щание Людовика XVI, и Надежду, взывающую к милосердию Божиему. Фигуры выполнены в трагически темных тонах.
В соборе горят тысячи свечей, но даже им не под силу осветить гигантское помещение. Для монархов сооружен отдельный помост; напротив него возведен еще один — для высшей знати. Австрийский император одет в черное, демонстрируя траур. Дамы также в черных платьях и шляпах с черной вуалью; почетное место отведено племяннице Талейрана, которая сидит в первом ряду. Единственный присутствующий здесь представитель династии Бурбонов — это Леопольд Сицилийский, зато все проживающие в Вене французы явились как один. 250-голосый хор исполняет «Реквием», сочиненный близким к Талейрану композитором Нейкомом. Дирижирует Сальери — бывший соперник Моцарта и императорский капельмейстер. Даже архиепископ Венский, 83-летний князь Гогенварт, последние три недели не покидавший дома под предлогом болезни, не смог пропустить богослужение. На резную кафедру конца xv века поднимается священник. Его проповедь чуть было не обернулась скандалом: почему-то ему вздумалось заострить внимание паствы на слесарных талантах Людовика XVI. Но Талейран, не упускавший из виду ничего, еще накануне потребовал показать ему текст проповеди, пришел, прочитав ее, в ужас и приказал двум своим подчиненным все переделать. Таким образом удалось избежать того, чтобы под сводами собора прозвучала проповедь, «абсолютно не достойная ни предмета, ни аудитории». К сожалению, даже Талейрану было не под силу исправить гнусавый голос и «нестерпимый эльзасский акцент» кюре. Едва он начал свою речь, несколько русских офицеров фыркнули, немедленно получив строгий выговор от Александра I.
По вечерам Талейран устраивал у себя во дворце Кауница приемы, на которые ввиду крупных расходов на организацию мессы приглашал очень немногих гостей. Иногда он и вовсе довольствовался ужином в обществе племянницы. Посол не уставал нахваливать сам себя:
— Великолепная церемония! Какая торжественность! А какая публика! Память об убиенном короле навеки останется в наших сердцах!
Гости слушали князя Беневентского с некоторым изумлением. Он рассуждал о памятном богослужении как о театральной постановке! А тот еще счел нужным добавить:
— Какой урок для королей, да и для всех остальных тоже. Да, господа, эта месса — прекрасный урок нам всем!
Правда, гости, осведомленные об изгибах его карьеры, скорее, получили от Талейрана урок лицемерия. Он может сколько угодно выставлять себя защитником Людовика XVI, Вена ему не поверит.
В разгар ужина явился лакей с двумя записками. Первая была от Меттерниха. Тот сообщал Талейрану, что согласно воле императора все расходы на организацию траурного богослужения берет на себя австрийский двор. Поскольку речь шла о сумме в 100 тысяч флоринов, Талейран не просто испытал огромное облегчение — он возликовал. Спасибо доброму королю Людовику XVI и не менее доброму императору Францу! Вторая записка сообщала, что русский царь уже успел осушить слезы и в данный момент вместе с королем Пруссии и королем Дании находится у княгини Багратион, где представляют комедию, после чего состоится бал. И правда, день выдался такой тяжелый! Князю Беневентскому стоило немалого труда удержаться от едкого замечания в адрес Александра, а ведь он мог бы напомнить, что адъютанты всегда держатся от царя на некотором отдалении, зная его привычку… плеваться. Впрочем, что взять со славянина, да еще внука немки (Екатерины II)! Такой вполне способен то плакать, то смеяться. То ли дело он, Талейран. Он всегда держит свои чувства под контролем.
Десять дней спустя Талейран сообщил Изабе, что Людовик XVIII наградил его крестом Почетного Легиона. Его Величество король поступил практически так же, как любил поступать Его Величество император. Да и сама награда, если вспомнить, была учреждена как раз Наполеоном… Императором Наполеоном, судьба которого горячо обсуждалась на Конгрессе, как будто его участники заранее догадывались, что ссылка на Эльбе будет лишь этапом его изгнания. Меттерних и Талейран скрестили шпаги. Австрийский министр пытается обострить противостояние между Россией, претендующей на расширение территории за счет Польши, и Пруссией, которая зарится на земли Саксонии. Талейран играет на противоречиях между Австрией и Англией — обе державы стремятся к установлению в Европе равновесия, беда лишь в том, что в Вене и в Лондоне понимают его по-разному. За кулисами переговоров действует агент Наполеона — Киприани. От своих венских источников он узнаёт, что Европа, четыре месяца назад объединившаяся против Наполеона, теперь снова разобщена — все делят плоды победы. Шпионы Бонапарта узнали, что англичане предлагают переправить его с Эльбы на остров Святой Елены. Это известие заставляет низложенного императора ускорить осуществление своих планов по возвращению к власти. Кроме того, у него появляется еще один повод оспорить свою участь.
15 февраля 1815 года русский царь задает Талейрану вопрос: почему Франция не исполняет подписанный и апреля договор, согласно которому Людовик XVIII должен ежегодно выплачивать Наполеону два миллиона франков ренты. Александр I, всегда относившийся к французскому императору как к брату (несмотря на то, что с ним воевал), крайне недоволен скупостью Бурбона.
— Мы вынуждены требовать исполнения Парижского договора — для нас это вопрос чести, и мы от своего не отступимся. Император Австрии настаивает на этом не меньше моего и, поверьте, так же, как и я, чувствует себя оскорбленным.
Талейран в замешательстве. Ему прекрасно известно, что Людовик XVIII и его министры не намерены платить оговоренную сумму. Так же хорошо ему известно, что участники Конгресса сурово осуждают Францию за жадность. Наполеон, всегда крайне щепетильный в денежных вопросах, терпеть не мог долгов и теперь имел полное право счесть себя обманутым. Весьма прискорбно, что король Франции и Наварры не исполняет взятых на себя обязательств… В какой-то момент у Талейрана возникает дерзкая до безумия мысль: потребовать, чтобы ренту изгнаннику выплачивала… Англия! Тем временем лорд Каслри отбыл в Лондон для участия в важной парламентской сессии. С согласия премьер-министра он назначил своим преемником посла Англии в Париже герцога Веллингтона. Вечером I февраля тот прибывает в Вену. Его приезд встречен с восторгом. Во-первых, последуют новые балы и приемы; во-вторых, талантливый полководец сможет оказать противодействие русскому царю. Разве не он освободил Испанию и Польшу? Разве не он за шесть лет разбил всех наполеоновских маршалов? Разве не он, действуя в Индии, проявил блестящий талант дипломата, столь редкий для человека военной закалки?
И правда, появление в Вене Веллингтона произвело сенсацию. С его появлением все, что происходило в последние пять месяцев, становится неинтересным. Каждому хочется увидеть, потрогать, а главное — послушать этого упрямого англичанина, родившегося в Ирландии, сумевшего победить гения артиллерии Бонапарта и навязать корсиканцу унизительное отступление с Иберийского полуострова. В первый же вечер, когда становится известно, что герцог будет на балу-маскараде в Хофбурге вместе с дамой в маске и лордом Каслри, прощающимся с Веной, в зале собирается целая толпа — восемь тысяч человек. Прием проходит в Большом Редутном зале. На помосте — оркестр, исполняющий недавно написанную «Седьмую симфонию» Бетховена и его же сочинение под красноречивым названием «Победа Веллингтона, или Битва при Виттории», начинающееся с громовой барабанной дроби. Даже на тугого на ухо царя эта музыка произвела впечатление. В Музее Вены хранится гравюра одного из пионеров стиля бидермейер Карла Шульца, изображающая этот вечер. Тут и там заключаются пари: какие требования предъявит остальным британец? Талейран спешит навести справки: успел ли герцог нанести все визиты согласно протоколу? Выясняется, что нет, не успел. Австрийский император болен (простудился в соборе Святого Стефана); король Пруссии перепутал назначенный им же час и опоздал, задержавшись в мастерской Изабе, где наблюдал за работой художника над миниатюрой графини Юлии Зичи, которую боготворил. Смущенный собственной забывчивостью, Фридрих-Вильгельм Прусский передает Веллингтону через нарочного, что будет ждать его позже у короля Баварии. Но герцог уже оскорбился и отвечает, что больше не располагает свободным временем. Подобные мелкие недоразумения не способствуют успешной работе Конгресса.
5 марта 1815 года все празднуют масленицу — по-немецки фашинг. На берегу Дуная устраивают похороны Его Величества Карнавала, которым предшествует последний, самый шумный и веселый бал. Развлечения продолжались почти два месяца. Но теперь с этим покончено: наступает время поста. Больше никаких танцев. Единственное разрешенное развлечение — благотворительные лотереи. Но лучше бы их не было: лоты, предназначенные самым хорошеньким женщинам, по ошибке достаются дурнушкам! Да, веселье осталось в прошлом…
Ранним утром Талейран, сидя в постели, выслушивает доклад племянницы. Лакей приносит на серебряном подносе депешу от Меттерниха. Французский посол полагает, что канцлер решил сообщить ему точное время очередного заседания; как ни удивительно, но встречи делегатов Конгресса никогда не назначались заранее. Он просит графиню вскрыть депешу и прочитать ему вслух. И видит, как она на глазах бледнеет. Наполеон бежал с острова Эльба!
На лице дядюшки не дрогнул ни один мускул. Неужели он ждал подобной новости? Или испугался, что все до сих пор проделанные труды пойдут насмарку? Ведь Конгресс еще ничего не решил, если не считать судьбы Саксонии и Польши… И что будет с королем?
В подобные моменты проявлялась одна из самых выдающихся черт характера Талейрана — его умение сохранять спокойствие в любых обстоятельствах. Доротея расстроена гораздо больше: на сегодня у нее назначена встреча с княжной Меттерних. Они договорились собраться небольшой любительской труппой и репетировать комедию. Название — «Глухой муж, или В трактире мест нет».
Доротея не скрывает огорчения: