– Даже не спрашивай, на что мне пришлось пойти, чтобы заполучить в шоу старых слуг, – прошептала Аламеа на ухо охотнику.
– Ладно, не буду, – отрешенно сказал он.
– Это уже не шоу… Это искусство, – сказала подошедшая к ним старая слуга.
Аламеа польщенно поклонилась. Скендер не слушал, о чем они говорят. Не любил слушать об этом раньше, не собирался слушать и сейчас. Особенно когда Аламеа начинала говорить о волнительном возбуждении во время репетиций.
– Слушать противно, – буркнул Скендер, когда услышал, как Аламеа снова заводит свой извращенный разговор о страсти и чувствах, которые пронзают искусство.
Он вышел на улицу, но покоя не было и здесь. Болото подбиралось к кабаре, и на его берегу слуги устраивали некое подобие родео, используя вместо быков голодных аллигаторов. Вообще все эти острова, где старый Моук Анакони построил свою крошечную кровавую империю, были каким-то сжатым, унифицированным вариантом ада. Здесь свисали цепи и кандалы. Там находился столб для публичной порки. Атрибутика вуду резала глаза своей вульгарностью. Приближенные к Анакони люди передвигались по островам с размалеванными белой краской лицами, подчеркивая свою непричастность к кормежке. Кровососы привыкли и не трогали этих людей. То тут, то там горели костры, вокруг которых устраивали экстатические пляски нанятые Анакони люди. Они плясали ночь напролет, создавая атмосферу безумия и хаоса…
«Хватит с меня этого», – решил Скендер, направляясь к дому, где остановилась Ясмин. Он старался держаться вдали от костров, экстатических плясок, вудуистических обрядов, забав старых слуг, жутких, непонятных теней, прячущихся в темных углах построенных наспех хижин, где можно было разглядеть и человеческие фигуры, спаривавшиеся подобно животным, не в силах утолить бурлившую стимуляторами и квебрахином кровь – дикие, агрессивные. «А что если я был таким же? Или же еще хуже?» – думал Скендер, ловя себя на мысли, что ему нравилась распутность Аламеа, нравилось представлять ее с другими мужчинами. Это волновало, возбуждало. Где-то глубоко, подсознательно, но он был очарован ее прошлым. И, возможно, Ясмин была права, он хотел эту женщину еще до того, как узнал, как увидел впервые. Но разве такое возможно? Выходит, что кто-то действительно внушил ему эту страсть? А что еще? Его имя? Его личность?
Ясмин почувствовала охватившее охотника отчаяние раньше, чем он вошел в ее новый дом. Впрочем, собравшиеся на улице слуги и не позволили бы ему войти. Старые и разгневанные предательством Гедре. Они схватили эту женщину, связали, заткнули рот и притащили в дом Ясмин. Все это напоминало охоту на ведьм. А Ясмин… Ясмин чувствовала себя главным инквизитором, которому предстоит выносить приговор – слишком большая ответственность для одного, пусть и сверхчеловека. Поэтому она и позвала Клодиу, а когда он попытался отказаться, сказала, что это важно для Рады.
– Или тебе плевать на друзей? – спросила она, глядя полукровке в глаза.
– Чертовы фрики! – зашипела на нее Гедре.
Древняя и усталая. Ей хватало собственных сил, чтобы блокировать мысли от других слуг, но сейчас… здесь… Она пыталась сопротивляться, пыталась бороться. Слуги связали ее тело, но до разума им было не добраться… Гедре хотела верить, что не добраться…
– Господи! – выдохнула Ясмин, когда увидела старых друзей Клодиу в воспоминаниях Гедре. Друзей из Египта, когда Клодиу носил еще имя Птах, а люди поклонялись совсем другим богам.
Нун и Амунет. Был ли на этой планете слуга древнее, чем они? Был ли в истории обман, длившейся дольше, чем их обман? Предательство. Дружба. Смерть. Боль… Клодиу не двигался – стоял и смотрел на Гедре, словно она вдруг стала центром этого пошатнувшегося мира.
– Что… что вы узнали? – встревожилась Рада, глядя то на своего хозяина, то на Ясмин, дуэт которых взломал сознание Гедре, вскрыл, словно нож консервную банку.
Клодиу молчал, напоминая в своей неподвижности василиска, увидевшего свое отражение. Ясмин буквально чувствовала, как снова начинает кровоточить открытая рана полукровки, оставленная предательством друзей.
– Да что вы увидели, черт возьми?! – закричала Рада, теряя терпение.
Клодиу вздрогнул, очнулся и растерянно уставился на своего последнего слугу и друга.
– Прости меня, – сказал он безжизненно.
– Простить? – опешила Рада. – Простить за что?
– За то, что охотники причинили боль. За то, что создал тебя. За то, что создал тех, кто объединил охотников, направил их против таких, как ты…
Его боль была уже знакома Ясмин. Она видела ее, когда Клодиу подростком убил своего младшего брата и был изгнан родителями. Боль, которая никогда не покидала его, а, затаившись, ждала момента, чтобы вырваться на свободу. И от боли этой не было спасения… Черные тени ожили и окружили дом, где находился полукровка. Мог ли древний уничтожить себя? Стены затрещали, звякнули разбившиеся стекла. Моук Анакони, почувствовав опасность, распахнул дверь, пытаясь сбежать. Тени проглотили его, оставив лишь пыль. Кто-то из слуг захлопнул дверь, не пуская этих детей ночи в дом. Но дверь не могла сдержать их – только хозяин. Но хозяин не хотел больше жить. На втором этаже громыхнула обвалившаяся крыша. Облако пыли застлало глаза.
– Ты не виноват, – крикнула Ясмин полукровке. – Не виноват, что Нун и Амунет предали тебя. Не виноват, что умер твой младший брат. Такова природа. Такова жизнь. – Она попыталась забраться к нему в голову и показать то, что он скрывал от себя уже очень давно, но это лишь усилило боль полукровки. Тени хлынули в дом.
«Мы все умрем», – успела подумать Ясмин, словно время повернуло вспять, перенеся ее в безумную ночь, когда погибла семья. «Мы все умрем». Голодные тени кружили по комнате, хватая старых слуг, превращая их в пыль и зловонную жижу. «Мы все…»
«Ничего не бойся», – услышала Ясмин голос ребенка в своей голове. Своего ребенка. Голос будущей самки – сильной, могущественной. «Никто не сможет причинить тебе вред. Ни один полукровка. Ни один древний», – пообещала девочка.
Находясь снаружи, Скендер видел, как разваливается дом. Старые слуги в ужасе бежали прочь. Вудуистическая паства молилась своим богам. Пара выбравшихся на берег аллигаторов устроила себе пир, утаскивая еще живых людей на дно болот. Безумие. Смерть. Хаос. «Мы все умрем», – подумал Скендер. Вернее, нет, не подумал, услышал в своей голове мысли Ясмин – четкие, ясные в предсмертной агонии. «Мы все умрем». Дом рухнул, сожранный голодными тенями. Древний, полукровка, Клодиу – Скендер увидел его в эпицентре этого хаоса, этой пляски смерти, которая не собиралась останавливаться, но… была в эту ночь и другая сила. Более могущественная. Более древняя. И этой силе не мог противостоять гнев Клодиу, гнев хищника, потерявшего контроль. Она сожрала его тени, лишила его сил, но сохранила жизнь, зная, что он мечтает о смерти. И хищник выл, запрокинув голову. Выл от безысходности и беспомощности. Выл, как в те далекие времена, изгнанный из родного дома за убийство младшего брата. Выл и не мог ничего изменить. Оставалось лишь бежать. Бежать от боли, отчаяния, от самого себя…
Глава пятая
Южная Дакота. Исследовательский центр «Зеленый мир». Наследие.
Доктор Накамура и сам не понял, когда успел привязаться к Клео Вудворт. Наверное, виной всему были те телепатические сеансы связи, которые она устраивала ему, позволяя путешествовать по глубинам своего восприятия. Одинокая и отчаявшаяся. Вначале Накамура изображал интерес лишь потому, что боялся обидеть ее, заставить чувствовать себя еще более одинокой. Но их связь… Каждый раз эта связь что-то меняла в нем, дополняла собственное восприятие, словно он знал Клео Вудворт не пару месяцев, а добрый десяток лет. И не было уже смущения и неловкости. Лишь только дружба и привязанность. Лишь только отношения, которые, как оказалось, необходимы обоим… Все просто так сложилось: Наследие, беременность Клео, похищение Накамуры, дикая поросль… Особенно дикая поросль…
Габриэла распорядилась, чтобы охотники, уничтожая гнезда этих безумных монстров, сохраняли жизнь оплодотворенным женщинам и привозили их в Наследие доктору Накамуре. Мог ли он их спасти? Мог ли уменьшить страдания? Первые смерти ранили так сильно, что Накамура не спал ночами. Женщины верили ему. Женщины верили каждому, кто мог спасти их. Верили те, которые еще не сошли с ума от боли и пережитого ужаса. Другие уже сверкали стеклянными глазами, шипели и рычали, напоминая дикую поросль, словно они не только ждали от этих монстров ребенка, но и впитали в себя их суть, их голод. И морфий не помогал. Ничто не помогало. Ребенок в чреве не позволял женщинам умереть, не позволял отключиться, забыться. Оборудование, предоставленное Габриэлой, было лучшим в мире, но Накамура не мог найти ему применение. Особенно в первый месяц. Женщины умирали, и он был не в состоянии думать об исследованиях, заставляя себя искать способы спасти их. Но спасения не было. Накамура изучал Клео Вудворт, кровь которой была заражена вирусом двадцать четвертой хромосомы, и пытался понять, почему Габриэла верит, что Клео сможет родить, явив на свет одного из этих детей-монстров, а другие женщины нет. Что такого особенного в этом вирусе? Да, он каким-то образом воздействует на ребенка, делает его слабым, беспомощным…
– Так почему бы не попытаться заразить беременных женщин? – спросил Накамура.
– Попробуйте, – меланхолично сказала Габриэла. – Только что вы собираетесь делать с детьми, которые появятся? Это ведь дикая поросль.
– На вид их дети похожи на ребенка Клео Вудворт.
– Его отцом был Илир – дитя Наследия… Это разные вещи…
Впрочем, Габриэла не возражала, чтобы спасать женщин, пострадавших от дикой поросли. Другое дело, она не верила, что такое возможно.
– Я ведь и сама ученый, доктор, – напомнила она Накамуре. – Не забывайте об этом.
Накамура пропустил замечание мимо ушей. Исследования воздействия вируса на женщин, чей плод больше напоминал биологическое оружие, нежели ребенка, должны были затянуться на месяцы… Но как продолжать исследования, когда все эти женщины кричат, умоляют спасти их… И умирают, умирают, умирают… Да и Наследие привозило все больше и больше нуждающихся в помощи женщин, словно желая свести доктора с ума.