В 1858 году предпринял и я поездку в Европу, после десятилетнего безвыездного пребывания в России. Любопытно было узнать новые порядки, воцарившиеся на Западе в течение этого времени. Перемен – и нравственных, и материальных – было много. За исключением Берлина, где строительная горячка началась только с Франко-Прусской войны 1870 года, старые города Европы, как Париж, Вена, Дрезден, сделались почти неузнаваемы.
Стремление к роскоши существовало и до Второй империи, поддерживаемое громадным торговым производством и обогащением буржуазии; но с Наполеона III оно забыло все приличия. Повсюду возникали великолепные как общественные, так и частные здания, опрокидывались памятники старины, уничтожались исторические дома и улицы; по примеру Парижа, каждая столица, каждый значительный пункт населения (за исключением Берлина) как бы решились отделаться от своего прошлого, смыть с себя последние остатки средневекового быта и начать для себя новую эру существования со вчерашнего дня. Одобрение со стороны многочисленных рабочих и мещан, заинтересованных в постройках, поддерживало общее одушевление; но, когда наступил кризис, капиталы скрылись в банкирских конторах, а фабричное производство, превзошедшее потребности рынков и населения, остановилось; явились для всех – предпринимателей и исполнителей – разочарование и нищета.
До тех пор на улицах европейских городов шли постоянные пир и праздник. Увеселительные заведения множились со всех сторон ежедневно, принимая тоже громадные размеры, и в уровень с ними разрастались вкусы и требования рабочих и мещан, которые уже составляли их верную статью дохода. Вид общего благосостояния на Западе обманывал туристов и заставлял их думать, что средства каждого посетителя этих волшебных замков увеличились, по крайней мере, в десять раз за последнее время. Зрелище общего ликования было, действительно, увлекательное.
Непосредственно о Вене П.В. Анненков пишет так:
Зиму 40–41 годов мне привелось прожить в меттерниховской Вене. Нельзя теперь почти и представить себе ту степень тишины и немоты, которые знаменитый канцлер Австрии успел водворить, благодаря неусыпной бдительности за каждым проявлением общественной жизни и беспредельной подозрительности к каждой новизне на всем пространстве от Богемских гор до Байского залива и далее. Бывало, едешь по этому великолепно обставленному пустырю, как по улице гробниц в Помпее, посреди удивительного благочиния смерти, встречаемый и провожаемый призраками в образе таможенников, пашпортников, жандармов, чемоданщиков и визитаторов пассажирских карманов. Ни мысли, ни слова, ни известия, ни мнения, а только их подобия <…> Для созерцательных людей это молчание и спокойствие было кладом: они могли вполне предаться изучению и самих себя, и предметов, выбранных ими для занятий, уже не развлекаясь людскими толками и столкновениями партий.
Как видим, тут отмечается духовный вакуум Вены: ни мысли, ни слова, ни мнения, а только их подобия… И эти черты стали вскоре главными составляющими русских представлений об австрийской столице. Но уже в 60–70 годах XIX века свобода и либерализм сломали в представлениях многих путешественников консервативный облик Вены, сделав из нее одну из самых красивых и изящных столиц Европы.
Что же касается И.С. Тургенева, то он в последний раз приехал в Вену 1 (13) июня 1873 года, но из-за ушиба колена ему пришлось пролежать неделю в постели. Потом же писатель отправился в Карлсбад (Карловы Вары) и начал лечение целебными водами.
Любопытно, что писатель Николай Семенович Лесков (1831–1895) в 1880-х годах тоже ездил в Вену на встречу с врачом – посоветоваться насчет своей «злосчастной нервозности». Но нервозность его только усилилась, так как поездку омрачила кража в Праге (которая тогда была частью Австро-Венгрии) бумажника и всех документов. Тем не менее до австрийской столицы Лесков добрался и поехал кататься в Пратер с одной русской княгиней. И там он внезапно столкнулся с императором Францем-Иосифом, который пил пиво с простыми сапожниками. Эта картина безмерно шокировала «самого русского из наших писателей», как называл Лескова Л.Н. Толстой.
Эдуард Гурк. Императорский дворец в Бадене под Веной. 1833
В своем эссе «Император Франц-Иосиф без этикета» Н.С. Лесков писал:
Это был Его Апостолическое Величество, старший член дома Габсбургов, царствующий император Франц-Иосиф. Он был совершенно один и шел прямо к расположенным на лужайке столам, за которыми сидели венские сапожники. Император подошел и у первого стола сел на скамейку с краю, рядом с высоким работником в светло-серой блузе, а толстый кельнер в ту же самую секунду положил перед ним на стол черный войлочный кружочек и поставил на него мастерски вспененную кружку пива. Франц-Иосиф взял кружку в руки, но не пил; пока длился танец, он все держал ее в руке, а когда чардаш был окончен, император молча протянул свою кружку к соседу. Тот сразу понял, что ему надо сделать: он чокнулся с государем и сейчас же, оборотясь к другому соседу, передачею чокнулся с ним. С этим враз, сколько здесь было людей, все встали, все чокнулись друг с другом и на всю поляну дохнуло общее, дружное «Hoch!» Император осушил кружку за единый вздох, поклонился и ушел.
Непосредственно о Вене Н.С. Лесков писал так:
Это было в конце мая или в начале июня. Поезд, в котором я ехал, привез меня в Вену около четырех часов пополудни. Квартиры мне для себя не пришлось отыскивать: в Киеве снабдили меня рекомендациею, избавлявшею от всяких хлопот. Я, как приехал, так сейчас же и устроился, а через час уже привел себя в порядок и пошел к моей соотечественнице.
В этот час Вена тоже сделала свой туалет: над нею прошел сильный летний дождик, и потом вдруг на совершенно голубом небе засверкало лучистое солнце. Красивый город, умывшись, смотрел еще красивее.
Улицы, которыми вел меня проводник, все казались очень изящными, но по мере того, как мы подвигались к Леопольдштадту, изящество их становилось еще заметнее. Здания были больше, сильнее и величественнее.
А вот Николай Алексеевич Некрасов (1821–1878) всю жизнь страдал болезнью горла. В 1856 году он прибыл в Вену, чтобы посоветоваться с врачами. Иностранными языками поэт не владел, и родственники даже беспокоились – вдруг заблудится. Однако Некрасов оказался в полном восторге от города. Он писал родным:
Вот выгодно не знать ни одного языка: я заговорил на всех вдруг. Как – это другое дело! Но понимают, причем нужно соблюдать только одно правило: держать кошелек постоянно открытым.
Мрачное настроение духа, в котором Некрасов находился с тех пор, как у него заболело горло, исчезло. Он с любопытством осматривал город, ездил по театрам и словно забыл, зачем приехал в Вену. А вот после встречи с доктором поэт вновь впал в уныние. Венская знаменитость нашла его болезнь очень серьезной, предписав строжайший режим и велев ему ехать на зиму в Италию.
Десять лет спустя о венской поездке Некрасов упомянул в стихотворении «Железная дорога»:
Видел я в Вене Святого Стефана,
Что же… все это народ сотворил?
В Вене поправлял здоровье и Николай Васильевич Гоголь (1809–1852) – после того, как долгожданная премьера его «Ревизора» не оправдала ожидания. В Вене он появился в июне 1839 года, уже имея немалый зарубежный опыт. Он лечил желудок водами целебных источников и много работал. В Вене, например, Гоголь задумал поэму (как он ее сам назвал) «Мертвые души». Возможно, работой писатель заглушал скуку, на которую жаловался в письмах:
В Вене я скучаю. Ни с кем почти не знаком, да и не с кем, впрочем, знакомиться. Вся Вена веселится, и здешние немцы вечно веселятся. Но веселятся немцы, как известно, скучно, пьют пиво и сидят за деревянными столами, под каштанами, – вот и все тут.
Как пишет культуролог А.П. Люсый, Н.В. Гоголь «сразу же постиг саму суть венского опереточного бытия».
Отъехав в Мариенбад, писатель 25 августа опять вернулся в Вену, откуда в письме к литературному критику С.П. Шевыреву сообщил о работе над драмой из истории Запорожья: «Передо мною <…> проходят поэтическим строем времена казачества, и если я ничего не сделаю из этого, то я буду большой дурак».
19 сентября 1839 года Гоголь уехал в Россию – с тем, чтобы приехать в Вену еще раз в июне следующего 1840 года.
И в этот раз Николай Васильевич уже благоволил Венской опере – «Чудная, невиданная!»
Это слова из письма писателю С.Т. Аксакову от 7 июля 1840 года, и там еще о Вене было сказано следующее:
В Вене еще надеюсь пробыть месяца полтора, попить воды и отдохнуть. Здесь покойнее, чем на водах, куда съезжается слишком скучный для меня свет. Тут все ближе, под рукой, и свобода во всем. Нужно знать, что последняя давно убежала из деревень и маленьких городов Европы, где существуют воды и съезды. Парадно – мочи нет! <…> Итак, я на водах в Вене, где и дешевле, и покойнее, и веселее. Я здесь один; меня не смущает никто <…> Вена приняла меня царским образом! Только теперь всего два дня прекратилась опера. Чудная, невиданная. В продолжение целых двух недель первые певцы Италии мощно возмущали, двигали и производили благодетельные потрясения в моих чувствах. Велики милости Бога! Я оживу еще.
Да и целебная вода оказала положительное действие на желудок писателя. В письме от 17 октября 1840 года историку и писателю М.П. Погодину он писал:
Я выехал из Москвы хорошо, и дорога до Вены по нашим открытым степям тотчас сделала надо мною чудо. Свежесть, бодрость взялась такая, какой я никогда не чувствовал. Я, чтобы освободить еще, между прочим, свой желудок от разных старых неудобств и кое-где засевших остатков московских обедов, начал пить в Вене мариенбадскую воду. Она на этот раз помогла мне удивительно: я начал чувствовать какую-то бодрость юности, а самое главное – я почувствовал, что нервы мои пробуждаются, что я выхожу из того летаргического умственного бездействия, в котором я находился в последние годы и чему причиною было нервическое усыпление