1819 год. Великая дата в истории вальса и двух наших героев. Памера с оркестром приглашают играть в пивном ресторане «Шперль», обладающем одним из самых знаменитых в Вене танцевальных залов. Наконец-то серьезное место!
И тут Ланнера угораздило рассориться с Памером, в результате чего 18-летний скрипач покинул его оркестр. Вместе с еще двумя товарищами, братьями Драганеч, чехами по национальности, он организует собственный оркестр, вернее трио. Где они собираются выступать? Разумеется, в Пратере! Трио встает под деревом и начинает играть. Вскоре вокруг них собирается народ. Владелец ближайшего кабачка предлагает молодым людям перебраться к нему в заведение. Они соглашаются. Гонорар? Монеты, которые посетители бросают им в блюдце, когда после очередного номера они обходят зал. Проходит совсем немного времени, и все окрестные трактирщики наперебой приглашают их к себе — публика в восторге от их игры. К ним присоединяется и Иоганн Штраус. Ему всего 15 лет, но женщины буквально не сводят с него глаз. Помимо таланта он был наделен невероятным обаянием, что в дальнейшем стало для него источником многих радостей и многих огорчений… Потом Штраус некоторое время играет в таверне «У красного петуха» на берегу Дунайского канала, в северном предместье города — сегодня это 9-й городской округ.
Жизнь богемы полна чудес и драматических событий. Трио Ланнера, уже превратившееся в квартет, пользовалось огромным успехом. Как мы уже говорили, иностранцы, задержавшиеся в Вене после окончания Конгресса, полюбили танцевальные вечеринки, от которых сходили с ума венцы. Ланнер расширяет оркестр — теперь в нем уже двенадцать музыкантов. К нему начинают относиться серьезно, как и к его непривычной музыке. Как-как это называется? Вальс, кажется? Да-да, точно, вальс. Популярность Ланнера так велика, что ему удается продать некоторые из своих сочинений издателю по имени Диабелли — бездарному композитору, но хваткому дельцу. Убедившись в том, что связался с мошенником, Ланнер бросает Диабелли и переходит к почтенному Хаслингеру, который издавал — представьте себе! — Бетховена и Шуберта, а теперь предлагает Ланнеру более выгодные условия. Между Лайнером и Штраусом существовало определенное соперничество, но вполне невинное, тем более, что Штраус пока не пробовал заниматься композицией. Свою первую попытку на этом поприще он предпримет по воле случая. Однажды Йозеф Ланнер пожаловался ему, что обещал публике новый вальс, но ничего не сочинил — не было вдохновения. Его спас Иоганн Штраус, написавший искрометную, завораживающе прекрасную композицию. В один из вечеров 1820 года венская публика услышала первый вальс Иоганна Штрауса-отца. Правда, она понятия не имела, что слушает музыку Штрауса — Ланнер вместо благодарности «забыл» сообщить имя автора. Но главное было сделано. Штраус понял, в чем заключается его истинный талант, а вальс получил официальную «прописку» в Вене.
Успех заставил Иоганна Штрауса почувствовать, что у него словно выросли крылья за спиной, и он сказал Ланнеру, что уходит из оркестра. Тому ничего не оставалось, как сообщить публике, что Штраус с ними больше выступать не будет. Шел 1825 год. Штраусу исполнился 21 год.
Разрыв был болезненным. Ланнер наговорил другу много горьких и несправедливых слов. Впоследствии он раскаялся в своей резкости и попытался наладить отношения со Штраусом, для чего написал «Вальс расставания». Это был первый случай, когда вальс перестал быть просто танцевальной музыкой и наполнился собственным эмоциональным содержанием. В дальнейшем разные композиторы будут сочинять вальсы, навеянные первой любовью и разлукой, прелестью роз и красотами Дуная, пением птиц и шелестом листвы. Вальс прочно войдет в повседневную жизнь венцев.
Впрочем, у Штрауса были и другие причины стремиться к независимости. Он закрутил интрижку с дочерью владельца ресторана Анной Штрайм, которая была старше его на три года; девушка забеременела, и Иоганну пришлось на ней жениться. Он не был в восторге от этой идеи. Мы можем судить об этом потому, что в то самое время он подал прошение о получении паспорта, чтобы иметь возможность свободно передвигаться по территории государств, входивших в Империю. Судя по всему, он собирался переехать в Грац, иными словами, подальше от Вены. Но сбежать ему не удалось. В брачном контракте Штрауса содержался пункт (довольно необычный), согласно которому он не имел права заниматься «музыкальной композицией» и должен был довольствоваться преподаванием музыки. К счастью, Иоганн Штраус проигнорировал этот запрет и в 1827 году создал собственный оркестр из двенадцати музыкантов. Он был вынужден зарабатывать на жизнь и кормить семью: маленькому Иоганну к тому времени исполнилось два года.
Папа Штраус выступал в саду ресторана «У двух голубок»; успех у публики имел ошеломительный. Теперь он исполнял только собственные сочинения. Перечень произведений, написанных им в те годы, не только позволяет судить о его плодовитости, но и показывает нам, чем тогда жила Вена. Мы находим в нем вальс для исполнения в ресторане, с которым его связывал контракт; вальс, посвященный открытию нового танцевального зала и моста через Дунайский канал; вальс, написанный по случаю открытия карнавала. Сегодня мы вспоминаем об этих, в общем-то, малозначительных событиях только потому, что с ними связано появление новых сочинений Штрауса. Если Бетховен воспевал искусство войны, то Штраус-отец славил своей музыкой инженеров и строителей. 4 октября 1828 года этот невероятный человек, автор уже трех десятков композиций, исполнил вальс «Шперль-галоп», посвященный залу, в котором он выступал, привлекая толпы восхищенных зрителей. Владелец заведения Георг Шерцер потирал руки: для Штрауса любое городское новшество становилось поводом для сочинения очередного произведения. Его издатель также не мог пожаловаться на недостаток новых произведений. Косвенной «жертвой» подобной плодовитости Штрауса стал Фредерик Шопен, в то время живший в Вене. Никому не известный польский композитор принес свой первый вальс тому же издателю, что печатал партитуры Штрауса и пользовался наибольшим престижем. Бедному Шопену пришлось долго ждать ответа, о чем свидетельствует одно из его писем: «Хаслингер откладывает в сторону абсолютно все рукописи и печатает только Штрауса. Сегодня музыка Штрауса слышна из каждой шарманки». Не скрывая горечи, он добавляет: «Кажется, сегодня в Вене не осталось никого, способного слушать серьезную музыку. Люди утратили к ней вкус. Всех оглушили штраусы и ланнеры!» Слишком ранимый, Шопен, конечно, имел право на ошибку.
А что думал обо всем этом Рихард Вагнер, которому тогда шел двадцатый год? Проводя почти каждый вечер за столиком в «Шперле» (и, по своему обыкновению, забывая оплатить счет), он с наслаждением слушал вальсы. В 1831 году в Вене вспыхнула эпидемия холеры. Многие жители бросились прочь из города; многие, но не Вагнер, который боялся только кредиторов. Ему хотелось понять, в чем секрет этой музыки, пленившей венцев. Саксонский композитор вполне снисходительно относился к энтузиазму публики, способной перемещаться за любимым маэстро с одной площадки на другую, успевая за один вечер прослушать до шести концертов! «Никогда не забуду тот почти истеричный восторг, каким этот странный народ встречал каждое сочинение Штрауса, — пишет Вагнер. — При первых звуках нового вальса в жителей Вены как будто вселялся бес. Нисколько не сомневаюсь, что сладострастные содрогания вызывала в них именно музыка, а вовсе не вино; у меня голова шла кругом, когда я наблюдал, в какое неистовство приводила их музыка этого маэстро, этого волшебника». Вагнер абсолютно прав: это было чудо. Ворчуны и лицемеры окончательно проиграли. Вот что писала одна гамбургская газета: «Вена находится не только в Вене. Она — везде, где звучит музыка Штрауса».
Если Венский конгресс привлек в город множество любопытных бездельников, ловцов удачи и искательниц удачного замужества, то по пятам за вальсом в Вену устремились, ведомые как экономическими, так и социальными интересами, бумагопромышленники в наемных экипажах, сапожники и башмачники, музыкальные критики и журналисты. Город стал воистину музыкальной кузницей Европы. Вот как со своеобразным юмором о появлении в Вене Штрауса пишет хроникер лейпцигской газеты: «Кто бы мог подумать, что я увижу австрийского Наполеона? Но я его увидел — и прямо на поле битвы. Когда мы прибыли, он командовал сражением под Аустерлицем: поднимал кверху смычок, и скрипки по его сигналу приветствовали восход солнца. Все смотрели на него с обожанием. Вы, конечно, захотите задать мне вопрос: „На кого похож Иоганн Штраус?“ Если в Наполеоне было что-то от древнего римлянина, если Паганини поражал своим нездешним видом и словно источал лунный свет, то от маэстро Штрауса так и веет Африкой. Он черен как мавр; у него курчавая шевелюра, четко очерченный пухлый рот и вздернутый нос.
Не принадлежи он к белой расе, мог бы быть эфиопским негусом, этаким царем Бальтазаром. И ладан, который принес этот Бальтазар, опьянил наши чувства. Он повелевает живущими в нас демонами и делает это с помощью своих вальсов. Его музыку узнаёшь с первых нот. Штраус берет с места в карьер, и, пока музыка не обретет всю свою мощь, мы переживаем драматические мгновения: кавалер крепко прижимает к себе даму и оба прислушиваются, ловя нужный ритм. В течение нескольких секунд мы слышим горловые звуки, похожие на начало соловьиной трели, потом они затихают, и на нас обрушивается настоящий музыкальный вихрь, увлекающий танцующих за собой. Они переполнены неистовой радостью. Уже ничто не в силах их остановить, даже жаркое дыхание ветра, проносящегося из конца в конец зала и наводящего на мысли об африканской пустыне… Празднество длится за полночь, и, когда оно заканчивается, пары исчезают в темноте венских улиц и растворяются в ней со счастливым смехом».
О росте популярности Штрауса можно судить по смене его адресов: за десять лет, по мере того как росла его семья, он переезжал с квартиры на квартиру пять раз. Самая большая из них — так называемый Олений дом — расположена в доме 17 по Таборштрассе, куда Штраусы перебрались в 1834 году. В доме было 14 комнат, четыре передние, три кухни, две комнаты для прислуги, четыре входа и две лестницы. Маэстро один занимал целое крыло дома; он работал так интенсивно, что соседи прозвали его дом «музыкальной фабрикой». И эта «фабрика» работала исправно! 31 июля 1834 года в императорских садах Аугартен состоялось грандиозное празднество под названием «Венецианская ночь». Сад был украшен иллюминацией, воспроизводившей очертания Дворца дожей и колонн площади Святого Марка. «Ради такого случая, — вспоминает очевидец, — зажгли не меньше двух миллионов свечей; народу собралось примерно триста тысяч человек. Как будто и в самом деле Венеция перенеслась в Вену». Разумеется, на празднике играла музыка. На репетициях оркестра, которым дирижировал Штраус, присутствовали два его сына — Иоганн и Йозеф.