текли по искусственным каналам канализации. Здесь. Рядом…
Илир проснулся, но россыпь чувств и эмоций еще долго преследовала его, занимала все мысли. Сон оживил тени, и теперь они клубились в самых темных углах комнаты. Голодные тени. Илир смотрел на них и не знал, сможет ли контролировать эти жуткие крупицы его самого. И тени, казалось, знали о его сомнениях, чувствовали их. Тени, жизнь которых была ограничена ночью. Утром за ними придет смерть. Илир знал, что нужно удержать их лишь в эту ночь. Но тени не хотели подчиняться. Тени подняли бунт. Густые, темные. Они покидали свои убежища и подобно голодным псам пытались наброситься на своего хозяина. И контролировать их становилось все сложнее и сложнее. И еще этот минувший сон, в котором не было ничего кроме безумия, но в этом безумии Илир находил какое-то странное успокоение. И тени чувствовали это. И чтобы победить их, нужно было сначала победить свой сон, свои чувства. Победить или быть побежденным…
Илир не заметил, как началось утро. Открыть жалюзи, впустить солнечный свет. Тени зашипели, вспыхнули, вернулись в пустоту, в которой были рождены. Но тени вернутся. Как только настанет ночь, снова вернутся. Это не победа. Это лишь перерыв в сражении.
Усталый и измученный Илир лег на кровать и закрыл глаза. Лучи солнца, проникая сквозь стекла, медленно подбирались к кровати. Илир видел это, но ничего не делал, надеясь, что боль, когда солнце доберется до него, заставит проснуться, прогонит новый кошмарный сон. О том, что будет, когда снова настанет ночь, Илир старался не думать. Лишь чувствовал сквозь сон, как день расцветает, живет и медленно угасает. Сон, превративший его прошлой ночью в представителя Дикого Наследия, на этот раз показывал мысли Мэйдд, которые удалось днем ранее увидеть Илиру. Воспоминания о детстве, о матери, о приемных родителях. «Такая долгая жизнь», – думал во сне Илир…
Когда он проснулся, теней не было. Илир вернулся к театру Саши Вайнер и наблюдал за людьми, которые стягивались на вечернее представление. Он планировал выбрать себе жертву в эту ночь. Ему нужна была кровь. Нужна была сила, чтобы бороться с голодом, с безумием. Нет, он не станет убивать. Парализует разум жертвы, заберет столько, чтобы сохранить ей жизнь и растворится в ночи. Так будет сегодня. Так будет завтра. Пока голод не отступит. Пока тени не уберутся в свое изначальное ничто.
Илир не знал, почему выбирает себе жертв из тех, кто приходит на представление Саши Вайнер. Он не любил балет, не любил искусство. Все это было вечностью по сравнению с короткой жизнью детей Наследия. Что-то монолитное, прочное. А они… Наследие… Были снегом, который падает с неба на вечные здания города. Снегом, который тает на глазах под ногами людей, спешащих на очередное представление или шоу этой вечной улицы – Бродвей…
Охота помогла Илиру отвлечься. Охота увлекла его, завладела им. Охота, которая с каждым новым днем заходила все дальше и дальше. Все больше и больше крови. Все больше и больше жертв. Но нужно было собраться. Нужно было остановиться. Найти причину, чтобы не свалиться в пропасть безумия, где ничто не будет отличать его от дикого, безумного Наследия. Ничего лучше, чем вспоминать плененного Гэврила, плененного Отца, которого он видел в мыслях Мэйдд Нойдеккер, Илир придумать не смог. И еще он вспоминал саму Мэйдд. Вспоминал всех тех, кто был похож на Мэйдд.
– Расскажи мне о них, – попросил он Макса Бонера в тот день, когда Макс вернулся в театр Саши Вайнер, чтобы достать для Мэйдд кровь древнего. Илир увидел, как охранник выгоняет его из театра, подошел, заглянул в мысли Макса. В эти простые, односложные мысли обыкновенного человека. Беспечного человека, который живет слишком долго, чтобы думать о смерти. – Не стесняйся, я знаю намного больше, чем ты, – сказал Илир. – К тому же я всегда могу заставить тебя говорить или прочитать твои мысли.
– Так ты такой же, как Мэйдд? – спросил Макс.
– Как Мэйдд? – Илир почувствовал волнение при упоминании этого имени. Или же дело было не в имени – его волновали все люди этого нового вида? – О, боюсь, ты не захочешь знать, что я такое.
– Ты древний?
– Древний? – Илир сам испугался своего смеха, затем так же внезапно успокоился, отвел Макса Бонера в ближайший бар и долго расспрашивал о доме, где держат плененного Гэврила. – Объясни мне, – попросил он Макса ближе к утру, – как, черт возьми, простые смертные смогли пленить древнего? – Илир увидел, как Макс пожал плечами. – Никогда бы не подумал, что такое возможно.
Илир попытался заглянуть Максу в воспоминания, но там не было нужных ему ответов.
– Я должен поговорить с хозяевами этого дома, – решил Илир.
– Я не уеду отсюда без крови древнего. Без крови, которая спасет Мэйдд.
– Возьмешь кровь Гэврила.
– Слишком долгий путь. Слишком мало шансов.
– Я могу заставить тебя это сделать. – Илир забрался в мысли Макса Бонера и показал ему то, что видел сам, когда уничтожал последнее гнездо безумного Наследия. – Хочешь, чтобы это случилось с тобой? – спросил он, увидел, как Макс спешно качает головой и заказал еще пару чашек кофе, заставив Макса выпить обе. – У нас впереди долгий путь.
На следующий день, когда зашло солнце, они покинули Нью-Йорк, двигались до раннего утра, остановившись в дешевом отеле недалеко от Кливленда. Макс отключился почти сразу, а Илир еще долго сидел на своей кровати и боролся с желанием выпить кровь Макса. «И почему от древних нам достался вечный голод вместо вечной жизни?» – думал он, упрекая себя за несдержанность в последние дни. Не нужно было баловать себя, употребляя столько крови. Сейчас вена на шее Макса притягивала, манила.
Начинался день. Зимнее солнце быстро прогоняло ночные заморозки, заставляло Илира оставаться в номере. Воображение оживляло лица всех, кого он убил в последние дни, выпив их кровь. Он заставил себя думать о Матери, о могиле Эмилиана. На мгновение ему показалось, что он начинает понимать смысл той статуи на могиле родоначальника Наследия. Просыпающаяся женщина, выносившая многих детей. Молодость и боль тела. Усталость и такая долгая жизнь. Что там еще говорила Габриэла? Илир заставил себя лечь на кровать, закрыть глаза, но сна не было. В собственных мыслях господствовал голод, поэтому Илир забрался в мысли Макса Бонера. Максу снилась Ясмин. Снился родной город. Илир попытался сосредоточиться на Ясмин – ведь она была такой же особенной, как и Мэйдд. Голод начал стихать. Вскоре Илир заснул. Ему приснилась могила Эмилиана, но вместо статуи женщины там была статуя самого Эмилиана, которая оживала на глазах Илира, потягивалась, сонно зевая. Глаза медленно открывались.
– Почему ты не убил Гэврила? – спросил Илир. – Мог убить, но не убил?
Илир спрашивал ожившую статую снова и снова, пока не проснулся.
Кровать Макса была пуста. Вечер только начинался, и Илир испугался, что если Макс сбежал, то он не сможет отправиться за ним в погоню прямо сейчас, пока не зашло солнце. Но Макс не сбежал. Он был в душе.
– Испугался? – спросил он Илира.
– Если бы ты сбежал, то мне пришлось бы тебя убить, – честно сказал Илир. – А я не хочу никого убивать.
Макс кивнул, словно смог понять всю эту сложную короткую жизнь Наследия. Илир с трудом сдержал гнев, который вернулся вместе с голодом.
– Нужно поесть, – сказал Макс, словно продолжая издеваться. Илир забрался ему в голову и разрешил бояться, разрешил видеть смерть в глазах своего попутчика. Макс побелел, сжался. Страх нахлынул с такой силой, что он забыл, что нужно дышать. Особенно когда он вспомнил гнездо Дикого Наследия, которое показывал ему Илир.
– Вот так уже лучше, – сказал Илир, удовлетворенный результатом, но не прошло и часа, как ему пришлось вернуть прежние блоки, потому что в том состоянии, в котором был Макс, он не мог даже говорить, не то что вести машину. – Но если будешь умничать, то я снова верну все на место, – предупредил Илир. Макс так и не понял, чем обидел это странное существо, но решил, что лучше будет молчать.
В эту ночь они проехали Чикаго и Миннеаполис. Голод Илира усилился, и утром появились тени, которых он не мог уже сдерживать. Особенно когда рядом спал человек, пища.
Илир видел, как тени покидают номер отеля, просачиваются в вентиляционные отверстия и крадутся к соседям, но не мог ничего сделать. Потом он услышал крики. Тени выбрались из вентиляций. Они корчились и горели в лучах полуденного солнца. Илир лежал на своей кровати и надеялся, что этого никто не заметил и он сможет покинуть отель вечером.
В эту ночь они добрались до границы с Канадой. Голод Илира усилился. Он велел Максу остановиться чуть раньше, выбрав отель в стороне от дороги в городе Бьенфайт. До рассвета было чуть больше часа, и Илир надеялся, что ему удастся найти себе жертву. Но на ночных проселочных улицах не было ни одного прохожего. Голод подчинял, сводил с ума… но голод чудесным образом отступил, как только они оказались в Валдизе, и Макс остановился возле дома с зеленой крышей и тремя одинокими деревьями с фасада на Чена стрит.
Была середина ночи, но свет в доме горел. Илир чувствовал мысли людей в гостиной. Странные мысли. Они не говорили, просто сидели за столом, соединяясь друг с другом телепатически. Илир попытался нарушить эту связь, проникнуть в нее, затем вдруг почувствовал мысли еще одного, постороннего, непрошенного. Древний. Гэврил. Отец. Вендари – последнее Илир прочитал в мыслях женщины, которая вышла на крыльцо дома, чтобы выкурить сигарету. Все эти особенные люди называли древних Вендари. Это название принес в их жизнь хозяин дома – Эндрю Мэтокс. Так называл свой род Вайорель – древний, которому служила женщина по имени Крина, которую любил Эндрю Мэтокс. Любил давно, пока ее не убили старые, свихнувшиеся слуги. Потом этих слуг убил Эмилиан. Нет, не убил. Илир заглянул глубже в мысли женщины на крыльце. Мэтокс говорил, что Эмилиан помог ему убить древних слуг, которые забрали жизнь его возлюбленной. Потом Эмилиан забрал жизнь Вайореля… Но он отпустил Мэтокса. Отпустил женщину, с которой Эндрю Мэтокс жил сейчас. И он позволил им… пленить Гэврила. Позволил пленить Отца. Теперь они держали его в подвале, подобно животному, и пили его кровь, чтобы продлить свою молодость, свою жизнь. Но как такое возможно? Как Эмилиан, как основоположник Наследия мог позволить все это?