после черного кофе, как всегда завершившего его обед, выслушать донесения сотрудников. Совместное обсуждение достигнутых результатов было очень важно для планирования. А из управления на Центр-стрит рукой подать до конторы Лирбоди на Спрюс-стрит. Потом пришла бы очередь Джека Беландро, Джеймса Гарвика, Эвелин Паркер и других, у которых Лоуэтт может найти в картотеке какие-то зацепки.
Четверо мужчин — четыре часа работы
В два часа Бревер с ближайшими сотрудниками сидел за столом для совещаний. Каждый из них принес результаты своей почти четырехчасовой работы.
Прежде всего старший инспектор информировал четырех детективов о всех результатах своего визита в «Саванну». Потом взглянул на Лоуэтта:
— А как обстоят дела у тебя? Начнем с тех жильцов, на которых ты что-то нашел в картотеках.
Детектив потянулся за блокнотом и открыл папку.
— Прежде чем заняться людьми, на которых есть какие-то сведения, я проверил этажи с первого по четвертый, поскольку они сданы не жильцам, а одной фирме. Полагаю, нужно было узнать, кто за ней стоит и не могли ли через нее проникнуть в «Саванну» нежелательные типы.
— Верно, — согласился старший инспектор.
— Арендатором первых четырех этажей является фирма «Файнэшл Севинис К0», основанная в девятьсот двенадцатом году группой промышленников и банкиров. Сегодня ею руководят дети, а в двух случаях — внуки основателей. У нее солидный круг заказчиков, в их числе известные биржевые маклеры.
— Откуда у вас эта информация? — спросил Бревер.
— Биржевой совет, Союз маклеров, Страховое общество владельцев ценных бумаг, Союз банковских служащих… Достаточно было связаться по телетайпу.
— Хорошая работа, — удовлетворенно кивнул Бревер.
— Короче, есть одно имя, которое, по моему мнению, мы можем полностью исключить. Это Чарлз Барнс, шеф терапевтического отделения больницы Эдварда Хиггинса. У него своя клиника. Издал несколько научных книг. Очень состоятелен. Во всех отношениях без изъяна.
Пометил в блокноте.
— Теперь остальные. Джеральд Гамильтон, шестой этаж, главный инженер «Мериленд Юталити». В двадцать четвертом году разжалован за дезертирство, три года военной тюрьмы, амнистия через семнадцать месяцев, условный срок истек в двадцать седьмом, в пятьдесят седьмом судимость снята.
— Невероятно! — воскликнул Бревер. — Чтобы в «Саванне» жил кто-то с судимостью! Хорошенькое начало! Продолжайте!
Лоуэтт прочитал следующую страницу.
— Антонио де Альварец, дипломат, два задержания за нарушение правил движения. Судя по материалам, всегда под сильным воздействием алкоголя. Поскольку его хранит дипломатический иммунитет, анализ крови не проводился. Ничего больше. Я направил запрос в Вашингтон. Но думаю, что сеньор Альварец числится в ООН, а они информацию предоставляют редко и неохотно.
— Пожалуй, государственный департамент мог бы поручить нашему послу на родине Альвареца что-нибудь выяснить там. Неофициально, — сказал Бревер.
— Эвелин Паркер. Дважды замешана в какие-то аферы с девушками по вызову. Оба раза по суду оправдана. — Лоуэтт не спеша раскурил трубку.
— Но я это имя никогда не слышал, — заметил Бревер, — значит, ни о чем чрезвычайном речи не шло.
— Настоящая фамилия Паркер — Пинни, — пояснил Лоуэтт, — но, поскольку она добилась дважды где-то театральных ангажементов, ей было позволено пользоваться псевдонимом. В «Саванне» она значится как Паркер, но в полицию сообщила свою настоящую фамилию. Видимо, привела с собой какого-нибудь театрального агента, который знал законы. Но в отделе по борьбе с наркотиками есть на Паркер, она же Пинни, несколько донесений из среды наркоманов. Наркоманы не умеют держать язык за зубами. Те считают, что она посредница между крупными оптовиками и мелкими толкачами. Кое-что говорит о том, что она снабжала или снабжает «коксом» несколько ночных клубов в Гринвич-Вилледж. Несколько задержаний, личных досмотров и обысков квартиры ничего не дали.
Коллеги из отдела по борьбе с наркотиками считают, что нашу русую пташку, — которая, кстати, на самом деле темная шатенка, — всегда вовремя предупреждали.
— Тут возникает вопрос, седовласый ли джентльмен поставляет Эвелин «кокс», а молодой распределяет его дальше или наоборот, — заметил Слоун.
Лоуэтт положил на стол пачку фотографий, в которой были как обычные снимки из картотеки, так и демонстрировавшие Эвелин в интимных ситуациях. Фотографии путешествовали из рук в руки.
— На девятом этаже судовладелец Оливер Г. Мершан с семьей из шести человек. Сливки общества. Пять машин, прислуга — горничная, слуга и повар, — если приглашены гости. Постоянный член клуба «Сторк», «Клуба 21» — все о’кей, включая «черные списки», куда с сорок второго по сорок пятый год включалось имя Мершана за торговлю с неприятелем. Но прибыль прежде всего — таково его жизненное кредо. А забывается это быстро — особенно, когда за это платят.
— Чем дальше, тем интереснее, — вздохнул Бревер. — Хотя человек, торговавший с неприятелем, вряд ли имеет что-то общее с убийством Адониса Лавинио. Но просто удивительно, как мало среди нас действительно порядочных людей.
— Джеймс Гарвик с десятого этажа — строительный подрядчик, — продолжал Лоуэтт, — но где строит и что строит, установить мне пока не удалось. Денег ему хватает. Часто путешествует. В двадцать девятом году остался без гроша — но тогда такое случилось не только с ним. Черной тогда была не только пятница, но и весь год. Официально это не зарегистрировано, но в Центре экономической информации устно и неофициально кое-что сообщили. Гарвик вплоть до прошлого года был владельцем бара «Шанхай» и дважды был оштрафован — за превышение времени работы и за стриптиз несовершеннолетних. Вот он — фас и профиль. Характерное лицо бесхарактерного человека. — Он пустил снимки по кругу.
— Бар «Шанхай», — заметил Сэрдж, — на Кристофер-стрит. Пестрая публика, мужчины и женщины; мужчины, которые ищут женщин, женщины, которые ищут мужчин, и те, которые ищут обоих. Несколько раз сменили место. Вначале Бэдфорд, потом Блекер-стрит. Бар был закрыт, снова открыт, опять закрыт и снова открыт. Связи у них есть.
— На это заведение мы сегодня взглянем как следует, — неторопливо сказал Бревер. — Кого из вас там не знают?
— Меня! — тут же встрял Гэйтски. — Я никогда там не был! И вообще я таких заведений не знаю. Думаете, кому-нибудь придет в голову, что я из полиции?
— Полагаешь, кому-нибудь это не придет в голову? — осадил его Слоун.
— Да, я тяжеловес, — гордо заявил Гэйтски. — Но именно боксеры и борцы — желанные люди в таких кабаках. Это совсем другое дело! И для дам, и для господ! — Он тихонько рассмеялся.
Бревер сказал:
— Может быть, это неплохая идея. Придем в разное время, сядем подальше друг от друга… — Взглянул на трех остальных детективов: — Кто еще может ручаться, что его в «Шанхае» действительно не знают?
Лоуэтт в расчет не шел. Раньше он служил в полиции нравов, и риск, что в «Шанхае» могли его узнать, был слишком велик. Слоун припомнил, что во время своей работы в отделении идентификации завязал ряд «знакомств» в гомосексуальных кругах. А Сэрдж только усмехнулся. Четыре года назад ему пришлось уйти из «Наркотик Скуод», потому что он превратился просто в символ этого отдела по борьбе с наркотиками. Люди из этой среды обходили его за версту.
— Тогда в «Шанхай» со мной пойдет Гэйтски. Договорились. Если ничего не случится, то в полночь. Я приду позднее. Раньше полуночи в таких сомнительных заведениях нет никого, кроме любопытных туристов, которые потом разочарованно возвращаются в отель или отправляются на ночь куда-нибудь еще. — Он повернулся к Лоуэтту: — Продолжай излагать подноготную добропорядочных граждан из «Саванны».
— Джек Беландро, — Лоуэтт повысил голос, — наш старый знакомый. Раньше он именовался Джакомо Биньо, но три года назад получил американское гражданство и стал пользоваться своим нынешним именем. К сожалению, закон о натурализации дает право каждому свежеиспеченному американцу выбрать себе новое имя. Поскольку с той поры обвинения Биньо не предъявлялись, смена имени осталась всего лишь записью в его личном деле. Вероятно, и квартиру в «Саванне» он заполучил только потому, что управляющий домом не знал его прежнего имени. Как ему могло прийти в голову, что американец Джек Беландро — это итальянский гангстер по имени Джакомо Биньо?
— Что за ним числится? — спросил Бревер.
— Чист как ангел! За деньги можно нанять лучших адвокатов. Это просто невероятно: Джек Беландро, он же Джакомо Биньо, не был ни разу осужден, хотя двадцать семь раз арестован в Нью-Йорке, Чикаго, Детройте, Лос-Анджелесе, Лас-Вегасе, Майами, Сан-Франциско и Вашингтоне. Четырежды был обвинен в убийстве, девять раз — в соучастии в убийстве, дважды по так называемому закону Манна за незаконный перевоз особ женского пола за границу штата, одиннадцать раз — по подозрению в торговле наркотиками, и каждый раз следствие прекращалось или — если обвинение было предъявлено — он не представал перед судом, а если представал, то был оправдан. То есть по закону он никогда не был признан виновным!
Бревер, сделав несколько пометок, передал снимки дальше.
— Вот вам и юстиция, вот вам и демократия! Надеюсь, мы все-таки доберемся до конца списка жильцов «Саванны»…
— Последний, — ответил Лоуэтт. — Дональд Лирбоди. Дважды его анонимно закладывали за незарегистрированную, значит, незаконную перевозку оружия. Якобы он своими такси доставлял легкие пулеметы неизвестно откуда дипломатическому представительству одного южноамериканского государства. Кто их им продавал, установить не удалось. Получатель молчал, поскольку неподсуден американским законам. Расследование увязло в песке. Лирбоди вначале допрашивали как обвиняемого. Он отказался отвечать по совету своего адвоката, с обоснованием, что как обвиняемый имеет право на молчание. Потом собирались его допросить как свидетеля. Тогда он отказался отвечать со ссылкой на так называемую пятую поправку, ибо своими показаниями мог повредить другим, к чему свидетеля принудить нельзя. Тем все и кончилось. — Лоуэтт собрал свои заметки и сунул блокнот в карман.