– Месье, так с императором не разговаривают. Сейчас же отойдите в сторону!
Бертье сделал знак часовым, сдерживавшим напор зрителей, чтобы те побыстрее убрали этого мальчишку, возомнившего о себе Бог знает что. Но через некоторое время этот же человек вновь попытался приблизиться к тому месту, где находился император. На этот раз его заметил дежурный адъютант императора генерал Рапп, который лично бросился к нему и довольно грубо оттолкнул.
– Если вы хотите о чем-то попросить, вас выслушают после парада, – сказал Рапп.
О дальнейшем Рапп в своих «Мемуарах» рассказывает:
Его правая рука находилась в нагрудном кармане пальто; казалось, что он держит там какое-то прошение. Но взгляд его был какой-то странный. А его решительный вид вызывал у меня подозрения, и я позвал офицера жандармерии, находившегося поблизости.
Жандармы начали теснить молодого человека, обхватив его за руки и за плечи. Эти ребята умели делать свое дело настойчиво и не привлекая к себе внимания. Но тут один из них с удивлением нащупал за поясом у нарушителя порядка огромный неловко завернутый в серую бумагу кухонный нож.
Это был юноша, почти ребенок. По одежде и манере держаться было видно, что он из хорошей семьи. Наверняка какой-нибудь студент.
Генерал Рапп спросил задержанного, как его зовут. Тот гордо вскинул голову, сложил руки на груди и ответил:
– Я скажу это только Наполеону.
– Для чего вам был нужен нож? – продолжил задавать вопросы Рапп.
– И это я скажу только Наполеону.
– Ах, вот как! Только Наполеону?
Генерал Рапп сплюнул и раздраженно сказал:
– Вы хотели воспользоваться ножом, чтобы покуситься на жизнь императора! Это же очевидно!
– Да, месье, – ответил юноша.
Лицо его было бледным, а взгляд устремлен куда-то вдаль. У генерала Раппа от возмущения даже выступили на лбу капли пота.
– Да, месье! – воскликнул он. – И это все, что вы можете мне ответить? Но почему? Хотелось бы знать, почему вы хотели сделать это?
– Это я скажу только ему самому.
Провоевавшему ровно половину из своих 38 лет генералу Раппу захотелось врезать этому нахалу по физиономии, но он сдержался и слово в слово передал все императору. Тот внимательно выслушал его и сказал:
– Да, я заметил, что что-то произошло. Пусть его приведут ко мне после смотра. Я хочу сам задать ему несколько вопросов.
Когда смотр завершился и последняя рота гвардейцев скрылась в арке, ведущей с площади на внутренний двор, Наполеон приказал нескольким генералам проследовать вместе с ним во дворец. Там он увидел своего министра иностранных дел Шампаньи и холодно спросил его:
– Вы, конечно же, как всегда совершенно не в курсе? Так вот, принц Лихтенштейн был прав, когда говорил вам о предложениях убить меня.
– Что вы этим хотите сказать, Ваше Величество? – удивился министр.
– Да-да, убить меня, – повторил Наполеон, – и это только что пытались сделать. Следуйте за мной, и вы все увидите сами.
Через минуту привели задержанного. Два жандарма крепко держали его за руки. Внешне тот выглядел совершенно спокойным. Присутствие императора, казалось, не производило на него ни малейшего впечатления.
Император спросил, говорит ли молодой человек по-французски.
– Очень немного, – ответил тот.
– Как вас зовут?
– Меня зовут Фридрих Штапс. Я – саксонец.
– Откуда вы родом?
– Из Наумбурга.
– Сколько вам лет?
– Восемнадцать.
– Для чего вам был нужен найденный у вас кухонный нож?
– Чтобы убить вас.
– А вы, случайно, не сумасшедший? – засмеялся Наполеон, но смех его был каким-то нервным. – Нет, вы – иллюминат[5], молодой человек! Вы жалкий сектант, излишне возомнивший о себе!
Словно ища поддержки, Наполеон повернулся к своим генералам и воскликнул:
– Посмотрите, вот они – плоды иллюминатства! И с этим ничего не поделаешь: пушками секты не истребишь.
– Я не сумасшедший, – гордо ответил Фридрих Штапс. – И я не знаю, кто такие иллюминаты.
– Тогда вы просто больной, другого объяснения я не вижу.
– Я не болен, я чувствую себя хорошо.
– За что же вы хотели меня убить? – спросил Наполеон, и голос его снова стал суровым.
– За то, что вы делаете зло моему отечеству, а я желаю ему мира.
– Но и я хочу мира для Германии, – возразил Наполеон. – Я воюю против Австрии, но австрийцы что-то не приходят пытаться убить меня.
Молодой человек ничего на это не ответил.
Шарль Барбант. Допрос Фридриха Штапса Наполеоном в присутствии личного врача Жана Николя де Корвизара. Гравюра. XIX век
– Не я начал эту войну, – продолжал Наполеон. – Почему же вы не хотели убить того, кто ее начал? Это было бы справедливее?
– Не вы, но вы сильнее всех остальных вместе взятых. Легче убить одного. Я знаю одно: смерть одного злодея может дать мир всей Европе, и этот злодей – вы.
– Очень интересно! И какое же зло я, например, сделал лично вам?
– Не мне, а всем немцам. Я считаю, что пока вы живы, моя родина и весь мир не будут знать ни свободы, ни покоя.
– И кто же это вбил вам в голову подобную чушь?
– Никто. Я просто уверен, что, убив вас, я окажу огромную услугу моей стране и всей Европе.
– И сколько времени вы уже находитесь здесь в Австрии?
– Десять дней.
– Почему же вы так долго ждали и не пытались осуществить ваш безумный план?
– Я приехал в Шёнбрунн восемь дней тому назад, но я никак не мог найти возможности приблизиться к вам.
– Нет, дорогой юноша, – покачал головой Наполеон, – вы определенно больной. Кажется, для вас преступление ничего не значит?
– Убить вас – это не преступление, – возразил Штапс, – это мой святой долг, и я…
Наполеон прервал его. Поняв, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, он приказал генералу Савари увести задержанного.
– Пусть свершится правосудие, – приказал он.
Когда жандармы увели Штапса, Наполеон еще долгое время находился в глубокой задумчивости. Потом он взял министра Шампаньи за локоть и тихо сказал:
– Господин герцог, нужно заключать мир с этими дикими животными. Вы слышите меня? Срочно возвращайтесь в Вену, я рассчитываю на вас.
Вскоре после этого, уже 14 октября, был подписан так называемый Венский мир, согласно которому Австрия лишилась нескольких своих провинций (Зальцбурга, Истрии с Триестом, Западной Галиции, Крайны и др.) и должна была уплатить контрибуцию в 85 млн франков. Кроме того, Австрия обязывалась присоединиться к Континентальной блокаде, порвать отношения с Англией, а численность австрийских войск была сокращена до 150 000 человек. Теперь Австрия находилась в полной власти Наполеона и превратилась в зависимое от Франции государство.
Одновременно с этим был собран военно-полевой суд. Расследование, проведенное полицией, показало следующее. Фридрих Штапс выехал из Эрфурта 12 сентября в открытой повозке, одолженной у друга его отца. При этом он никому ничего не сказал. Нашли лишь его записку, в которой было сказано, что он отправляется записываться в немецкую армию.
Недалеко от Эрфурта он продал лошадь и повозку, что позволило ему получить деньги, достаточные, чтобы добраться до Вены и поселиться в одном из пригородов. Потом он купил кухонный нож и стал ходить на военные парады в Шёнбрунн, поджидая удобного случая, чтобы осуществить свой замысел.
Следствие длилось четыре дня. Когда председатель военно-полевого суда спросил у Штапса, знает ли тот, что его ждет, юноша ответил:
– Я знаю, что мне предстоит перенести муки. Я с самого начала был готов к этому. Но смерть положит им конец и даст мне перед лицом Господа достойное вознаграждение за мои страдания.
В ответ председатель военно-полевого суда заявил ему, что пытки уголовников не предусмотрены законом и не в традициях французского судопроизводства. Потом он сурово посмотрел на подсудимого и сказал:
– А вот насчет смерти вы правы, завтра вы будете расстреляны.
В понедельник 16 oктября, в день, когда он должен был быть расстрелян, в армии объявили о заключении мира между Францией и Австрией. В полдень, услышав артиллерийский салют в честь этого события, Штапс озабоченно спросил, что происходит.
– Это салют в честь мира, подписанного императором Наполеоном, – ответили ему стражники.
– О, мой Бог, – воскликнул Штапс, поднимая руки к небу, – как же я тебе благодарен! Мир наконец-то заключен, я же так и не стал убийцей!
В два часа дня его повели к месту казни, а в четыре часа его уже не было в живых.
Юный Фридрих Штапс принял смерть как герой. Когда его поставили перед шеренгой солдат, он воскликнул:
– Да здравствует свобода! Смерть тирану!
В тот же день, 16 oктября, Наполеон покинул Шёнбрунн и отправился в Баварию, где его ждал для переговоров местный правитель. Погода была великолепная. Любуясь чудесным пейзажем, Наполеон вдруг услышал выстрелы. Он удивленно посмотрел на генерала Савари и спросил его, что это может означать.
Савари осведомился у своих адъютантов, и те предположили, что, должно быть, это казнили того мальчишку, который пытался убить императора во время смотра.
– Aх! – сказал Наполеон. – Вот она – несчастная жертва этих тайных обществ! Когда-нибудь надо будет истребить их всех!
Потом Наполеон долго не мог его забыть Штапса.
– Этот несчастный не выходит у меня из головы, – говорил он. – Когда я о нем думаю, мысли мои теряются. Все-таки это выше моего разумения!
Феликс Эмманюэль Анри Филиппото. Расстрел Фридриха Штапса. Гравюра. XIX век
Писатель Д. С. Мережковский по этому поводу замечает, что «на допросе Штапса Наполеон понял, что воюет уже не с царями, а с народами».
Французский историк Андре Кастело придерживается иного мнения. Называя Штапса убийцей, он иронично ставит это слово в кавычки: