ания.
Шесть лет сплошной борьбы. И наконец, месяц назад лечащий врач сообщил родителям, что дела мои совсем плохи: необходима пересадка сердца. Для нашей семьи это известие стало последней каплей. Мама рыдала, не переставая, папа утешал нас, как мог, но в конце концов и он ушел в себя. А я лишь молчала и пыталась осмыслить ситуацию.
Чужое сердце?! Как это, что это, каким образом с ним жить дальше? Думать о том, что могу не пережить операцию по пересадке или вообще не дождаться донора, нельзя. Жить хочется неимоверно, а черные упаднические настроения заранее обрекают на провал. Ведь не зря же говорят, будто мысли материальны. Последний месяц со мной работал психолог – пытался вывести из странного состояния ступора. Тщетно.
Помог отец. Однажды вечером он пришел в больницу без мамы, и мы душевно поговорили, даже всплакнули. Ему удалось убедить меня, что чужое сердце или даже другое тело не могут изменить мою сущность, так как мое «я» – это душа, а не кусок плоти. Благодаря папиной железной логике, я поверила ему и приняла эту истину.
В юности отец перенес паротит, осложнение – бесплодие. Поэтому я, появившись на свет, стала для родителей бесценным сокровищем. И вот теперь я умираю, а они ничего не могут поделать, несмотря на то, что мы вполне обеспечены, даже богаты. Да уж, за деньги можно купить все, кроме любви и здоровья. В чем я убедилась на собственном опыте. Из-за болезни не успела полюбить, а если операция пройдет неудачно, то и никогда не смогу. А в тайне мечтала…
Родители, взяв меня за руки, смотрели печально, а я переводила взгляд с мамы на папу и обратно, пока не выдержала:
– Что случилось? Говорите прямо, терпеть не могу секретов!
Мама тоскливо глядела в окно, а папа, попытавшись спрятать боль, пожал мою руку и твердо и уверенно произнес:
– Завтра тебя ждут в клинике в Германии. Для тебя нашли идеального донора. Женщина попала в аварию сегодня ночью. Ее мозг поврежден, без аппарата невозможно поддерживать жизнь, да и с ним она тоже долго не протянет. На все про все у нас не более трех суток, потом у нее начнут отказывать внутренние органы. Билеты в бизнес-класс я забронировал, с нами для консультаций полетит твой врач Петр Алексеевич. Не волнуйся, я с ним уже все обсудил, и он считает, что можно лететь обычным рейсом. С администрацией аэропорта тоже договорился, нас пропустят без досмотра и волокиты. В Германии встретят представители клиники, где будет проведена операция. Поэтому скоро, солнышко мое, у тебя, наконец, начнется полноценная жизнь. Ты все сможешь, родная, я в тебя верю.
Я растрогалась и все же расплакалась. Господи, как же мне повезло с родителями! Столько любви и заботы! Не знаю ни одного человека, которого любили бы так сильно и безоговорочно. Ради мамы и папы я пройду через все, ведь они вложили в меня столько сил и неизменно поддерживали целых шесть лет. Долгие годы изнурительных операций, болезненных уколов и сплошных процедур они всегда были рядом. Верили, утешали, развлекали и учили всему, что знали.
Вытерев слезы, я заметила, что и у мамы глаза на мокром месте. Папа напрягся, опасаясь, что я расстроилась. Я постаралась взять себя в руки и криво улыбнулась.
– Мам, пап, это я от радости. Теперь или пан, или пропал, но, честное слово, я устала так жить. Хочется уже определиться с местом пребывания – в этом мире или в ином.
У мамы все-таки потекли слезы, а папа слегка поморщился. Я же почувствовала неладное – все равно какая-то недоговоренность. О чем же они боятся мне сказать?
– Мам, пап, давайте без секретов, что еще случилось? О чем вы дружно молчите? Признавайтесь!
Мама вытерла слезы и вдруг покраснела, отчего-то смутившись. Папа сглотнул и нерешительно произнес, с тревогой посматривая на меня:
– Мама беременна! Три месяца уже! Оказывается… Представляешь, Лен, она только вчера догадалась.
Последнее он поведал с ироничной улыбкой, наверное, намекая на то, что женщина за сорок должна бы вовремя замечать подобное состояние.
Я вытаращилась на маму, которой, по ее словам, в этом году «стукнуло» сорок три, и папу, в прошлом месяце отпраздновавшего «полтинник». Ого, да они, оказывается, очень даже близки, раз еще и детей делать успевают. Представила, какой они испытали шок, узнав, что судьба подарила им еще один шанс стать родителями. Боженьки мои! Мне уже сейчас страшно за своего будущего братика или сестричку, ведь мама живет только нами, а папа кроме работы и нас больше ничего и никого не видит и не любит. Они просто задавят ребенка своей заботой и любовью. Я счастливо воскликнула:
– У нас будет ребенок?! Господи, какое счастье! Родители, я вас обожаю! Папка, ты вообще супер, молодец! Боже, у нас будет ребенок!
Повторяла и повторяла, и не могла никак насладиться этой потрясающей, счастливой новостью. Внутреннее напряжение отступило, ушла тревога. Если я умру, не справлюсь, они выживут благодаря чуду, которое нам всем подарила судьба. Ребенок, в случае чего, поможет моим самым любимым на свете людям пережить боль расставания.
Родители расслабились и вместе со мной счастливо улыбались. Но тут мне пришла в голову тревожная мысль, которую я тут же озвучила безапелляционным тоном:
– Пап, извини, но я полечу только с врачом. Вы поедете поездом и как раз успеете к результатам. На самолете маме нельзя – это вредно для малыша; а если она без тебя поедет, поседеет или заболеет от тревоги – это тоже вредно. Сейчас будущий ребенок для нас – самое главное. Мы с Петром Алексеевичем и вдвоем вполне справимся: и подготовимся, и прооперируемся. Я обязательно буду жить, потому что очень хочу увидеть нашего ребенка. – В душе я понимала, что мои шансы пятьдесят на пятьдесят, но весело продолжала: – Так я буду за вас спокойна. Уф-ф-ф… Вы даже представить не можете, как обрадовали! Мне теперь ничего не страшно, я все смогу. Буду бороться, а о плохом больше и думать не хочу. Спасибо, родные мои!
Они не перебивали и ошарашено смотрели на меня. Потом мама, судорожно всхлипнув и обхватив мои ноги руками, уткнулась лицом в колени и зарыдала. Папа взял мою синюшную сухую ладонь, прижал к шершавой от щетины щеке и прохрипел, с трудом справляясь с эмоциями:
– Ты, Лен, только соберись, настройся на победу, и все получится. Мы будем рядом, когда ты проснешься. Мы всегда будем рядом, что бы ни случилось, доченька. Только потерпи еще чуть-чуть. Мы прорвемся.
Мы просидели вместе еще час, словно прощались надолго. Мне даже почему-то показалось, что навсегда. И я не ошиблась…
Мы с Петром Алексеевичем поднялись на борт самолета последними, нам помогли разместиться, и бортпроводники сразу задраили люки и начали предполетную подготовку. Я с голодным любопытством оглядывалась: хоть какое-то выпало приключение в моей однообразной, скучной жизни. Теперь, в свете последних новостей, еще неизвестно, как скоро появится подобная возможность потолкаться среди людей.
В бизнес-классе всего двенадцать кресел, по два в трех рядах с каждой стороны. Мой врач сел возле окна, а я у прохода и вовсю использовала возможность с удобством разглядывать остальных пассажиров. Справа от меня, в первом ряду посередине салона сидели две девушки моего возраста. Скорее всего, они успели познакомиться еще в аэропорту, пока ждали рейс, или в очереди на регистрацию. Поймав на себе их любопытные взгляды, я улыбнулась и, сняв с лица кислородную маску, произнесла:
– Привет, меня зовут Елена. Еду на операцию и надеюсь ее благополучно пережить.
Я сказала это с легкой усмешкой. Девочки сразу помрачнели, как это обычно бывает, но быстро взяли себя в руки. Первой весело, задорно улыбнулась высокая голубоглазая брюнетка, сидевшая чуть дальше от меня:
– Привет, меня зовут Юля. Я в гости к тетке лечу. Она недавно замуж за иностранца вышла.
Шатенка с огромными, раскосыми, невероятной красоты глазами золотисто-коричневого цвета тоже мило улыбнулась.
– Привет, меня зовут Алев. Я сирота, уже много лет ищу своих родителей, и немцы, к которым лечу, возможно, окажутся ими. Кроме имени и фамилии ничего о себе не помню!
Мы с Юлей с интересом и сочувствием посмотрели на эту красотку. Я даже представить себе не могу, каково жить без родителей. Петр Алексеевич на пару минут отвлек меня вопросами о самочувствии, а потом я снова повернулась к девушкам. Мы поболтали еще немного о том, кто и куда потом едет и где остановится, и вдруг уже набравший высоту самолет затих.
Оглушающая, странная тишина резко ударила по барабанным перепонкам, потом раздался щелчок. Все синхронно вздрогнули – выпали оранжевые кислородные маски. Затем самолет сильно тряхнуло, в хвосте кто-то заорал. Я обернулась и увидела несущийся на нас огненный смерч! Непроизвольно схватившись за руки, мы с девчонками посмотрели друг на друга, а затем нас накрыли огонь и боль!
Все длилось всего секунду, а может, и меньше.
Темнота, тишина, а я где-то парю. Я попыталась разобраться, где именно, но не получалось и становилось очень тяжело и тоскливо от того, что осознавала – нигде. За что? Почему я? Мы? Ведь так безумно хочется жить! Я же так многого не увидела, не почувствовала, не полюбила!
Неожиданно впереди показалась маленькая светлая точка, и я рванула к ней всем своим существом. Точка расширялась, быстро превращаясь в большое, яркое, но в то же время мутное пятно. Вдруг я почувствовала, что нахожусь здесь не одна. Странное ощущение – тела у меня словно не было, но я чувствовала. Разве возможно это без тела? Мысль появилась и тут же пропала – я заметила в сером мареве сначала одну яркую звездочку, потом другую, и обе потянулись ко мне. Это же Юля и Алев! Они подплыли и будто слились со мной. И я сразу ощутила себя увереннее и спокойнее – теперь мы втроем.
Мы куда-то плыли. То тут, то там из тумана суетливо мельтешили похожие на нас звездочки, то появляясь, то пропадая. Нас всех куда-то влекло. Мне становилось все хуже и страшнее, потому что я понимала, куда именно. И всех в одно место!