поэтому ее обновить. И если кто-нибудь и решается на такой подвиг (как это случилось несколько лет назад), то все равно получается неудачно: всегда найдутся те, кто еще более решительно захочет сокрушить старый сюжет.
В Вене имя Гофмансталя всегда ассоциируется с представлением притчи «Имярек», что, конечно, не совсем корректно, поскольку он написал множество других пьес и все либретто к операм Рихарда Штрауса. «Женщина без тени» и «Ариадна на Наксосе» чрезвычайно популярны и постоянно находятся в репертуаре венских театров, а также время от времени их играют в Зальцбурге. С другой стороны, Гофмансталь стал для литературы тем, кем был для изобразительного искусства Климт. Вокруг него в XIX веке собрались молодые писатели в кружке «Молодая Вена». Они стремились к тому же, что и их товарищи в изобразительном искусстве: к обновлению, к современности, к модерну. Совершенно определенно они полагали современным погружение в глубины действительности, а созданный в их произведениях мир — реальным. «Человек или исследует анатомию своей собственной духовной жизни, или грезит. Рефлексия или фантазия, отражение в зеркале или видение…» — писал молодой Гофмансталь. А что современно? Слушать, как растет трава, внимать каждому движению души. Инстинктивная полная самоотдача, интуитивное преклонение перед любым проявлением прекрасного. Истерия, неврозы, сны задолго до Фрейда были любимыми темами — и симптомами болезней — образованной элиты. В самом начале «Молодая Вена» возникла как далекое от реализма литературное движение.
В Вене до сих пор очень ценят представителей этого направления. И вполне естественно, что все, кто когда-либо были связаны с Зальцбургским фестивалем, часто бывали в городе Моцарта или находили удовлетворение в том, что придумывали фестиваль, оставили произведения, где отражались эти события. Теперь это гордость Зальцбурга: ведь за последние 85 лет в Зальцбурге побывали все величайшие мастера и деятели культуры: от Стефана Цвейга и Артура Шницлера до Франца Молнара, и этот ряд можно еще продолжить длинным перечнем композиторов и дирижеров. Многие из них проводили в здешних местах, на озерах Зальцкаммергута летние месяцы, творили, наслаждались праздничной атмосферой фестиваля, проникнутой «красотой, игрой и искусством», как говорил Макс Рейнхард.
Во время Зальцбургского фестиваля распределение ролей в пьесе Гофмансталя имеет в высшей степени глубокое общенациональное значение. Актеры немецкоязычного региона, сыгравшие здесь парадную роль, на всю жизнь становятся популярными. Но, однако, в этом присутствует определенный риск — за ними постоянно наблюдают: можно ведь стать звездой, а можно и осрамиться на всю жизнь. В Вене неделями потом обсуждают, как было сыграно: скорее интеллектуально или эмоционально, насколько все соответствовало замыслу. Одно время даже на телевидении была специальная передача (не очень удачная), где актеры и режиссеры вели об этом дискуссии.
Но и Гофмансталь хорош не на все случаи жизни, как доказывает фильм «Праздник Имярек» («Jedermanns Fest»). Он должен был стать самым дорогостоящим, грандиозным, героическим, эпическим и роскошным фильмом, который создавала медленно восстанавливающаяся после войны австрийская кинопромышленность. Концепция сценария предполагала нечто вроде альпийского варианта «Титаника», но не в смысле сюжета, а в смысле обеспечения голливудского успеха. Однако вместо этого произошло грандиозное фиаско, примерно того же масштаба, что и гибель знаменитого океанского лайнера в свое время. Режиссер перенес сюжет классической истории на современную почву. Главный герой — «его играл Клаус Мария Брандауэр — Ян Имярек (Ян Иедерман) становится успешным модельером. По сценарию, это замкнутый человек, способный на все ради карьеры, им движет в жизни и даже в смерти (он гибнет в автомобильной катастрофе в шикарной машине, до последнего момента стараясь вырулить) единственное желание — остаться в людской памяти и тем самым обеспечить себе бессмертие. Действительность добавила фильму актуальности: сценарий был уже написан, когда странная смерть настигла короля моды Версаче и произошли две трагические автокатастрофы: одна унесла жизнь принцессы Дианы, а вторая — жизнь Фалько[17]