В 1900 году доктор Фрейд опубликовал работу «Толкование снов». В Вене она была встречена прохладно. Автора сочли чудаком, напрочь оторвавшимся от знаменитой во всем мире венской медицинской школы, в которой работали «настоящие» врачи, например венгр по происхождению Земмельвайс, открывший инфекционную природу родильной горячки. Тем не менее в 1902 году Зигмунд Фрейд получил профессорское звание. Мало-помалу венцы, и особенно венки, которые чувствовали, что им плохо, но не понимали почему, потянулись на Берггассе. К ним присоединялись и страдальцы из других стран Европы. В кабинете доктора Фрейда перебывала масса людей, как ничем не примечательных, так и знаменитых. В их числе была и Мари Бонапарт, фригидная и глубоко страдающая супруга графа Георга Корфского. Благодаря ей у нас есть фотографии Фрейда, сделанные в промежутке между двумя мировыми войнами. Он ласково называл ее «наша принцесса». Фрейд проработал в Вене более 40 лет. В 1938 году ему пришлось бежать из страны, спасаясь от гитлеровцев, наклеивших на него ярлык «развратного еврея». По просьбе президента Рузвельта посол США в Вене Уильям Буллит помог Фрейду покинуть Вену за 4820 долларов. Сделав остановку в Париже, доктор укрылся в Лондоне, где сделал следующее заявление: «Я открыл несколько новых важных фактов в области подсознательной психической деятельности, касающейся роли инстинктов. Из этих открытий родилась новая наука, именуемая психоанализом. Я встречал постоянное мощное сопротивление, и борьба еще далеко не окончена». Так оно и было. В 1930 году, когда ему исполнилось 74 года, он получил премию Гёте, тогда как рассчитывал на Нобелевскую. Возможно, его любимый пес, чау-чау по кличке Жо-Фи, догадывался о разочарованиях хозяина. Лишь в 1971 году в квартире Фрейда был открыт музей; Вена не слишком торопилась воздать должное своему великому земляку. Еще при его жизни городские власти предлагали переименовать улицу Берггассе и назвать ее в честь Фрейда, но он отказался от такой чести. После его смерти в 1939 году от рака челюсти мир погрузился в такую пучину бед, что ему стало не до Фрейда. Сегодня лишь небольшой сквер перед Обетной церковью называется Зигмунд-Фрейд-парк, хотя на парк этот пятачок, где сходятся трамвайные пути, не очень похож. Может, все дело в том, что венцы испытывают угрызения совести, разумеется, подсознательные? Сторонники и противники учения Фрейда все еще ломают копья по поводу его вклада в современную науку. Что касается меня, то я хорошо помню свое изумление, когда зимой 2000 года обнаружил, что на дверях подъезда дома 19 по Берггассе, на табличке с именами жильцов все еще значится фамилия Фрейда! Но еще больше я поразился, когда увидел фамилию его соседа с верхнего этажа: там проживал некий господин Кафка! Надо сказать, что это довольно распространенная фамилия не только в Праге, но и в Вене, и все же… Мне на миг показалось, что я встретился с двумя призраками. Не так давно из Лондона вернулся и знаменитый диван. Устроители музея, демонстрируя весьма своеобразное чувство юмора, прикрепили к нему табличку с надписью «Ложиться запрещается!».
На стыке двух веков в Вене работал целый ряд выдающихся врачей, хотя некоторые из них прославились вовсе не в области медицины. Артур Шницлер, родившийся в 1862 году, был сыном известного столичного отоларинголога, лечившего многих артистов. По настоянию отца он избрал врачебное поприще, в 1885 году получил ученую степень и в течение десяти лет работал в Центральной клинической больнице. Шницлер сотрудничал с Теодором Мейнертом — одним из наставников Фрейда — и приобрел солидные познания в лечении неврозов, в том числе методом гипноза. Но затем он сам подхватил опасный «литературный вирус» и, к возмущению родных, оставил медицину и стал сочинять романы. Самый известный из них, «Хоровод» (выше мы о нем упоминали), посвящен исследованию картины нравов в разных социальных слоях тогдашнего общества. В 1950 году венский режиссер Макс Офюльс снял по нему нашумевший фильм «Карусель»; позже роман экранизировал, правда с меньшим успехом, Роже Вадим. Тема книги — постепенное разрушение основ социальной модели, обеспечивавшей определенным кругам общества веселую и беззаботную жизнь. Легкое, ироничное перо Шницлера позволило его современникам увидеть себя со стороны и принесло автору всеобщее признание. Зигмунд Фрейд, высоко оценивший роман, признавался, что мечтал познакомиться со Шницлером, но не решился на этот шаг потому, что видел в нем своего «двойника». Впоследствии его внук, сын известного британского художника Люсьена Фрейда, на просьбу рассказать о своем деде неизменно отвечал: «О каком именно? У меня их два…»
Май 1901 года. Ар-нуво пробивает себе дорогу; перед новым стилем не в силах устоять даже дипломаты. В соответствии с законом, принятым во Франции 18 апреля, маркиз Реверсо, с октября 1897 года представляющий в Вене Французскую республику, приобретает у городских властей три треугольных земельных участка неподалеку от площади Шварценберг, возле церкви Св. Карла и Дома сецессиона. Сумма сделки, подписанной бургомистром Вены Карлом Люгером, составила 945 тысяч золотых франков. Наконец-то у Франции появится в Австрии свое посольство. Французским дипломатам, начиная с первого королевского эмиссара, прибывшего к австрийскому императору в 1535 году? больше не придется кочевать из дворца во дворец. К моменту подписания контракта посольство Франции размещалось во дворце Лобковица, который арендовало за 40 тысяч франков в год. Его владелец, сомневаясь, что новое здание будет построено в срок, на всякий случай продлил договор аренды, а заодно увеличил ежегодную плату до 50 тысяч. Стремясь избавить родное государство от лишних расходов, архитектор Жорж-Поль Шедан, молодой и энергичный новатор, приложил все силы к тому, чтобы проект был завершен вовремя. Сегодня, глядя на здание посольства Франции в Вене, построенное в стиле ар-нуво, нелишне вспомнить, что оно — единственное в своем роде, потому что возводили его в австрийской столице французы.
С ним связана одна любопытная история; мне поведал о ней Андре Родерик Левен, назначенный на должность французского посла в 1991 году. Дело в том, что на протяжении последних ста лет вокруг этого здания ходили упорные, но ни на чем не основанные слухи, вызванные некоторыми необычными обстоятельствами. Летом 1901 года из Парижа каждую неделю стали приходить товарные вагоны Восточного экспресса, в которых прибывали какие-то загадочные ящики. Поскольку строительство шло не так быстро, как планировалось, досужие языки заговорили об ошибке в расчетах: якобы кто-то перепутал чертежи Венского посольства с чертежами нового посольства Франции в Константинополе. На самом деле в августе 1901 года Французская республика на несколько месяцев прекратила дипломатические отношения с Высокой Портой. Что касается посольства в Вене, то незадолго до его открытия 15 мая 1909 года в помещения нового здания временно поставили мебель из дворца Лобковиц. Когда из Парижа прибыла новая мебель, временную переправили в Константинополь, во французское посольство в квартале Пера. Дополнительный элемент путаницы во все эти перемещения вносило то обстоятельство, что его реконструкцией занимался все тот же Шедан. Отсюда пошли нелепые слухи, продержавшиеся целое столетие. Еще в 1970 году мне доводилось слышать от якобы сведущих лиц, что венское здание посольства изначально проектировалось как больница, которую собирались строить на берегу Босфора. Еще один ничем не подтвержденный слух!
В тот же год, когда французские власти выкупили у Вены участок под строительство, молодой поэт (ему исполнилось всего 20 лет) опубликовал первый сборник своих стихов. Звали поэта Стефан Цвейг. В 1940 году, читая лекцию под названием «Вчерашняя Вена», он скажет, что его родной город, «состоящий из такого множества разнородных элементов, стал идеальным местом для развития общей культуры». Действительно, здесь приживались и чувствовали себя как дома представители разных рас, говорившие на разных языках. «Я вырос в Вене, — писал Цвейг, — двухтысячелетней метрополии и столице нескольких наций». Стефан Цвейг родился в довольно обеспеченной еврейской семье. Его отец, родом из Богемии, владел процветающей текстильной фабрикой; мать — дочь ватиканского банкира — приехала в Вену из Италии, хотя ее род происходил из Моравии. Богемия-Моравия, основа будущей Чехословакии, была важной частью Империи. В семье Цвейгов говорили на немецком, итальянском, английском и французском языках. Отец (его звали Мориц) играл на фортепиано и, несмотря на материальный достаток, курил недорогие сигары сорта Трабуко. Впрочем, он делал это не потому, что они ему очень нравились, а потому, что стремился подражать императору, подававшему подданным пример скромности и простоты. Его Величество курил дешевые виргинские сигары, хотя гостям всегда предлагал дорогие гаванские. Мать Цвейга Ида придерживалась противоположной жизненной позиции. Не лишенная снобизма светская дама, она пеклась о престиже семьи, заказывала себе изысканные туалеты и всячески подчеркивала свой высокий социальный статус. Цвейги сменили в Вене несколько адресов, переезжая из одного фешенебельного квартала в другой. Стефан родился в доме 14 по Шоттенринг; в 1895 году семья перебралась в дом 17 по Ратхаусштрассе — поближе к Университету (неподалеку жил и доктор Фрейд). По настоянию отца, считавшего умеренность высшей добродетелью, Цвейги вели скромный образ жизни, не выставляя напоказ свое богатство. Парадные комнаты по большей части стояли запертыми, мебель в них пряталась под чехлами. Стефана с детства приучали к экономности. У него не было своей комнаты; спальню он делил с братом Альфредом, который был старше его на два года. Повзрослев, Цвейг поселился в квартале Иозефштадт (ныне 8-й округ). Бывшее предместье, возникшее в XVIII веке, имело свой небольшой театр с типично венским репертуаром. Как и другие литераторы, Цвейг посещал кафе «Бетховен», «Ратхаус», «Рейл», но никогда не вступал в споры с собратьями по перу. Большую часть времени он проводил дома, обложившись книгами и рукописями, как образцовый студент. Он изучал немецкий и романские языки и получил докторскую степень. Один из выдающихся интеллектуалов эпохи, он оставил огромное литературное наследие, состоящее из художественной прозы и беллетризованных биографий. Он был истинным патриотом родного города. «Невозможно быть истинным венцем, — писал он, — без любв