Вена. Роман с городом — страница 44 из 49

В 1912 году в «Бургтеатре» — знаменитом венском драматическом театре, сравнимом с «Комеди Франсез», — состоялась премьера спектакля по пьесе Цвейга «Дом у моря». Несмотря на более чем теплый прием со стороны публики, автором владело тревожное настроение: «Я все сильнее ощущаю фальшь шумного успеха. Все-таки по-настоящему художника поддерживает лишь узкий круг людей». Кроме того, на Цвейга наверняка произвела гнетущее впечатление скоропостижная кончина сразу трех актеров, занятых в пьесе. Особенно потрясла его смерть Йозефа Кайнца, прекрасного артиста и очень красивого мужчины. За некоторое время до того Кайнц обратился к Цвейгу с просьбой написать для него одноактную пьесу. «Актерская метаморфоза» была закончена, когда Кайнц сообщил автору, что приступит к репетициям только через месяц, так как ангажирован в другом спектакле. Спустя буквально несколько дней он скончался от рака. Йозеф Кайнц, который в 1886 году произвел настоящий фурор, выступая в «Принце Хомбургском», по словам Цвейга, «покорял своей душевной грацией и несравненным искусством декламации». Его высоко ценил Людовик II Баварский, пригласивший актера сопровождать его в поездке по Швейцарии, что вызвало немало противоречивых слухов…

Для Стефана Цвейга и для Ромена Роллана, по-прежнему состоявших в переписке, главным оставалось во что бы то ни стало избежать войны в Европе. Оба понимали, что будет безумие. Оба опасались, что война будет означать конец света.

XIIСироты Империи

Если XVIII век в реальности закончился лишь в 1815 году, то век XIX пришел к своему катастрофическому завершению в 1914-м. XX век жестоко обошелся с Веной и всей Австрией, словно история замыслила навсегда уничтожить этот оазис жизнелюбия. Страшные события следовали одно за другим. 28 июня произошло двойное убийство эрцгерцога и наследника Франца Фердинанда и его супруги Софии, которые стали первыми жертвами Великой войны. Сегодня легко говорить, что весной 1914 года Империя, сама о том не подозревая, катилась к краху, а Вена танцевала на спящем вулкане, не ведая о приближении «веселого Апокалипсиса», но это не совсем верно. Были два человека, наделенные обостренной интуицией, которые предупреждали об опасности, подстерегающей Европу: императрица Сисси и ее сын Рудольф. Она в 1890 году, а он — еще в 1880-m говорил, что «на Балканах собирается буря», что следует бояться этнических столкновений, возросшей роли религии и роста националистических настроений. Но разве их слушали? Разве их услышали? Нет. Никого не интересовало мнение якобы развратника принца и депрессивной анорексички-императрицы. Кстати, обоих убили — его в Майерлинге, замаскировав убийство туманной любовной драмой, а ее в Женеве. Анархист целился в ее красоту, доброту и высокий статус; еще за два дня до преступления он признавался, что ему все равно, кого прикончить, лишь бы о нем заговорили, но добавлял, что «стрелять в прачку Лукени точно не станет». Императрица и ее сын обладали даром предвидения, поэтому многих раздражали. Их заставили замолчать: его за тридцать пять, ее за двадцать пять лет до того, как прозвучит выстрел в Сараево, этом мусульманском городе, утыканном минаретами, в этом очаге беспорядков, самом неспокойном в Империи, глава которой только что утратил право вето в процедуре избрания папы римского. Их предупреждения пропустили мимо ушей, а на тревожные признаки, проявлявшиеся с 1912 года, предпочли закрыть глаза… Утро 28 июня 1914 года для Франца Иосифа, находившегося в резиденции Императорская вилла в Ишль-Баде, к югу от Зальцбурга, началось как обычно. Он поднялся в пятом часу утра, вышел на балкон — в здании был лишь один балкон, у него в кабинете — и проверил показания термометра и барометра. Ни один из приборов не показал повышения политической температуры и приближения дипломатической бури. Своего племянника и наследника он не любил — в отличие от погибшего сына Рудольфа. Могло ли известие об убийстве Франца Фердинанда ранить его сильнее, чем уже пережитое горе? Говорят, он лишь повторял как автомат: «Мои несчастья еще не закончились». И в самом деле, его жизнь давно превратилась в череду бед, скандалов и утрат. Несмотря на это, его по-прежнему любили, ему сочувствовали, к нему относились с уважением. Пожалуй, только 21 октября 1911 года, когда состоялось бракосочетание его внучатого племянника Карла и принцессы Циты, на его лице, украшенном блинными бакенбардами, мелькнуло подобие улыбки, замеченное элегантными дамами в белых платьях, позирующими перед операторами с кинокамерами.

Между убийством наследника и объявлением войны прошел месяц. Крестьяне собрали первый урожай. Президент Французской республики находился с официальным визитом в России. Он уверил царя, что в случае конфликта Париж окажет ему поддержку, за что получил в народе прозвище Пуанкаре-вояки. Если бы Франц Иосиф догадывался, что война неизбежна, он немедленно вернулся бы в Вену. Но 23 июля истек срок, отпущенный Сербии на выяснение обстоятельств сараевского убийства. Император объявил Сербии ультиматум. Текст этого документа содержал 24 пункта. Белград согласился с двадцатью тремя, но отверг последний, согласно которому в комиссию по расследованию преступления должны были войти австро-венгерские офицеры. Это и стало поводом — по официальной версии, единственным, — к тому, что 28 июля император, сидя у себя в кабинете и глядя на бюст Сисси, постоянно стоявший у него на столе, подписал указ об объявлении Сербии войны. Затем он отправился в Вену. Больше он никогда не вернется в Императорскую виллу, где на протяжении 60 лет проводил каждое лето; здесь, на вокзале Ишль-Бада, он в сентябре 1898 года в последний раз попрощался с Сисси. И вот снова настала пора прощания. Спустя три дня, уже в Вене, император подписал еще один указ — о поголовной мобилизации. Вопреки утверждениям министров и генералов, Франц Иосиф до последней минуты надеялся, что Сербия одумается. Но верил ли он в это? Известно, что он заметил одному из своих адъютантов: «Разрыв дипломатических отношений не обязательно означает войну». Тем не менее, он понимал, что поставлено под угрозу существование его многонационального государства и его главной опоры — монархии. Принято считать, что Франц Иосиф отличался излишней самоуверенностью, но мы знаем, что 18 августа он делился с полковником Маргутти своими сомнениями: «Будет ли исход этой войны благоприятным для нас? Пока все указывает на обратное».

В Вене схлестнулись два лагеря: сторонников войны и ее противников. Жизнь в никогда не замолкавшем городе словно замерла. Неужели грохот пушек заглушит звуки вальса? Неужели ненависть окажется сильнее обаяния искусства? Происходят необъяснимые вещи. За книгу «Лейтенант Густль», подвергшуюся суровой критике со стороны милитаристов, Артура Шницлера вычеркнули из списков офицеров-резервистов. Если вспомнить, что после 1903 года «Хоровод» того же Шницлера разошелся тиражом более ста тысяч экземпляров (неслыханная цифра для того времени), то станет понятно: время белых зонтиков прошло; настало время пикельхеймов — прусских шлемов с пикой.

В столице только и разговоров, что о фронте и тылах, о наступлениях и отступлениях, о «предательстве» Италии, которая 20 мая 1915 года вышла из альянса с Берлином и Веной, о падении одного кабинета министров за другим. Два года бесконечных ужасов достигли пика вечером 20 ноября 1916 года. Всю последнюю неделю здоровье императора внушало близким серьезную тревогу. Он кашлял, у него не падала температура, он исхудал. Телеграммой вызвали наследника — эрцгерцога Карла. Врачи понимают: только крепкая конституция пациента позволяет его организму еще бороться с болезнью, но конец близок. В Шёнбрунне, да и во всем городе, готовятся к неизбежному. 21 ноября император проснулся в половине четвертого ночи — на час раньше, чем в день сараевского убийства. Он быстро оделся и сел за работу, как делал ежедневно с начала войны. Обсудил с генералом Больфрасом, главой военной канцелярии, детали предстоящей операции. Это был последний день жизни человека, правившего империей с 1848 года. Своему лейб-камердинеру Евгению Кеттерлю он оставил записку:

«Завтра утром в 3.30».

Можно сказать, что император умер за работой. Покончив с делами, он лег в свою простую железную кровать, с которой уже не поднялся и к 9 часам вечера тихо угас. С ним была младшая дочь Мария-Валерия, которая и закрыла ему глаза. Франц Иосиф родился в этом же замке, в комнате по соседству, в 1830 году. Тогда здесь еще жил болезненно бледный герцог Рейхштадтский… Франц Иосиф оставался последним современником монархов, правивших Европой в 1848 году. Он правил 64 года и в возрасте 86 лет отправился наконец на встречу со своей Сисси. Накануне его навестила фрау Шратт, с которой он поддерживал дружеские отношения последние 30 лет. Она знала, как он страдает от одиночества. Ее дом находился совсем неподалеку, на Глориеттгассе. Когда Карл велел послать за ней, она принесла с собой две белые розы, срезанные у себя в оранжерее, и вложила в руки императору. Он лежал в своем парадном, так называемом фельдмаршальском мундире; белая сорочка, красные панталоны с золотым кантом; тело было набальзамировано парафином. На груди — несколько военных орденов и орденская цепь Золотого Руна.

Вена, и без того измученная шаткой ситуацией на фронте и лишениями карточной системы, напуганная случившимся за месяц до того убийством премьер-министра графа Штюркха, оплакивала императора, как дети оплакивают отца. Тело покойного, положенное на простую походную кровать, было выставлено для прощания, и жители города в течение пяти дней проходили перед ним нескончаемой чередой. Они прощались с солдатом, главнокомандующим и маршалом. Затем тело еще три дня простояло в Хафбурге, в придворной часовне. Прозвучал похоронный звон. Осиротевшая Вена замерла в смятении, не в силах поверить в реальность происходящего. Плакали пожилые мужчины, плакали женщины в шляпах под черной вуалью, испуганно таращили глаза дети. День 30 ноября выдался ясным, но холодным. Черный катафалк, запряженный восьмеркой лошадей в черных попонах, усыпанный горой цветов и погребальных венков, двинулся к собору. Сегодня этот катафалк выставлен перед входом в Каретный музей Шёнбрунна. В последний раз он использовался через 73 года после кончины Франца Иосифа, в 1989 году, когда на нем перевозили прах Циты