к ни странно, последние из них, несмотря на тревожную обстановку, отличались особой пышностью, — зато установилась хорошая погода, выманившая венцев из домов на улицы, наконец-то освободившиеся от громоздких карет. Можно было снова гулять по Пратеру и Аугартену. Даже Меттерних перебирается из здания Канцелярии в свою виллу на улице Реннвег, где когда-то давал балы-маскарады. В городе ее называют «виллой Меттерниха»; она стоит в окружении чудесных садов, и в ней хранится множество шедевров искусства. Наслаждаясь свежим воздухом, очищенным от миазмов бесконечных заговоров, канцлер ужинает в саду, под тенистыми деревьями; порой к нему присоединяются некоторые из дипломатов «второй величины», явившиеся проститься. Наконец-то! С Веной происходит обратная метаморфоза, словно последние восемь месяцев город жил в искусственно созданной лихорадке. В каком-то смысле так оно и было. Впрочем, кое-какие судороги иногда еще дают о себе знать.
Так, 25 мая город просыпается в половине четвертого утра, разбуженный грохотом фанфар. Что случилось? Нет, это не приезд очередного монарха, это всего лишь сигнал о наступлении праздника Тела Господня; днем можно будет увидеть на каждой улице и каждой площади толпы коленопреклоненных молящихся — таков обычай. Нельзя сказать, чтобы венцы особенно горевали, что закончился Конгресс. И уж меньше всего сожалений вызвал у них отъезд британского делегата лорда Каслри с супругой. Над этой парой подсмеивались, когда на балах они присоединялись к танцующим — должно быть, в неосуществимой надежде немножко похудеть. Но британский посол и его высокая и крупная белокурая супруга оставили по себе не самую лучшую память у торговцев Грабена. В первые дни владельцы лавок гостеприимно распахивали двери перед бездетной английской четой и даже украшали витрины, стремясь привлечь внимание посланца Его Величества короля Англии. Но всех их ждало горькое разочарование. Вот что пишет возмущенный современник: «На улицах часто можно было видеть лорда и леди Каслри; они прогуливались под ручку и заходили во все лавки и магазины, просили показать им каждый товар и всякий раз уходили, так ничего и не купив». Венцы также запомнят лорда Каслри как дипломата, давшего меньше всего балов — точнее, один-единственный, в январе. Настоящая Вена летом 1815 года постепенно сбрасывает с себя навязанный ей груз светских условностей, для кого-то ставших путем к богатству, а для кого-то к разорению. Как и раньше, жители снова дарят друг другу ландыши.
9 июня участники Венского конгресса подписывают Заключительный акт. Это историческое событие запечатлели многие художники, хотя его официальным, если можно так выразиться, живописцем считался Изабе. В Музее Вены хранится гравюра Годфруа, выполненная с оригинала Изабе. Это любопытный образец исторической живописи: картина не привязана ни к одному конкретному эпизоду конгресса, но служит его символом. Действительно, в крайнем левом углу мы видим фигуру Веллингтона, прибывшего в Вену за два месяца до завершения работы Конгресса. Его представляет Меттерних — он изображен стоя. Однако по улыбкам на лицах присутствующих мы догадываемся, что «проблема» Наполеона уже решена, хотя битва при Ватерлоо, в которой союзная армия под командованием Веллингтона разбила бонапартистов, состоялась лишь 18 июня, когда большинство делегатов Конгресса, включая самого Веллингтона, давно покинули Вену. Еще одна особенность «Венского конгресса» заключается в том, что заказ на это полотно был получен художником задолго до бегства императора с Эльбы, когда об этой возможности никто даже не подозревал. На картине, персонажи которой изображены в Большом зале дворца на Бальхаусплац, немало и других красноречивых символов. Император Франц, например, показан не как австрийский монарх, а как германский император, каким он был до 1806 года, пока Наполеон не перекроил карту Европы, хотя мы понимаем, что участники Конгресса собрались как раз для того, чтобы обсудить дальнейшую судьбу его эфемерных завоеваний.
Изабе не ставил своей задачей передать все тонкости переговоров, больше походивших на отчаянный торг, продолжавшийся восемь месяцев, и не пытался воспроизвести реальный исторический контекст происходившего, но, тем не менее, мы узнаем из его картины массу интересного. Справа виден бюст Кауница, который как будто молчаливо напоминает о том, что Австрия Марии Терезии не собирается подчиняться алчным замыслам корсиканца. Всего на картине 23 персонажа; девять сидят на стульях или в креслах, в самых непринужденных позах. На первом плане, разумеется, Талейран — иначе и быть не могло, ведь он был заказчиком работы! Правая рука лежит на столе, покрытом бархатной скатертью, ноги скрещены: ловкий прием, позволивший Изабе скрыть физический недостаток французского посла и тем самым отблагодарить его за то, что он включил его в состав делегации. Рядом с Меттернихом стоит русский граф Нессельроде — он слегка наклонился, как будто читает документ в руках коллеги и собирается его взять. С другой стороны стола, так же стоя, изображен представитель Пруссии Гумбольдт. Рядом с ним — секретарь Конгресса австриец Генц; он изучает разложенные на столе бумаги, что неудивительно, ведь он вел протоколы заседаний. В самом низу помещены изображения восьми гербов, разделенные табличкой с надписью:
«Венский конгресс. Заседание восьми полномочных представителей держав, подписавших Парижский договор». При чем тут Париж? Как объяснит король Испании Фердинанд VII, плененный Наполеоном и удерживаемый в замке Талейрана в Балансе, «сегодня надо думать не о том, как исполнить Парижский договор, а о том, как его переделать». Он сделал это заявление 9 июня, и эта дата знаменует официальное завершение работы Конгресса, под заключительным документом которого поставил свою подпись 21 дипломат. Через восемь дней состоялась битва при Ватерлоо, подарившая этим господам уверенность, что достигнутые в Вене договоренности будут исполнены. Но в промежутке между этими двумя датами царила полная неопределенность. Не случайно Талейран покинул Вену лишь 10 июня, поручив ведение французских дел испанскому поверенному. Неторопливость, с какой посланец Людовика XVIII добирался до своего короля, говорит о многом. Он нарочно тянул время; 21 июня, через три дня после Ватерлоо, он все еще находится в Экс-ла-Шапели, где и узнает об исходе битвы. Ну наконец-то! Талейран становится яростным защитником монархии — еще бы, ведь она победила! В Бельгию он прибывает с большим опозданием, на что Людовик XVIII — его не так легко провести! — обращает его внимание. Талейран бормочет банальные извинения:
— Сир! Трудности путешествия…
На самом деле Талейран еще из Монса отправил своего секретаря в Неаполь, чтобы получить причитающиеся ему миллионы за только что проданное княжество Беневенто. Раз уж постановления Венского конгресса будут претворены в жизнь, надо позаботиться о защите собственных интересов. Талейран был готов всем сердцем поддержать Бурбонов, но… не с пустым же карманом! Сначала личные дела, а потом спасение Европы. Старый порядок восстановлен, если не считать нескольких исключений — церковных государств, свободных городов Германии и итальянских торговых республик. Австрия — в числе главных победителей. Она усиливает свое влияние на Аппенинском полуострове, присваивая себе венецианское наследство. Правда, Священная Римская империя германской нации осталась в прошлом — теперь ее сменил Германский союз. Хотя орган его власти, сейм, заседал во Франкфурте, его главой считался австрийский император, которому подчинялись 39 государств. Таким образом, на практике Вена и после Конгресса осталась столицей Австрийской империи, в которую входили не только немецкие государства. Результаты Венского конгресса были довольно скромными, но размахом он превзошел все аналогичные мероприятия XIX века, проходившие в Любляне, Вероне, Париже и Берлине.
Одним из последствий усиления Габсбургов стал заметный рост влияния Меттерниха, который превратился в настоящего жандарма Европы. В замке Шёнбрунн под его надзором содержался бесценный заложник — внук самого австрийского императора. Существование Орленка чем-то напоминало существование его отца: запертый в золотой клетке, он жил без надежды на освобождение. Пятилетнего ребенка считали самым щекотливым наследством Наполеона. Но если до Ватерлоо он представлял собой потенциальную угрозу, то после превратился в символ несбывшихся надежд. Европа будет восстанавливать нарушенные границы и продолжать развиваться, но без его участия. Хуже того, три года спустя дед пожалует ему титул герцога Рейхштадтского, разом лишив его французских корней. Вот, может быть, самый удивительный и мало кому известный итог Венского конгресса: он сделал из сына Наполеона… венца.
VIIКрипта призраков
Вход в нее выглядит скромным и ничем не примечательным. За оштукатуренным розовым фасадом со ступенчатым крыльцом, над которым возвышается колокольня, открывается длинный, скудно освещенный коридор. До недавнего времени посетители просто подходили к столу и покупали билеты у монаха, похожего на стоящую во внешней нише статую Марко д'Авиано — папского легата, поддержавшего армию Карла Лотарингского. Именно он утром 12 сентября 1683 года, перед битвой с турками, отслужил в церкви на горе Каленберг мессу.
Справа уходит вниз крутая лестница, посередине которой еще недавно висела табличка с латинским словом «Silentiuml», что означает «Тишина!». Сегодня, когда рухнула Берлинская стена и открылись границы, этот наказ выполняется все хуже — слишком велик стал приток туристов. Чтобы справиться с ним, вход в крипту перенесли правее, в ту часть здания, которая выходит на площадь Нойер-Маркт. И все-таки тишину в крипте соблюдать следует, хотя бы из уважения к истории. Крипта (или Склеп) капуцинов — запоминающееся место, может быть, не такое притягательное, как Хофбург или Шёнбрунн, но связанное с важнейшими историческими событиями и потому заслуживающее нашего внимания. Лучше всего идти сюда с утра, как только откроют решетчатые ворота. До конца существования монархического режима вход в нее был свободным: для венцев — в День поминовения усопших; для иностранных туристов — ежедневно. Экскурсии проводили братья-капуцины. Денег с посетителей не брали, так как капуцины — это нищенствующий орден, но желающие могли оставить милостыню на нужды бедных.